"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
– Я тоже должна перед тобой извиниться.
«Почему „тоже“?» – спросил мой внутренний ребенок одновременно со мной.
– Э-э-э… – растерянно выдал я и запнулся.
– Пожалуйста, ничего не говори. Дай сначала мне сказать, ладно?
Катарина прошла в гостиную и села на огромный диван. Я сел рядом с ней и стал ждать.
– Во-первых, я должна извиниться перед тобой, потому что вчера еще раз была в твоей квартире.
Ага. Не такая уж трагедия. У меня ведь не было тайн от Катарины. В конце концов, мы женаты. Так почему же это извинение «во-первых»? И что тогда во-вторых? Но я обещал сначала выслушать Катарину и потому не задал никаких вопросов.
– Эмили вчера хотела зайти к тебе после детского сада, а я была так занята
Какое письмо?
– Извинительное письмо, которое ты мне написал… В нем столько любви, сколько я не получала от тебя несколько последних лет.
Я не писал Катарине извинительного письма. Я в последние годы никому не писал ни одного классического письма, на бумаге. Разве что… моему внутреннему ребенку. Я бросил взгляд в сторону обеденного стола. На нем еще вчера лежал черновик того самого письма. Я не уносил его вместе со справочником господина Брайтнера в спальню, когда накрывал стол к завтраку для нас с Сашей. Тем не менее сейчас письма не было на столе. Вопросительные знаки в моих глазах медленно превращались в восклицательные. А глаза Катарины наполнились слезами.
– Я понятия не имею, о чем вы говорили с господином Брайтнером на твоем тренинге. Но за последние недели ты сильно изменился. И своим письмом ты выразил словами именно то, что чувствую и я тоже, но не могу так хорошо выразить. Поэтому мне хотелось бы прочитать тебе вслух твое письмо ко мне. И мне хотелось бы, чтобы ты знал: каждое слово в нем я могу адресовать тебе, как будто оно мое.
Катарина достала письмо из сумки и начала читать мне вслух, глотая слезы:
– «Мне ужасно жаль. Я так долго игнорировал тебя, не понимая, с каким сокровищем живу одной жизнью уже многие годы. Лишь теперь я понял, как сильно мы усложняли эту жизнь друг другу. Я хотел бы отпустить тебя на свободу, не травмируя. Я хотел бы дать тебе возможность жить собственной жизнью. Со мной в качестве друга. А не в качестве того, кто тебя ограничивает. Этот вариант мы уже пробовали довольно долго. Я вижу, что он не работает. Я желаю тебе найти счастье на свободе. Может быть, балласт нашего прошлого станет основой для нашего свободного партнерства…»
Катарина безудержно разрыдалась. Я обнял ее. Мы оба плакали. Это письмо, адресованное вовсе не ей, похоже, объединило нас. Значит, господин Брайтнер был прав: примирение с внутренним ребенком решает и проблемы в отношениях.
Мне было только не совсем ясно, как Катарина истолковала «отпустить на свободу». Мне-то больше совсем не хотелось свободы. Я уже много месяцев страдал от отсутствия близости. Но Катарина еще не закончила:
– Вообще-то, я не вправе упрекать тебя за твой роман…
«Вообще-то, у меня не было никакого романа. Во всяком случае, пока», – собрался я возразить как раз тогда, когда Катарина рассказала, что она подразумевает под «отпустить на свободу», и перешла к тому, за что она хотела извиниться «во-вторых».
– …ведь у меня самой уже несколько месяцев роман. Ну вот. Теперь ты знаешь.
В голове моей поднялся оглушительный гул голосов. Я и по сей день не могу разобраться, какой внутренний голос был мой, а какой моего внутреннего ребенка. Но в конце концов, это не важно. Оба голоса наперебой кричали одно и то же:
«Что, прости? Причина, по которой ты уже много месяцев игнорируешь мое желание близости, – другой мужчина? И ты все это время говорила, что дело во мне? В моих перепадах настроения? Ты посылаешь меня к тренеру по осознанности, потому что сама не справляешься со своим чувством вины, из-за того что трахаешься с другим типом? Я просто в ярости. В ярости. В ярости!»
Но моя ярость вспыхнула, как костер из соломы. Быстро. С треском. А потом – все. Эта короткая вспышка словно выжгла весь сухой хворост копившихся месяцами невысказанных упреков. И там вдруг появилось… место. Место для новых, свежих
мыслей. Со мной все было в порядке. А с Катариной было что-то не так. Это освободило меня. Когда ярость улеглась, одного я точно не почувствовал: что я травмирован. И мой внутренний ребенок тоже. И я не ревновал. Пусть у нее был роман. Я по-прежнему считал свою жену привлекательной и желанной. Но я не претендовал на обладание ею. В этот момент мне стало ясно, что я больше не влюблен в нее. И уже довольно давно.И мне даже не было нужды прощать жену за ее признание. Я ведь уже сделал это в письме. Которое, правда, было адресовано не ей.
Я мог воспринять ее признание и то, что она ошибочно приняла на свой счет письмо, адресованное моему внутреннему ребенку, как бескорыстный подарок. Этот подарок мог быть основой для наших отношений на новом уровне. Без упреков. Без притязаний. Но с полной доверительностью.
В данный момент у меня был выбор: принять все это, отреагировав правильно.
Или разрушить, отреагировав неправильно.
Я взглянул на Катарину. Поцеловал ее в лоб. Обнял.
– Спасибо тебе. – Вот и все, что я сказал.
Я поблагодарил Катарину за все то, из-за чего только что злился. За то, что она сейчас допустила эмоциональную близость, которую отвергала месяцами. За то, что признала свою долю вины в наших проблемах с отношениями, которую игнорировала месяцами. И прежде всего за то, что она во второй раз отправила меня к господину Брайтнеру. Без этого я бы не узнал так скоро о моем внутреннем ребенке. Которому написал письмо. Которое Катарина отнесла на свой счет. Вследствие чего мы в данный момент как раз и помирились. Круг замкнулся.
– Ты даже не хочешь узнать, кто он? – спросила Катарина.
Честно говоря, мне это было абсолютно безразлично.
– Ты не обязана передо мной отчитываться. Ты свободна. Но если хочешь поговорить об этом со мной как с другом, то, конечно, можешь мне сказать.
Катарина была поражена моим величием столь же сильно, как и я сам.
– Это… Оливер. Коллега по страховой компании, который замещал меня в отделе. Он… я с ним вчера обедала. Мы еще до рождения Эмили всегда очень хорошо ладили, но больше никогда ничего не было и…
Того парня, с которым она обедала, звали Оливер? Катарина мне что-то рассказывала о своем заместителе. Я пропускал это мимо ушей, как и все, что касалось ее работы, – мне это было тогда неинтересно. Да и сейчас тоже. Катарина откровенно, от души рассказала о своем романе. А меня это просто не интересовало. Но никто не может слушать с более понимающим видом, чем тот, кому данная тема до фонаря. Как, например, мне – ее коллега Оливер. Я бы, полагаю, тоже завел роман с каким-нибудь Оливером, если бы Катарина выказывала так же мало интереса к моей работе, как я – к ее. Причем… Катарина ведь не выказывала никакого интереса к моей работе. Что теперь, однако, тоже не имело значения. Мы простили друг друга. Катарина даже простила мне роман с Лаурой. Которого у меня, вообще-то, пока не было. Но мог бы быть. С сегодняшнего дня даже без всяких угрызений совести. Почему-то в этот момент я с радостью стал ожидать вечера.
– Никаких упреков? – спросила Катарина.
– Никаких упреков. Давай останемся теми, кто мы есть, – хорошими родителями.
– И будем теми, кем должны быть, – хорошими друзьями.
Мы отпустили друг друга на свободу.
И я надеялся, что смогу наслаждаться своей свободой до конца жизни, а не только до конца этой недели.
43. Отвлечение
Примиренный с вами внутренний ребенок наивен в лучшем смысле этого слова. Он доверчив к вам, и его легко отвлечь. Воспользуйтесь этим. Если ваш внутренний ребенок брюзжит по поводу настоящего, расскажите ему какую-нибудь историю.