Создательница

Я с удовольствием воткнула бы клинок поглубже, но это было бы слишком: слишком целенаправленно, слишком публично и слишком движимая инстинктом. Я не могла так поступить, и Антон знал это с самого начала.

— Что я такое? Самая сильная здесь Дуга. Кого же им ещё выбирать?

Он собрался уходить и повернулся ко мне спиной, чтобы подчеркнуть, какая я слабая и безобидная.

В то время, как толпа с открытыми ртами наблюдала, он нарисовал в воздухе дверь — насмешливо танцующее синие пламя. Ужас превратился в ярость, и я резко повернулась к Кварторам.

— У него действительно есть шанс?

Они обменялись обеспокоенными взглядами, но не ответили. Рука Люка крепче обхватила мою.

— Антон!

Он небрежно посмотрел через плечо, как будто ничего, что я собиралась сказать, не стоило его внимания. Но моя мать уже очень рано научила меня тому, что дела говорят громче, чем слова.

Я взбежала вверх по ступенькам, схватила со стола перо и нацарапала на пергаменте своё имя.

— Маура Фитцджеральд, — сказала я и, чтобы посмотреть на толпу, резко повернулась, всё ещё с кинжалом в руке.

Антон фыркнул, но его презрительная маска дала трещины, через которые просачивался гнев.

— Да ты шутишь.

— Я член этого Дома, — сказала я. — Магия признала меня. А это значит, что я могу выдвинуть свою кандидатуру в Кварторы.

Доминик с довольным лицом скрестил руки на груди, но Антон прыснул со смеху.

— Ты ребёнок, да в придачу ещё и Плоская.

— Нет, — сказала я с абсолютной, непоколебимой уверенностью в голосе.

— Я Сосуд.

Глава 22

Иногда находит вдохновение, и результатом становится гениальная идея.

Иногда можно просчитаться, а иногда получаешь от результата одни только неприятности.

В одной из гостиных водяных Дуг, громко ругаясь, ударяла по полу тростью Орла, чтобы подчеркнуть своё недовольство и возмущённо размахивала руками, в то время как Доминик пытался её успокоить. В это время Паскаль и маги возбуждённо дискутировали, несомненно пытаясь понять, почему я во время церемонии светилась, словно светлячок.

Люк сидел рядом со мной на старомодном диване, теребил кончики моих волос и каждый раз, когда поднимал со стала стакан со сладким чаем, намеренно ко мне прикасался, а когда облокачивался назад, обнимал за плечи. Он казался самодовольным. Удивлённым, но довольным. И в то же время очень раздражённым, всегда, когда к нам приближалась одна из водяных Дуг. Не имело значение, предлагали ли они ещё один стакан чая или только хотели поприветствовать, Люк барабанил пальцами и смотрел на людей горящим, нетерпеливым взглядом, который быстро обращал их в бегство. Как только они спешили прочь, он снова весело поворачивался ко мне.

— Я не склонен употреблять выражение «я же тебе говорил»…, - начал он.

— Тогда и не употребляй.

— Но я тебе говорил.

Я наклонилась вперёд, скрестила ноги и почувствовала напряжение в каждой мышце спины.

— Что именно ты мне говорил? Я не могу вспомнить, что разговор когда-нибудь заходил об этом.

— Ты для этого рождена. Стать великой. Я в первый раз увидел, как ты приняла свою судьбу, не сопротивляясь.

Я отбросила его руку. Моей единственной мыслью было доказать Антону, да и себе самой, что я не боюсь. Только когда я вписала своё имя и почувствовала, как водяные Линии вскипели, принимая меня к сведению, я осознала чудовищный масштаб того, что сделала.

— То, что ты увидел, были импульсивность и отсутствие самообладания.

— Я ещё никогда не имел ничего против твоих побуждений, — сказал он. — Они чащи всего соответствуют моим. В любом случае, теперь ты должна чувствовать себя хорошо. Ты предупредила Антона и взяла магию под контроль.

— Это было просто счастливым совпадением. Я всё ещё не могу её использовать.

Я уставилась на ладони. Не считая шрама, которым я была обязана Сумрачным, они выглядели совершенно обычно. Скучно. Любой отголосок магии исчез, и я понятия не имела, как пройду следующий этап церемонии.

— Всё только вопрос практики, — сказал Люк с такой уверенностью, какую я не испытывала. — Мы над этим поработаем. Ты скоро сможешь её использовать.

— Не достаточно скоро.

Но мысленно я вздрогнула при мысли, что смогу использовать магию, даже для того, чтобы остановить Серафимов. Это будет означать, что я Дуга, а не Плоская. Ещё один необратимый шаг в их мир и один из моего.

Из моего мира, из которого я исчезла в приступе обиды и жалости к себе. Я понятия не имела, соврёт ли для меня Колин, не говоря уже о том, останется ли он моим телохранителем. В Чикаго живёт почти три миллиона человек.

Он может работать на Билли и всё-таки не встречаться со мной. И это будет навсегда, потому что я никогда не нарушу своего обещания, таким образом подвергнув опасности его и Тесс. Даже если он никогда больше со мной не заговорит, я не смогу уехать из Чикаго.

Я как раз хотела сказать Люку, что мне надо домой, когда к нам направились Паскаль и Сабина. Доминик заметил движение и присоединился, а за ним последовала и Орла, выставив на показ свою досаду.

— Ты с самого начала планировала выдвинуть свою кандидатуру? — спросила Сабина без какого-либо предисловия.

Она казалась растерянной при мысли, что Плоская баллотируется на лидера её народа.

— Нет! Это был порыв. Я даже не знаю, почему это сделала.

— Возможно, магия побудила тебя, — сказал Паскаль, пристально глядя на меня.

Пальцы Люка крепче сжали моё плечо. Как будто мне требовалось его предупреждение!

— Магия ничего не заставляла меня делать. Я была сбита с толку, понимаете? Всё это свечение в темноте лишило меня равновесия, а когда там ещё появился Антон, это точно меня не успокоило. Он хочет моей смерти, и ни один из вас не мог мне помочь.

— И, конечно, твоим решением было ещё больше настроить его против себя, — вставила Орла. — Знаешь, что случится, если об этом разойдётся молва? Сосуд или нет, люди не особо обрадуются мысли, что Плоская станет Квартором.

— Они меня не станут выбирать.

Я была почти в этом уверена.

— Ты предоставила им отличное зрелище, — сказал Доминк. — Возможно, ты была бы удивлена узнав, что люди готовы проигнорировать, когда повиливаешь такой силой.

— Я ничем не повиливаю, — сказала я, почувствовав дискомфорт, когда вспомнила про кинжал, который снова лежал в моём сапоге. — Как только они это поймут, то выберут кого-то другого.