Спасение Лоусона

Этот парень был чем-то совершенно другим.

— Ты не станешь использовать этот нож, чтобы убить меня, — неожиданно для себя сказал я. — У тебя разные ножи для разных вещей. Когда на прошлой неделе ты зарезал одного из нацистов, это был нож с коричневой рукояткой, который потом ты больше не носил. Я бы сказал, что ты избавился от него или что-то вроде того, и судя по тому, как ты вздрогнул от крови, капающей с лезвия, я бы предположил, что ты не любишь кровь. На самом деле ты ненавидишь это настолько сильно, что не можешь вынести её соприкосновения с тем, что принадлежит тебе. И этот ножик для яблок не менялся. Тебе он слишком нравится, чтобы швырнуть его мне в голову.

Тишина.

Его движения замедлились, и тёмные глаза, наконец, поднялись на меня.

Я старался сохранять самообладание, старался смотреть ему прямо в глаза, и сам удивлялся тому, что держу себя в руках достаточно долго.

— Ты следил за мной, парень? — прорычал он. — Тебе нравится то, что ты видишь, или что-то в этом роде?

— Нет.

— Надеялся, что сможешь произвести на меня такое впечатление, что я захочу, чтобы ты был на моей стороне или ещё что-нибудь в этом роде?

— Нет.

— Тогда какого хрена ты хочешь?

— Я хочу сражаться.

Его тёмные брови взлетели вверх.

— Ты хочешь драться со мной?

Мой пульс резко подскочил, когда я быстро ответил:

— Нет! Не с тобой. Я хочу, чтобы ты научил меня драться. Ты… ты лучший боец, чем тот, кого я когда-либо считал лучшим.

Хит. Он дрался лучше, чем Хит когда-либо.

— И что ты будешь делать с этими навыками? — спросил он, забавляясь тем, что продолжает этот разговор.

— Защищать себя, — ответил я. — И убью кое-кого, когда выйду отсюда.

Он закончил чистить яблоко. Затем бросил его на поднос и скрестил руки на груди, глядя на меня снизу вверх. Он выглядел заинтересованным, но смешок всё ещё плясал в его убийственных глазах.

— Ты хочешь убить кого-то, когда выйдешь отсюда, — медленно повторил он, подавляя смех. — За кем ты охотишься? Тот ублюдок, который посадил тебя сюда, полагаю?

— Нет, — резко ответил я. — Я заслуживаю того, чтобы быть здесь.

Но не за то преступление, за которое меня посадили, заметьте, потому что я получил деньги как раз в тот момент, когда приехала полиция. Было очевидно, что кто-то предупредил их, и как это иронично, что я сделал то, чего никогда не делал раньше, и был пойман на этом.

Кто-то меня продал.

— Тогда кого же ты хочешь убить? — спросил Рипер, вырывая меня из моей задумчивости.

— Своего брата.

Его лицо просветлело, и он разразился глубоким смехом.

— Брата? Блин, чувак, что этот придурок с тобой сделал?

— Забрал мою женщину.

Ещё одна минута молчания.

На этот раз Рипер посмотрел на меня иначе. Что-то промелькнуло в его глазах. Какое-то понимание, и я был счастлив видеть, что насмешка полностью исчезла.

— Он забрал твою женщину?

— Да, мою.

Он усмехнулся.

— Ты уверен, что она не хотела, чтобы её забрали?

Я стиснул зубы и ничего не ответил. Моя грудь отяжелела от боли и гнева. Единственное, что удерживало меня на плаву, было оторвано от меня, и я был слишком взбешён, чтобы мыслить здраво.

— Ты грёбаная киска, — сказал он, усмехнувшись глубоким грудным смехом и покачав головой. — Если ты пойдёшь к нему и убьёшь его, это ничего не изменит. Она не примет тебя обратно.

— Я уже в курсе.

— И ты всё ещё хочешь убить этого парня?

— Да.

— Потому что был достаточно слаб, чтобы полюбить какую-то цыпочку, которая явно не отвечала тебе взаимностью?

— Да, — выдавил я, потому что правда была лучшим путём в этой долбанной ситуации. — И любовь к кому-то не делает тебя слабым.

Впервые с тех пор, как я увидел его здесь, он, кажется, лишился дара речи. Он просто долго смотрел на меня, его мозг напряжённо работал, пока он сканировал меня своими глазами вверх и вниз. Я не был большим, и он убеждался в этом. Вероятно, он не видел перед собой ничего, кроме пешек, но если бы он мог достаточно долго смотреть мне в глаза, то увидел бы в них огонь.

Тот же огонь, что горел в его собственных глазах.

— Я могу научить тебя драться, — наконец, задумчиво произнёс он. — Но я не стану тебя защищать. Если на тебя набросятся или трахнут, это не моё дело. Ты не получишь никакого особого обращения. Ты мне не друг. Ты никогда не станешь моим другом. Ты для меня всего лишь хобби, чтобы скоротать время, пока я не выберусь отсюда через двенадцать месяцев. Если ты меня разозлишь, я тебе ноги переломаю. Если хоть как-то предашь, я оторву голову от твоей хорошенькой юной шеи. Мы сделаем что-то и с твоей внешностью красавчика, потому что я чертовски ненавижу красивых мальчиков. Они выводят меня из себя. Уяснил?

Слишком раздраженный, чтобы ответить, я просто кивнул.

— Хорошо. А теперь убирайся нахуй.

Глава 2

Элли

Растяжки.

Они повсюду.

Я приподняла свою ночную рубашку повыше и посмотрела на толстые и глубокие линии.

Пальцами коснулась каждой из них, пока смотрела в зеркало.

Они выделялись на фоне цвета моей кожи, невозможно было скрыть или уменьшить их без того, чтобы это не выглядело слишком очевидным. Моё тело изменилось навсегда.

Со вздохом я опустила ночную рубашку.

Когда я смотрела на новую «себя», мне нужно было немного привыкнуть. Чем больше я видела своё отражение, тем больше хотелось спрятаться. Но прятаться сегодня ночью не было никакого смысла. Это была шестая неделя. Доктор дал зелёный свет и глаза Хита загорелись так ярко, как никогда раньше.

Услышав звук открывающейся и закрывающейся входной двери, я дважды проверила свои ноги и провела руками под каждой подмышкой, убедившись, что они побриты. Честно говоря, я чуток расслабилась в этом плане в течение нескольких недель. До моего последнего бритья я была волосатой альпакой.

Я провела пальцами по волосам и взъерошила их на затылке в жалкой попытке придать им хоть какой-то объем. Затем открыла дверь и вышла. Он уже был в спальне, положил сумку из магазина на прикроватной столик и снял куртку. Как обычно, он выглядел грубым и жёстким. Не помогло и то, что он только что был на боях, его волосы были взъерошены, а руки всё ещё обмотаны боксёрской лентой.

Хотя всего пару секунд назад я была одержима своей внешностью, не могла вспомнить, когда он в последний раз смотрел на своё отражение. Счастливая задница даже не нуждалась в этом. Он всё время выглядел одинаково. Это было и правда несправедливо — выглядеть так хорошо и не прилагать для этого никаких усилий.