Спасение

Так я и знала. Что же, поехали.

— Хорошо, что еще?

Он шагнул ко мне, притянул в свои объятия и поцеловал. Это был серьезный поцелуй, с языком, на этот раз никакого легкого прикосновения к губам и никакой необходимости в повторении.

Это было восхитительно.

Когда поцелуй закончился, и Эдди начал поднимать голову, я запустила пальцы в его волосы, одновременно приподнялась на цыпочки, и мои губы последовали за его губами. И плевать, казалось ли это нуждающимся или жадным, все, что я знала, это то, что я хотела большего.

Он издал звук, очень похожий на стон, снова ответил на поцелуй, и, не отрываясь от моих губ, стал теснить меня назад. Он развернулся, мы упали на кровать: он на спину, а я на него сверху. Мы подпрыгнули на матрасе, наши губы разомкнулись, и я уже собиралась что-нибудь сказать, пытаясь пробиться сквозь Дурман Эдди, когда он перевернул меня на спину и навалился сверху.

Он не дурачился, не играл, все было серьезно. Мы целовались и щупали друг друга: сплошные губы, языки и руки. Невероятно фантастично. Все это куда-то вело, и я хотела туда попасть. Очень хотела.

Внезапно он оторвался от моих губ и прижал мое лицо к своей шее.

— Эдди? — прошептала я, прижимаясь к его коже, смущенная быстрой переменой, и мне это не понравилось (совсем).

— Твоя мама. Моя яичница, — вот и все, что он сказал.

Проклятие! Я совершенно и бесповоротно забыла об этом.

Более того, если бы я продолжила в том же духе, то снова опоздала бы к Инди.

Худшая дочь в мире и худший работник во вселенной. Если не разберусь со всем этим в ближайшее время, то останусь без обеих работ, и мы с мамой будем жить на улице, поедая пальцами кошачий корм из банок.

Я дернулась, спрыгивая с кровати, но Эдди схватил меня за футболку и дернул назад.

— Притормози, Chiquita, — остановил он, пол из-под моих ног ушел, и я приземлилась ему на колени.

Я посмотрела на него и полуистерично пробормотала:

— Мне нужно идти. Принять душ. Собираться на работу, а после работы я должна найти папу и разобраться с этим бардаком.

Я отталкивала его, чтобы встать, и мы устроили подобие поединка шлепками (ну, я шлепала Эдди, а он больше контролировал и защищался). Наконец, он схватил меня за запястья и зажал их между нашими телами.

— Джет, успокойся.

— Я не могу успокоиться. У меня дела, я не могу просто…

— Жить своей жизнью? — закончил он за меня.

— Вот именно! — я так обрадовалась, что он понял меня, что обмякла в его объятиях.

Его взгляд стал странным, и он покачал головой.

— Джет, ты не пойдешь искать своего отца. Если твой отец свяжется с тобой, ты позвонишь мне.

Я уставилась на него.

Я так не думала.

Настало время взять все в свои руки.

— Я должна разобраться с этим, Эдди. Если я этого не сделаю, то могу потерять работу у Смити, а она мне нужна. Смити — хороший парень, но у его терпения есть пределы, особенно, когда копы могут прикрыть его из-за меня.

Затем, как идиотка, я принялась разглагольствовать о том, как планирую провести свой день:

— Я задержусь у Инди, наверстаю упущенное, вечером отправлюсь по тем местам, где бывает папа, когда приезжает в Денвер.

— Ты ничего не забыла? — перебил он:

Я уставилась на него в замешательстве.

— У нас сегодня вечером свидание, — напомнил он.

Черт, я забыла и об этом.

Он посмотрел на меня, и его челюсть напряглась.

— Господи, ты убиваешь в мужчине уверенность в себе.

Какая же я идиотка. Нет, это было за гранью идиотизма, хотя я и не знала, что может быть за гранью идиотизма.

— Прости, — сказала я, слегка наклоняясь к нему.

Он отпустил мои запястья, и его руки обвились вокруг моей талии. Он уткнулся лицом мне в шею и прямо под ухом сказал:

— Если тебе действительно жаль, можешь загладить свою вину сегодня вечером.

Ой!

— Яичница, — выпалила я, пытаясь сосредоточиться, даже если по мне пробежала дрожь.

Он поднял голову от моей шеи и улыбнулся, показав ямочки.

Почти уверена, Эдди почувствовал мою дрожь.

Затем ямочки исчезли, и он посмотрел на меня.

— Я отвезу тебя на работу, но вынужден попросить никуда не ходить одной, это небезопасно. Ты можешь мне это пообещать?

Я подумала о том, чтобы солгать ему, решила, что способна на такое, и ответила:

— Конечно.

Он некоторое время наблюдал за мной.

— Мама, — напомнила я, решив сменить тему и слезая с его колен.

Взяла его за руку и потянула с кровати.

Такую картину я забуду не скоро: Эдди на моей кровати. На самом деле, я надеялась, что она навсегда запечатлеется в моей памяти.

Он не сопротивлялся, но, как только встал, поднял руки и обхватил мою шею по бокам, там, где она переходила в плечи.

— Ты бы не стала мне лгать, не так ли? — спросил он, пристально наблюдая за мной.

— О чем? — Я попыталась притвориться невинной, широко распахнув глаза.

Он не купился.

— О чем угодно, — заявил он.

Я глубоко вздохнула и решила ответить честно.

— Возможно, но только если это что-то важное.

— Важное, как если бы твой отец увяз по уши в дерьме?

Я прикусила губу.

Он вздохнул.

— У тебя есть моя визитка?

Я кивнула.

— Занеси мой номер себе в телефон. Звони, если что-нибудь понадобится, и не делай глупостей.

Первые два пункта я могла бы выполнить, в последнем я не была так уверена.

* * * * *

Эдди высадил меня перед «Фортнумом», и я вошла туда через пять минут после открытия.

Очередь у стойки с эспрессо была длиной в пять человек, но в ту минуту, когда Текс увидел меня, он направил на меня съемный фильтр и прогудел:

— У нас есть правила, Чокнутая!

Я работала там больше трех месяцев, и, похоже, единственным правилом было то, что на CD-плеере нельзя было прокручивать ничего, кроме кантри или рок-н-ролла. Я даже не хотела вспоминать тот день, когда вставила свой диск Coldplay, Элли взбесилась.

Я решила, что Текс недоволен тем, что я не пришла накануне, и почувствовала себя полным ничтожеством. Я уже хотела начать оправдываться, когда Текс продолжил:

— Когда в следующий раз ввяжешься в драку в баре или будешь бороться с каким-нибудь парнем с ножом, звони мне.