Совсем другая жизнь
Шрифт:
«Откуда я это знаю, убей, не помню, — подумал Неизвестный, — но Леночка, выходит, никогда не носила фамилию Мазурова. И если мы с ней почему-то не поженились или она не взяла мою фамилию, тогда… тогда беда…»
— А отчество у нее какое?
— Не знаю… Но попробуйте написать запрос в пограничную группу в Таджикистане. Там должны вспомнить.
— Да уж проще на деревню дедушке, — проворчал сыщик.
Проще было, конечно, начать искать
«А фамилию и отчество спрошу у Леночки в следующем сне», — решил человек…
Андрей Ветров сидел в пресс-службе и печатал на компьютере. Не в газету писал — для души.
На вечере он был. Но ему там не понравилось.
Пока он присматривался, сколько свободных дам и к кому из них можно было бы присоседиться, всех уже разобрали. Поэтому Ветрову стало грустно. «Эх, мать вашу, не цените вы поэта», — с печалью подумал он. И ушел.
По суете, которая началась в управлении, он понял: что-то случилось. Причем — из ряда вон.
Дежурные кричали в трубки телефонов:
— Сколько трехсотых у вас? Повторите, сколько трехсотых? Есть ли двухсотые?
Трехсотыми называли раненых, двухсотыми — убитых. «Что-то на границе?» — подумал Андрей.
— «Гавань», «Биплан» и «Искра», дежурная группа в ружье!
— С какой стороны стреляют?
— Колесики выехали, повторяю, колесики выехали!
«Гавань», «Биплан» и «Искра» — были позывные войсковых частей в Душанбе.
Лязгнули металлические двери сейфов. Разведчики, пробегавшие один за другим, получали из рук «вахтенных» автоматы. Выдача оружия проходила в почти что гробовом молчании, без суеты.
«Что случилось-то?» — уже с волнением подумал Ветров.
— Наш автобус обстреляли в районе Маяковского, — сообщил помощник командующего. — Убили водителя.
Журналист выглянул в открытое окно. Несколько уазиков, набитых разведчиками, что называется, под завязку, выехали со двора управления и понеслись по улице. Только шины шипели по мостовой.
Тра-та-та-та донеслось издалека.
Андрей вдруг понял, что стрельба была слышна уже несколько минут. Просто он не обращал на нее никакого внимания: в Душанбе часто постреливали…
«Что за дела? Какой Ветров?» — возмущенно подумал Неизвестный сквозь сон. Картинка, как по команде, поменялась на то, что видел Филин…
Бойцы двести первой дивизии и спецназовцы погранвойск начали прочесывать квартал. Во всех окнах мигом погас свет. Жители окрестных домов затаились в своих квартирах.
Случайные прохожие, попавшие под горячую руку, получали прикладом в бок. А потом, торопясь, отвечали на вопрос, кто такие. Кто говорил слишком медленно, получал еще раз, но уже по шее.
Однако сообщники боевиков, если такие и были, растворились без следа.
«Так-то лучше», — довольно подумал Неизвестный и тем… сбил свой сон. Он снова увидел Ветрова.
В пресс-службу забежал улыбающийся командующий. Андрей мигом вскочил по стойке смирно. Генерал
протянул ему ладонь, они обменялись рукопожатиями.— Надрали им задницу, — весело сказал командующий и убежал обратно в кабинет, переваливаясь с ноги на ногу, как довольный мишутка.
Ветрову захотелось узнать подробности, но он не рискнул бежать вслед за лицом номер один в нашей пограничной группе.
По большому счету, командующий был недалеким человеком. Во всяком случае, Ветров не стал бы с ним обсуждать пессимистичную философию Шопенгауэра или исторические вехи развития государства Российского.
Да хрен бы с ней, с историей-философией.
Вообще не понятно, о чем можно было говорить с командующим, кроме «служебно-боевой деятельности пограничных войск» и «динамично развивающейся обстановки». Ветров подозревал, что тот и человеческого языка-то не знал. Говорил на смеси матерного с командно-бюрократическим.
Типичный солдафон, в общем.
Но зато это был настоящий командир.
Он возглавил Группу погранвойск, когда она медленно разлагалась. То было время агонии Советского Союза. Но триколор еще смотрелся ново и как-то дико. Бээмпэшки двести первой дивизии уже вовсю рассекали по Душанбе с российскими флагами. А на башнях пограничных машин по-прежнему тускнели красные прямоугольники.
Ходили слухи, что пограничные отряды передадут (вместе с «крепостными» офицерами) Таджикистану. Поэтому из пограничной группы делали ноги все, кто мог. Но офицеров из Таджикистана в России не очень-то и ждали.
По пограничным отрядам ходили вооруженные бородачи. Они вытаскивали из офицерских домов первых попавшихся людей и расстреливали в придорожных канавах. На границе шастали туда-сюда вооруженные банды, называвшие себя отрядами самообороны. Они указывали, где можно выставлять пограничные наряды, где нельзя.
Это даже нельзя было назвать бардаком. Потому что бордель, по сравнению с тем, что творилось в группе непонятно чьих погранвойск в Таджикистане, — это высоконравственное заведение с хорошей организацией.
И вот появился Он.
По ошибке его звали сначала: товарищ генерал-лейтенант.
В ответ он злился:
— У меня десять генералов, — рычал он. — А я — командующий!
Поэтому стали в нарушение всех уставов говорить: товарищ командующий.
Он объявил: теперь мы Группа пограничных войск России в Республике Таджикистан. Достал шашку-невидимку, да как начал ею махать, задевая и своих и чужих!
И все разом встало на свои места.
Он был похож на маленький, но мощный моторчик. Его охраняли, возили в лимузинах с затемненными стеклами. Кормили, поили, всячески ухаживали за ним в его роскошном кабинете с комнатой отдыха и собственным туалетом-умывальником.
А он жужжал.
И все вокруг двигалось. Шевелилось. Крутилось.
Если не было войны, граница строилась. Заставы вгрызались в землю. Вагончики, окопчики, блиндажики появлялись на голом месте, как грибочки после дождя.
Солдат всегда должен быть занят. А пошел враг — побросали топоры-лопаты, взяли автоматы, и — вперед!
Командующий был человек, который сидел на своем месте. «Я бы так не смог», — трезво думал Ветров в редкие минуты, когда прикидывал, будут ли смотреться генеральские погоны на его плечах.