"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

От смеха в глазах Криса блеснули искорки.

– И я в точности такой же.

Я улыбнулась ему. Несмотря на разницу в возрасте, у нас много общего.

– Большинство людей моего возраста живут строго по расписанию, – проговорил он, пока пианист выводил мелодию Элтона Джона из мультика «Король Лев». – Обычно это происходит лет в двадцать пять. Люди становятся невыносимо скучными. Все их дни выглядят одинаково, они делают одно и то же, смотрят одни и те же телепрограммы, слушают одни и те же мелодии, едят одну и ту же еду, ходят в один и тот же зал, подписаны на одних и тех же пользователей в «Инстаграм» и придерживаются одних и тех же взглядов на все – от погоды до политики.

– Ужас! Не дай бог мне стать такой.

– Риск минимален. Мы с тобой не такие.

Он стал подпевать припеву. «Can you feel the love tonight?» [482]

– Поэтому-то я и бросила гандбол. У меня неплохо получалось, меня брали в национальную сборную и все такое. Но вдруг выяснилось, что вся моя жизнь будет строго предопределена. Каждая атака планируется заранее, а если сама проявишь инициативу, то тренер устроит тебе разнос. Мне стало неинтересно.

482

Ты чувствуешь любовь сегодня ночью? (англ.)

– Они убили момент творчества, – вздохнул Крис.

– И интригу. Насколько все это увлекательно, если определено заранее?

– Ты рассуждаешь так мудро.

– Для своего возраста?

Он рассмеялся:

– Возрасту придается слишком большое значение. Для многих это как те же пустые калории. Один год накладывается на другой, но развития нет.

Час спустя наш шофер подрулил на лимузине и придержал мне дверцу. Уголком глаз я отметила массу завистливых взглядов.

Посреди моста Эресундсбрун Крис открыл люк в потолке и поднялся. Мы стояли рядом, близко-близко, а ветер развевал наши волосы. Казалось, мы парим в воздухе. Когда мы плюхнулись обратно на белые сиденья, я ощутила легкую усталость. Мы взглянули друг на друга – ощущение было такое, словно мы только что занимались сексом. Крис рассмеялся, приблизившись, и в конце концов наши губы уже просто не могли не встретиться. Быстрый поцелуй – и он тут же отодвинул меня от себя.

– Прости, – сказал он. – На меня налетело.

Я откинулась назад, положив руки на затылок, и вытянула ноги.

– Перестань извиняться. Просто поцелуй меня.

Однако плечи Криса опустились, взгляд потух.

– Именно этого мне и хочется больше всего на свете.

– Но?..

Я выпрямилась, свела колени и собрала волосы пальцами.

– Я все еще не отошел от того, что случилось с моей бывшей. Честное слово, к тебе все это не имеет отношения. Просто мне нужно время.

– Понимаю.

Я подумала об Амине. За все те годы, что мы дружим, ни разу мы с ней не влюблялись в одного и того же парня. Но мы предвидели такую ситуацию и дали друг другу клятву, что никогда не позволим парню встать между нами. На этот раз все вышло странно. Амина первая познакомилась в баре с Крисом. И вид у нее был весьма заинтересованный. Вероятно, мне следовало бы дать задний ход, забыть Криса и заняться другими делами.

– Спасибо, что ты все понимаешь, – проговорил Крис и положил руку мне на колено. – Наше время еще придет.

62

– Это я читать не могу, – заявляю я Винни-Пуху, возвращая книгу, которую он мне только что дал.

Она называется «Изнасилование» – самая тоненькая и самая современная книжка, которую он мне принес, но текст на задней стороне обложки вызвал у меня тошноту.

– В смысле? – спрашивает Винни-Пух.

– Это не для меня.

С обиженным видом Винни-Пух запихивает книгу обратно в свой кожаный портфель.

– Для человека, который практически ничего не читал, у тебя весьма четкое представление, что тебе может понравиться, а что нет.

Горечь ему не к лицу.

– Я всегда готова поменять свои представления, – отвечаю я. – Дело не в этом.

– О’кей, так в чем тогда?

Он заслуживает объяснения. Винни-Пух – единственный, кто у меня тут есть, не хочу рисковать теми крошечными ростками доверия, которые, несмотря ни на что, зародились между нами.

– Не могу читать об изнасиловании, – говорю я и отвожу глаза.

Чувствую, как Винни-Пух смотрит на меня во все глаза.

– Не можешь?

– Не могу.

Я произношу это почти шепотом.

– Прости. Я не знал.

– Откуда ты мог бы знать?

Медленно обернувшись, я вижу, как искажается лицо Винни-Пуха. Его светлые мальчишеские глаза темнеют.

– Никто не знает, – продолжаю я. – Мы не стали заявлять в полицию.

– Мы?

Сделав глубокий вдох, я смотрю в стол, рассказывая о конфирмационном лагере, о Робине и папе, о своем идиотском плане мести и обо всем, что случилось потом.

Винни-Пух осторожно кладет руку мне на спину:

– Мне так жаль, Стелла.

Голос не слушается меня.

Не понимаю, зачем я это делаю. Так много барьеров захлопывается внутри, так много внутренних голосов кричит мне, чтобы я прекратила, но я все равно рассказываю. Меня не так воспитывали. Есть вещи, которые не предназначены для посторонних ушей. Нельзя выносить сор из избы.

Даже Амине я не все рассказываю. В ранние подростковые годы я думала, что дело во мне, что я просто не такая, как все. Не дай бог поделиться с кем-нибудь своими сокровенными мыслями – меня немедленно запрут в психушку и будут принудительно ставить капельницу с самыми сильными препаратами.

Да, знаю. Затертое клише. Назовите такого подростка, который не считает, что он уникален и его никто не в состоянии понять.

Однако не поэтому я долго не рассказывала Амине про изнасилование. Тут другое. Мне так безумно хотелось быть той сильной девчонкой, которой меня все считали, – я не видела себя в роли жертвы. Да разве я жертва? Мама с папой в один голос утверждали, что у меня будут неприятности, если мы заявим в полицию. В течение недели или типа того я ходила и думала, что ничему такому не подвергалась. Ведь я сама пошла в корпус вожатых, я согласилась. Более того – изначально именно таков и был мой план. Я сильно разозлилась на папу за то, что он приехал за мной шпионить.

– Какой кошмар! – воскликнул Винни-Пух. – Ты подверглась изнасилованию, а твои родители не отнеслись к этому всерьез.

– Но я их понимаю, – сказала я. – Теперь я их понимаю.

– Что? Не хочешь ли ты сказать…

– Я рада, что мы не заявили на него в полицию.

Винни-Пух охает.

– А иначе мне пришлось бы выступать в суде и объяснять, зачем я поцеловала его, зачем пошла в его комнату. Они усомнились бы в моих словах – почему же я не сопротивлялась, не звала на помощь? Народ осудил бы меня, хотя я была пострадавшей.