Союз-77. Книга-1. Теория заговора
Шрифт:
– Отстань, Гуськов, – отрезал я. – Не хватало мне приказы воображаемых существ исполнять. Сгинь, видение юности. Химера многословная.
– Ну ты напросился! – взорвался он. – Это я тебе точно так не оставлю!
Лицо его сделалось красным, а глаза из орбит полезли.
– Я тебя предупреждаю, Стрелец! Шутки кончились! Ты задержан!
Я хмуро и раздражённо глянул и шагнул в его сторону.
– Стоять! – нервно воскликнул он отскакивая. – Стоять! Я предупреждаю! Я стрелять буду!
Рука его легла на кобуру, прицепленную к поясу, и пальцы начали
– Заело что ли? – усмехнулся я.
– Ты у меня щас посмеёшься!
В этот момент в комнату ворвалась крепкая баба. Она влетела, как огненный вихрь, с грозным видом оттолкнула Гуськова в сторону и кинулась прямо ко мне.
– Вот ты где! Не соврал значит Данилка пастух. Ну всё, студент! Кранты тебе! Я с тебя живого точно не слезу!
3. На деревню дедушке
Эту бабу я помнил. Такое, как говорится, не забывается. Гавриловна, конечно… человек-тайфун. Надо же…
– Ну, – улыбнулся я, – добро пожаловать на вечер моей памяти. Как вчера всё было.
Вата начала рассыпаться, и на меня нахлынули воспоминания. А неплохая штуковина… Ну, та, что враги человеческие мне кололи.
– Гавриловна! – воскликнул председатель. – Оставь парня в покое! Глянь, у него вся спина в крови и полголовы нет, его в медпункт надо.
– А я сейчас и вторую половину оторву! – рявкнула она. – Но сначала яйца!
– Он под арестом! – вступился за свою добычу участковый, но Гавриловна на него даже не взглянула.
– Доставай хозяйство! – напирала она на меня. – Рвать буду! Вот этими руками!
Она сунула мне практически в нос свои натруженные изработанные кряжистые ручищи, огромные, как богатырские дубины.
– Рвать-то зачем? – засмеялся я.
– Ты чё ржёшь, жеребец городской? Ты чё ржёшь? Я тебе сейчас поржу, я тебе поржу, я тебе…
– Так, ну-ка немедленно прекратить балаган! – вскричал рассерженный неуважительным отношением участковый. – Стрелец, на выход, а ты Гавриловна… ты того… в сторону отойди.
– А ты стрельни в меня, – с вызовом бросила она. – Ну? Чё? Боишься, что не попадёшь из огурца?
– Из какого огурца?! – опешил он.
– Из такого, немазанного и сухого! Из того, что ты как закусь с собой таскаешь. Вон, шары красные, залил с самого утра! Представитель власти, мать твою за ногу! Думаешь, никто не знает, что у тебя огурец в кобуре, как в том фильме?
– Ты… ты… ты доиграешься! Увидишь, какой там огурец! Сейчас вместе со Стрельцом в камеру посажу.
– В какую? – громко захохотала она. – Не смеши меня! Алкаш!
– Нет, это прям «Солярис» какой-то, – помотал я головой и поморщился от боли.
– Короче, студент, ты тут умными словечками не жонглируй. Ты Галку мою спортил?
– Кто сказал? – чуть приподнял я брови.
В кабинет зашёл пожилой сухонький дядечка, похожий на бухгалтера, в очках, замотанных синей изолентой. Он встал в сторонке и начал вникать в происходящее, поочерёдно и крайне внимательно разглядывая всех
участников собрания.– Чего, Пётр Петрович? – спросил председатель.
– Мне подписать, но я не тороплюсь, вы продолжайте, товарищи, делайте своё дело.
– Какая разница, кто сказал! – горячилась Гавриловна. – Спортил или нет, отвечай! Только правду, смотри! Не дай тебе Господь соврать!
– Так у Галки и спроси, – пожал я плечами.
– Нет, поглядите на него, товарищи дорогие! – всплеснула она руками. – Как петушка своего из клетки выпускать, так это мы пожалуйста, а как ответ держать, так за девку прячемся? Это что же делается такое, люди добрые?
– Тебе кто сказал про меня с Галкой? Мурадян? Ну, так с ним и разбирайся, я за его слова отвечать не буду.
– У меня разговор простой, спортил девку – женись, паскудник!
– Антонина Гавриловна, приди в разум! – покачал я головой. – Ты чего творишь? Бегаешь по селу и на дочь свою честную клевещешь? Ну, мать! С такой матерью и Мурадяна не надо никакого.
Она, обалдев, открыла рот и смотрела на меня выпученными глазами. Остальные тоже. Немая сцена, практически. Пятьдесят-то лет назад я не нашёлся, что ей ответить и бегал от неё до конца работ. Глупый был, неопытный. Заступился на танцах за девушку, а там и закрутилось. Её, конечно, в джип никто не запихивал, но и без джипа ситуация аховая была.
– Ты чё несёшь, студент! – наконец, вымолвила она.
– Антонина Гавриловна, погодите, – раздался женский голос.
В комнате было уже прилично народу, привлечённого шумом баталий.
– Тут дело такое, тут ещё разобраться надо, – серьёзно заявила девушка в очках и косынке.
Тоненькая, пацанка совсем, пигалица, но боевая. Тяжёлые волосы подвязаны платочком, простая белая блуза, юбочка до колен колокольчиком, туфельки на невысоком каблучке. Просто образцовая комсомолка с агитплаката.
– Соловьёва, – удивлённо воскликнул председатель, – и ты здесь? Ты же в район должна ехать!
– Погодите, Тихон Антонович, вопрос принципиальный. Мы на комитете собирались его на повестку ставить! Шабашники, это, конечно хорошо, свинарник новый, это всё понятно, но надо ведь какие-то рамки, вы меня понимаете? Участковому наплевать, значит мы должны общественность мобилизовать.
– Что значит наплевать! – возмущённо отозвался Гуськов. – У меня материальные средства отсутствуют.
– Люська, не лезь! – гаркнула Гавриловна. – Тебе только про общественность свою почирикать. А у меня вопрос жизни и смерти!
– А я, Антонина Гавриловна, прямо к вашему вопросу и подвожу, – настойчиво гнула свою линию барышня в очках. – Этот Мурадян давно нарывался. Галина от него уже больше месяца не знает, куда деваться. Обижает он её, пристаёт, проходу не даёт. И если бы не самоотверженный поступок товарища Стрельца, вообще неизвестно за кого бы сегодня свою дочку вы, Антонина Гавриловна, сватали.
О, как! Самоотверженный поступок. А где же ты пятьдесят лет скрывалась, правдолюбивая девушка Люся? Меня ведь тогда чуть из комсомола не выперли.