Спаситель
Шрифт:
— Оно большое. Огромное. Говорят, что у этой воды нет конца… что она протянулась от края до края мира. Море всегда разное. Иногда оно злится. Иногда…
Легла еще одна ракушка.
— Море приносит много всякого-разного. И дети ходят на берег собирать. Крабов. Ракушки. Их можно есть…
Императрица слушала.
— Иногда приносит что-то совсем иное…
— Почему ты думаешь обо всех плохо?
Этот вопрос, заданный спокойным детским голосом, заставил женщину осечься.
— Я?
— Тут, — девочка коснулась виска. — И тут…
Ладонь легла на сердце.
— Темное… ты думаешь обо всех плохо. И хочешь, чтобы им было
— Прошу прощения, я…
— Нет, — тон изменился. — Ты пришла ко мне говорить. Я буду говорить. Сядь.
Беспомощный взгляд, брошенный за спину.
И насмешливая улыбка Ксочитл.
— Я злая… потому что и они недобрые.
— Кто-то из них причинил тебе боль? — Императрица склонила голову и коснулась ракушки. — Мне говорили, что ты умерла. Но Верховный Жрец сотворил чудо и вернул тебя к жизни. Разве это плохо? Твой мужчина нес тебя на руках. Я видела…
— Он не…
— А твои глаза ищут другого. И все равно ты злишься. Почему?
Верховный остановился в нескольких шагах. Если женщина захочет причинить вред Императрице, он её убьет. Хотя, пожалуй, вряд ли она сможет, даже появись у нее подобное желание.
И сейчас её лицо исказилось.
Злоба?
Ненависть?
— Хочешь знать, маленькая девочка, почему я злюсь? Потому что… потому что я жила на берегу моря. С матерью. С отцом. С сестрами и братом. Я собирала ракушки и делала из них бусы. Я ходила на рынок, меняя бусы на всякие пустяки и была счастлива. В нашей деревне все были счастливы, пусть и не имели золота. зато у нас был жемчуг. И этого оказалось достаточно. Однажды пришел корабль. Он принес свирепых воинов, которые многих убили, отобрали жемчуг и сожгли дома. А кого не убили, тех согнали на корабль. Моему отцу обещали, что отпустят нас, если он принесет больше жемчуга. И он, и другие мужчины, раз за разом спускались ко дну морскому. Они принесли много. Но когда силы их иссякли, те люди лишь посмеялись. И отобрали самых сильных… хотя слабых уже не осталось. Потом мы плыли. В духоте. Тесноте. Мы болели и задыхались. И моя сестра умерла у меня на руках. Потом был рынок. И хозяин. Другой хозяин, который решил сделать из меня рабыню для утех. Меня учили… рассказать, чему?
— Тому, что сожгло твою душу.
— В первом доме, в который я попала, я пыталась привыкнуть. Забыть. Приспособиться… но я была не одна. И оказалось, что внимание хозяина стоит того, чтобы предать… тогда я поняла, что этому тоже надо учиться. Что, если я хочу выжить, я должна…
Она запнулась.
— Что? Убить? Ты убила своего хозяина?
— Хотела. Ему меня подарили. И я сумела понравиться. Я была такой, как ему нужно… я взошла на его ложе и вошла бы в его дом.
— И убила бы тех, кто мешает?
— Да. Я знала… как смешать травы, чтобы его первая жена заболела. Потом заболели бы и дети. А я бы родила здорового сына.
— Но тебя поймали.
— Женщина… мужчины глупы и слепы. Они позволяют своим желаниям затмевать свой разум.
— И поэтому ты ищешь нового мужчину.
— Не обязательно. Возьми меня к себе. И я буду тебе служить. Верно…
— Вряд ли, — девочка разом потеряла интерес. — Верность для тебя — это слишком сложно.
— А для тебя, маленькая девочка? — рабыня подалась было вперед. И Ицтли с Ксочитл шагнули, хотя Императрица вскинула руку, останавливая. — Ты… ничего не видела в этой жизни… ничего не знаешь… не понимаешь… живешь в золоте и сытости…
— Золото здесь. —
Императрица произнесла это с легким упреком и указала на Верховного, — у него. И у тебя. Но у тебя только на коже. А внутри все черное.Она чуть задумалась.
И добавила.
— Когда черного станет слишком много, я скажу тебя убить.
Прозвучало буднично.
— Думаешь, послушают?
— Думаю, что тебе надо сделать так, чтобы черного стало меньше. Тогда ты перестанешь ненавидеть.
— Зачем?!
— Затем, чтобы жить.
— Я…
— Ты не живешь. Тебе просто кажется… — Императрица потянулась и взяла-таки раковину. Провела пальцем по гладкой поверхности и, вздохнув, протянула её женщине. — Возьми… тебе ведь они нравятся.
И женщина взяла.
Прижала к груди.
Поднялась…
— Если ты еще раз приблизишься к ней без дозволения, — Ксочитл умела двигаться быстро. И, схватив соперницу за волосы, рывком заставила её запрокинуть голову. Острие клинка прижалось к коже. — Я сниму кожу с твоего лица. И тогда посмотрим, чего будут стоить твои чары.
Красная капля покатилась по золотому горлу.
А Верховный вздохнул.
Только страстей им сейчас и не хватало.
Глава 23
Ирграм
Роза постепенно приспособилась сама переставлять ноги. Пусть стопы её загибались друг к другу, а колени, наоборот, не разгибались, но тело худо-бедно держалось в вертикальном положении.
И само эти, вывернутые, ноги переставляло.
Дорогу Роза как раз знала, что было несомненным преимуществом. А вторым — её неспособность говорить. Она пыталась, но стоило произнести пару-тройку фраз, и голос срывался, а тело сотрясал кашель. Ирграм и после первого приступа замолчал бы. А эта… то ли упертая, то ли не очень умная.
Мысль поразила его в самое сердце.
А и вправду, с чего он решил, что если Роза — Древняя, то сразу и умна? Будь они все умными, как принято считать, небось, не сгинули бы безвестно. Да и само общество, в котором все умны, показалось Ирграму слишком уж… нереальным.
В общем, так и дошли, каждый со своими мыслями, до двери, вывернутой наружу.
Она поразила Роза настолько, что та отпустила плечо и сама сделала пару неловких шагов. Покачнулась, упала бы, но выставила руки, вцепившись в остатки двери.
— Б-быть т-того не м-может! — воскликнула она, эту дверь ощупывая. — Н-не возможно… не возможно…
И замолчала.
А вот Ирграм не отказался бы узнать, что именно невозможно и почему. Упав на четвереньки, Роза тщательно осматривала проход. Потом развернулась, поползла… остановилась, чтобы снова добраться до двери. Ирграм не мешал. Спешить ему было некуда. А наблюдать за возней, пожалуй, даже интересно.
Наконец, Роза успокоилась.
И протянула руку.
— П-помоги, п-пжалста, — выдала она.
Вежливая.
Воспитанная.
Ирграм помог. Поднял. И плечо привычно подставил, пожалев, что не может скопировать Ульграха. Знал бы, прихватил бы клочок кожи или еще чего. Небось, Ульграх девицам нравился.
Все же мысли были странным.
— Куда нам? — поинтересовался он, поскольку Роза, кажется, совершенно потерялась.
— Туда, — она очнулась. — Не уверена, п-правда, что отсек уцелел…
— Проверим.
Коридор.
Тот самый, разделившийся надвое, но Роза не свернула в другой рукав, но велела: