Спасти Герострата

Можно, конечно, самому ускорить процесс — разгерметизировать скафандр. Но ведь это же будет грех самоубийства! Нет, Олег не был верующим человеком, хотя и носил на шее крестик. Его дала ему при прощании перед полётом к Марсу мать. Простенький крестик на обычном шнурке.

— Надень, — всхлипывала мать. — Он убережёт тебя от беды.

— Сберёг, — угрюмо скрипнул зубами Олег. — А дальше-то что? Муки удушья? Или меня скорее убьют перегрев и радиация? Зачем терпеть бессмысленные мученья?

Но, как и многие атеисты в последние моменты жизни, космонавт не спешил самолично лишать себя жизни. А вдруг всё же «там кто-то есть», и за грех самоубийства придётся держать ответ и платить ещё более страшными и продолжительными муками?

— Не довезём! — прохрипел врач, стараясь перекричать вой сирены реанимобиля. — Множественные переломы, в том числе и позвоночника. Разрывы внутренних органов. Очень большая кровопотеря. У парня, на первый взгляд, цела только голова — шлем спас. Хотя сотрясение мозга наверняка есть.

— Неужели пятый «груз двести» за этот месяц везём? — спросил дюжий санитар, из-под халата которого проглядывала десантная тельняшка, и разразился матом, не стесняясь присутствия молоденькой медсестры. — Чёртовы стритрейсеры! Гоняют на купленных за папины денежки машинах и мотоциклах, как угорелые, — злобно прорычал врач. — Насмотрелись голливудских боевиков, идиоты! А наши российские дороги — это вам не американские шоссе! Вот и этот ни с того, ни с сего вылетел на встречку на своём навороченном мотоцикле и врезался в гружёный «Камаз». Не довезём пацана. Он уже практически труп…

— Так мозг-то ещё живёт! — всхлипнула медсестра, показывая врачу на прибор.

— А что толку? — махнул рукой тот. — Да и не жизнь это.

— А что же? — удивился санитар.

— Говорят, у человека перед смертью вся его жизнь перед глазами проносится. Вот это оно и есть.

— Какая там у этого бедолаги жизнь? — в голос зарыдала медсестра. Она достала из кармана окровавленной куртки водительские права разбившегося парня. — Олег Махов. Шестнадцать лет всего! Что он видел?

— Не плачь, Натаха! — прогудел санитар. — Обо всех сердце рвать — никакого здоровья не хватит.

— Что он видел?.. — продолжала рыдать медсестра.

— То, что мы с тобой ещё не видели, — попытался неуклюже сменить тему санитар. — Его дружки сказали, что они из кинотеатра ехали. Новый американский боевик смотрели. Про полёт на Марс. Давай тоже сходим в выходной, посмотрим? А, Натах?

— Хватит болтать! — резко сказал врач. — Пацан умер. Наташа, отключай приборы. Опять не довезли…

…Дышать становилось всё труднее. Сквозь слёзы Олег видел, как всё увеличивающаяся клякса обломков, превращаясь в чёрную кисть огромной руки, надвигается, затмевая звёзды, на призывно блестящий шарик Земли.

— Мы умрём вместе, — понял Олег. — Я и весь мир…

Ангел в трубке

— Алло, мне нужен Одиссей.

— Я слушаю. Кто это?

— Ты меня не знаешь. Нам нужно поговорить.

— Говорите.

— Не по телефону. Лично.

— О чём? Кто дал Вам мой номер?

— Всё расскажу при встрече.

— Я сейчас занят. Когда освобожусь, не знаю.

— У нас полно времени — Лена вернётся не ранее, чем через полчаса: в магазине большая очередь в кассы.

— Лена? Вы — Игорь?

— Да. Она обо мне рассказывала?

— Много. Значит, и обо мне Лена сказала Вам?

— Рассказала. Сказку про ангела-хранителя в телефонной трубке. — Это она дала Вам мой номер?

— Нет. Я тайком скопировал её телефонную книжку, потом проследил за ней до твоего дома.

— Чего ж Вы хотите от меня?

— Я хочу увидеть ангела, которому моя невеста звонит чаще, чем мне. О котором она ничего не хочет мне рассказывать, к которому тайком от меня бегает на свиданья, кому покупает продукты, стоя в очередях. Что она ещё для тебя делает и почему?

— Ревность, значит, тебя грызёт, Игорёк. Это плохо. Что ж, видимо, придётся нам действительно встретиться лицом к лицу. Заходи.

— Куда? Я знаю только подъезд. Но никто в вашем дворе не знает никакого Одиссея.

— Четвёртый этаж, прямо.

Спартак потряс Рим. Пугачёв встряхнул Россию, Наполеон — Францию. История кишит именами великих полководцев, завоевателей, потрясателей основ. Среди Великих есть и женские имена: Клеопатра, Сафо, Жанна Д’Арк, Екатерина Великая… Что они сделали такого, из-за чего их имена живут, хотя сами их носители давно превратились в ничто?

«Человек — это звучит гордо!» — провозгласил Горький.

«Человек — это винтик, незаменимых нет» — «поправил» классика Вождь всех народов. И, действительно, если относиться к человеку как к винтику, то так оно и есть — заменить можно любого — ведь, результат-то замены рано или поздно устроит заменяющего. Рано или поздно. Тем более, что менять можно бесконечно…

Почему же наши города заставлены статуями «завоевателей», «освободителей», «мыслителей» и прочих «великих людей»? Оставим сейчас в покое имена тех, кто обеспечил людям жизнь: учёных, изобретателей и т. п. Их имена как раз мы знаем хуже всего, а имя изобретателя колеса вообще осталось неизвестно! Зато имена вояк, уничтоживших массу ни в чём не повинных людей, усердно сохранены и почитаемы потомками даже тех, кого они уничтожали. За что мы столь долго помним Чингисхана, Аттилу, Тимура, Александра, Ричарда Львиное Сердце, Наполеона? Что хорошего сделали они для людей? Что хорошего сделали они хотя бы для собственного народа? Награбленное со временем утекло сквозь пальцы немногочисленных наследников, а народы лучше жить не стали. У всех этих «чингисханов» по сути слава Герострата. Они уничтожали чужое, не сумев создать своего, ибо все их завоевания рассыпались с их уходом. Однако Герострата презирают, даже настоящее имя его намеренно предано забвению, а «чингисханы» — в почёте!

Игорь в растерянности стоял посреди комнаты. У окна в кресле-каталке сидел молодой мужчина в полосатой тельняшке, рельефно облегающей мускулистый торс, и шортах, почти полностью скрывающих обрубки ног.

— Садись, в ногах правды нет, — улыбнулся калека.

— Серёженька, я бельё постирала. Побегу, а то муж волноваться будет. — Симпатичная девушка, впустившая Игоря, легко чмокнула безногого в щёку, улыбнулась Игорю и ушла.

— Ну вот, теперь ты знаешь моё настоящее имя, — вздохнул, проводив ушедшую взглядом, Одиссей.

— Кто это была?

— Не жена, как ты уже понял. И не сестра. И не любовница. Просто ещё одна женщина, для которой я был «ангелом в трубке». Теперь вот она мой ангел-хранитель. Когда может, забегает, стирает, готовит или ещё как-нибудь помогает. Ты, небось, думаешь, что я завёл себе этакий гарем рабынь? Нет. У меня мама есть, она обо мне заботится. Сейчас к соседке ушла, чтобы не смущать моих гостий, сериал какой-нибудь смотрит. Девушки сами хотят что-нибудь сделать для меня, а я не препятствую. Зачем? И им приятно, и мне. И маме помощь.