Спасти огонь

Он использовал проволоку в качестве ориентира. Если ставили изгородь, должны были валить деревья и кусты. Хоть путь посвободнее будет. Ошибка: вокруг все уже заросло колючей бычерогой акацией. Дальше было не пробиться. Он развернулся, и тут же в лицо ему ударил луч. Второй, третий. Кто-то проорал: «Руки вверх!» Хосе Куаутемок поднял руки. Свет слепил; те, кто его поймал, суетились, как кролики во мраке. Ему велели встать на колени. Он повиновался. Лишнее движение — и его изрешетят. Услышал, как солдаты подходят ближе. «Хосе Куаутемок Уистлик?» — спросил голос из темноты. Бежать было некуда. Впереди тюрьма или смерть. «Да, это я», — ответил он.

В последнем классе школы Хосе Куаутемок влюбился в Марию, зеленоглазую смуглянку, очень красивую. Он писал ей длинные романтичные письма. И давал мне прочесть, чтобы туда не просочилась какая-нибудь безвкусица. Но в этом не было необходимости. Он писал чисто, элегантно. Сам Педро Салинас им бы гордился. Да и ты тоже — такая у него была безупречная манера, размеренный язык, ясный стиль, без дешевых словесных уловок. Кроме того, Хосе Куаутемок унаследовал твой прекрасный почерк (не могу забыть твои стройные изысканные буквы. Один раз соседи даже попросили тебя написать приглашения на свадьбу кого-то из их детей).

В течение двух лет, пока встречались, они переписывались почти ежедневно. Приходили сутра в школу и вручали друг другу свои послания. Этот ритуал был нарушен, когда она с семьей переехала в Египет — ее отца назначили военным атташе. Они пытались поддерживать переписку, но почта стран третьего мира, каковыми являются и Мексика, и Египет, убила их любовь на расстоянии. Письма шли месяцами или вовсе терялись в лабиринтах почтовых отделений. Если бы тогда существовали электронная почта, скайп, ватсап и прочие технологии, чувства влюбленных, вполне возможно, успешно прошли бы это испытание.

Письма Марии были написаны трогательно неуклюжими фразами со множеством орфографических ошибок. Удивительно было, как старшеклассница могла так плохо писать. Лишь годы спустя я узнал, что у нее была дислексия, мешавшая нормально изъясняться на бумаге. Но зато, как и письма моего брата, ее послания излучали любовь и преданность. С ней Хосе Куаутемок понял разницу между «трахаться» и «заниматься любовью». Трахался он с парикмахершей, а занимался любовью с Марией.

Наедине они оставались после уроков. За неимением лучшего места для секса научились залезать в чужие дома, пока хозяев не было дома. Я им помогал. Мы узнали, как вскрывать замки и снимать засовы. Они быстро проникали в дом и предавались любви. А я, словно умелый сводник, стоял на стреме. Они никогда ничего не крали. Просто делали свое дело и, покидая дом, оставляли его точно таким же, как до прихода.

Мне нравилось быть сообщником и покрывать их роман.

Я сблизился с братом. Каждый из нас знал самые потаенные секреты второго. Мы стали неразлучны и не расставались до самого отъезда Марии. Когда она уехала, внутри Хосе Куаутемока что-то сломалось — открылась трещина вроде тех, что образуются подледниками и, проникая все глубже и глубже, откалывают огромные айсберги.

Всего за пару месяцев Хосе Куаутемок превратился в скрытного и циничного типа. С каждым новым днем без Марии мой брат все больше удалялся от себя самого, как будто его тело стало пустой оболочкой, но внутри уже никто не жил. Возможно, ты помнишь те времена, потому что перемены было трудно не заметить. Хосе Куаутемок стал высокомернее, агрессивнее. Он часто смотрел на тебя вызывающе, и ты уже не мог так легко контролировать его, как прежде. Расставание с девушкой показало, как хрупка и неустойчива была сфера его эмоций. Ожесточение являло собой не что иное, как механизм защиты. Чем жестче, тем меньше ран. Чем жестче, тем меньше уязвимости. Чем жестче, тем меньше покорности тебе.

Любовь к Марии впервые принесла Хосе Куаутемоку то, чего он был лишен дома, в семье: единение, ласку, принятие. Мама была образцом самых противных нам качеств: самоотречения, мягкости, послушания. А Мария — жизнерадостная, независимая, остро мыслящая — полной противоположностью. Может, мы оба ее идеализировали. Свалили на нее все эмоциональные потребности сбитых с толку, потерянных подростков. Несомненно, она оставила след в нашей жизни. След любви — в жизни Хосе Куаутемока, след сообщничества — в моей.

Пока Хосе Куаутемок сидел в тюрьме, я узнал, что Мария погибла в Париже, случайно отравилась газом. Увидел некролог и небольшую заметку в газете. В тот вечер на меня навалилась печаль. С ней ушло все лучшее в моем брате. А я-то воображал, как она вернется и все будет хорошо. Даже тюрьма не сможет победить столь крепкую и долгую любовь. Я был уверен, что она простит его за отцеубийство и они вновь полюбят друг друга, еще более страстно, чем раньше. Я не ожидал ее смерти. Смерть всегда некстати. И почти всегда она незаслуженная. Я так и не сказал брату, что Марии больше нет.

Если бы она тогда не уехала в Египет, все обернулось бы по-другому. Покой, который она дарила Хосе Куаутемоку, сгладил бы его зловещие преступные наклонности. Годами мой брат в голос умолял о передышке. Она дала ему передышку. Двадцать пять месяцев он пребывал в мире. Пятнадцать процентов своей жизни на тот момент. Еще бы пятнадцать — и он полностью изменился бы. Мария вывела бы его в тихую гавань. Но она уехала, и клокотания тьмы в моем брате было уже не заглушить.

Проснулась я поздним утром, почти в двенадцать. Неужели уже столько времени? В комнате было темно, шторы перекрывали поток света. Я, словно оглушенная, сползла с кровати и отодвинула штору. Моросило. Пасмурное небо словно велело вернуться в постель, накрыться одеялом и дремать дальше. У меня болела голова. Я пила очень редко, и пять или шесть «Куба либре» сильно по мне ударили.

Телефон отключился — забыла поставить с вечера на зарядку. Идти за зарядкой было лень. Я позвонила на кухню. Трубку сняла Нане, кухарка. Я попросила ее принести мне снизу зарядку, а еще минеральной воды «Теуакан» с лаймом и солью и две таблетки аспирина. Через три минуты все было доставлено. Пока я отпивалась минералкой, Нане сообщила, что сеньор Педро звонил уже пять раз, а Клаудио с детьми приедут обедать в два.

Я подключила телефон и легла. Я смутно помнила, что мы с Педро и Хулианом договаривались выпить кофе в шесть. Наверняка он звонил спросить, все ли в силе. Я бы, конечно, с удовольствием отменила, но, учитывая его вчерашнюю великодушную помощь, было уже неудобно. Телефон ожил, я проверила ватсап. Точно, Педро хотел узнать, встречаемся ли мы сегодня. Непонятно, как он вообще держался на ногах. Если бы я выпила такое количество рома, текилы, виски и водки, как он вчера, уже умерла бы. В первый раз он написал мне в 7:19, перед йогой. Кто, блин, вообще занимается йогой после грандиозной попойки? Только Педро и занимается. Чтобы не звонить — хотелось еще поспать, — я просто написала: «Увидимся в шесть, как договаривались».

На тумбочке валялись две записки от того блондина. Не знаю, как они туда попали. Я, наверное, с пьяных глаз перечитывала их в постели. На одной было написано имя и телефон: «Хосе Куау темок Уистлик. 5553696994». На другой речь, которую зачитал Рубен Васкес: Марина, от имени заключенных я хочу поблагодарить вас и вашу труппу за то, что вы скрасили наши серые будни. Мы заперты в кубе из бетона и железа, и наши дни протекают в дурмане скуки. Мы впадаем в спячку, мы ожесточаемся, и нам легко утратить надежду. Но сегодня вечером ваш спектакль напомнил нам, что истинная свобода обитает в нас самих. Сегодня вы сделали нас свободнее». Почерк в самом деле совпадал.