"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

Межда выключает свет, захлопывает дверь, глаза у меня закрываются. Тело охватывает боль, я не могу вытянуться в полный рост в холодной воде, поэтому просто сижу на полу. Но я все равно почти засыпаю. Что меня ждет – объятия Морфея или кома, не знаю.

На банку падает вторая капля. Я вздрагиваю, открываю глаза. Как будто мне по лбу ударили молотком.

И так каждые десять секунд.

Я понимаю, что пытка будет длиться часами.

О страданиях позабыть не удастся.

Уснуть невозможно.

Я соскальзываю по стене и оказываюсь в ледяной воде. Плитки пола твердые и холодные, скотч врезается мне в тело. В животе горит. Лицо ледяное.

Проходит десять минут, у меня нервы на пределе, мне кажется, будто с меня содрали кожу.

Проходит час, и мне кажется, что я сойду с ума.

Я тихо считаю секунды между каждой каплей, мой голос становится все слабее.

Скоро я уже не могу считать.

Тогда я зову маму. Но она умерла.

Зову папу. Но его здесь нет.

Зову Изри. Но он так далеко.

Все равно никогда не слышит, когда я зову на помощь.

Никто, никогда.

Потому что, чтобы звать на помощь, надо существовать. Существовать для кого-нибудь.

Моя куколка родная Засыпает, засыпает. Ангелочки, сон храните, На бочок переверните, Ветерок, кровать качай, Спи, малютка, баю-бай. Мама голову теряет, Так малышку обожает.

Мама называла меня ангелом. Упавшим с неба ангелом. Ангел с неба. Оказавшийся на самом дне.

Только вот мама забыла добавить, что ангелы, которые падают с неба, никогда не поднимаются на ноги.

54

Он был всегда, в закоулках ее памяти.

Он был всегда, но она этого не знала.

Она сидела перед домом в тени огромного дерева, закутавшись в оранжевое покрывало… В платье, белом и невесомом, доходившем ей до колен. Уже отросшие волосы были собраны на затылке в пучок. В руках она держала маленькую бело-синюю тарелку, в которую, развлекаясь, насыпала горячий песок.

Рядом с ней сидела мать, она разбирала пальмовые листья, чтобы сплести из них корзину, и напевала нежную песенку.

Когда тарелка наполнялась, она потихоньку высыпала песок и начинала снова. Главное для нее было находиться рядом с мамой. Смотреть, как та работает, смотреть, как ее тонкие руки ловко разделяют листья на полоски.

Смотреть, как она улыбается.

Просто на нее смотреть.

Слушать ее теплый голос, вдыхать нежный аромат. Ловить взгляд золотистых зеленых глаз.

Когда мать закончила плести корзину, то взяла дочь на руки. Она продолжала петь и при этом крутила-вертела малышку над головой.

Они расхохотались и обнялись.

Конечно, они были счастливы.

Потом они пошли обратно в маленький домик, и мать искупала ее, рассказывая историю. Волшебную сказку, в которой все хорошо заканчивалось.

В этот период ее жизни все истории заканчивались хорошо.

Мать завернула ее в полотенце и долго держала на коленях.

И она уснула с улыбкой на лице.

Он был всегда, в закоулках ее памяти.

Этой ночью он явился, словно хотел напомнить ей о былом счастье. Что оно ей знакомо. Что она была желанна, хотя это и было давно.

Он был всегда, в закоулках ее памяти.

Как воспоминание, кристально чистое воспоминание.

Четкое, как росчерк китайской туши.

55

Когда я открываю глаза, то вижу свет. Мягкий, он похож на свет от лампы на моей коробке. Я двигаю рукой, отчего в плече появляется невыносимая боль. Я слышу собственный стон, но он доносится будто откуда-то издалека. Словно бы стонет кто-то другой.

Тогда я перестаю двигаться и закрываю глаза.

Я возвращаюсь к себе домой, под оранжевое покрывало. Мама смотрит на меня и улыбается. Она подходит ко мне, садится и кладет руку мне на лоб.

Просыпайся, ангел мой.

Ты должна проснуться.

Я снова выныриваю на поверхность. Где-то возле меня по-прежнему льется мягкий свет. И тихо. Я могу расслышать, как в ушах бьется пульс. Может быть, я на самом деле не проснулась. Может, я все еще сплю.

Но тело болит. Словно что-то ужасно огромное навалилось на меня всей своей тяжестью.

Может ли что-то болеть, когда спишь?

Вернуться обратно, прижаться к ней. Она поднимет меня над головой и начнет крутить и вертеть…

Я поднимаю веки, они как ночные мотыльки, которые летят на таинственный свет. В этой по-прежнему идеальной тишине становится яснее, где болит. Наверное, мне в ноги, живот и спину воткнули стрелы. Отравленные стрелы. А в череп вбили гвозди. Которые вошли глубоко в мозг.

Но все-таки я могу кое-что разглядеть. Белый потолок, люстру.

Я никогда не видела эту люстру.

Ступням становится все холоднее. Может быть, я лежу во льду?

Я в гробу?

Не думаю, что в гробу есть люстры.

Я предпочитаю вернуться к себе домой. Закутываюсь в оранжевое покрывало и вижу, что вокруг меня ничего нет. Ни дома, ни песка.

И мама тоже исчезла.

Подними меня над головой, крути и верти.

По-прежнему льется свет. Мягкий и уютный.

Люстра на своем месте.

Мне кажется, что я выныриваю из влажного мира, покрытого густым туманом.

На этот раз я различаю чьи-то голоса. Они звучат приглушенно, какие-то люди смеются и разговаривают. Я изо всех сил прислушиваюсь.

Я лежу на чем-то мягком. Не на полу, тут что-то другое. Сосредотачиваюсь и пытаюсь выговорить хоть слово, хоть звук. Стараюсь произнести свое имя.

Но только я не помню, как меня зовут.

Тогда я отключаюсь. Пытаюсь найти дорогу домой. К оранжевому покрывалу, белому платью, синей тарелке. К маме, ее улыбке, ее голосу и взгляду.