Спасти огонь
Шрифт:
Наступил момент, когда по ногам у нас должна была заструиться кровь. На предыдущих показах нас начинали освистывать как раз в эту минуту. Мы быстро переглянулись, потому что заранее договорились отменить спецэффекты, если не почувствуем, что публика заинтересовалась спектаклем. Я кивнула, и мы приступили. Когда полилась кровь, зал разом охнул. Зрители вытянули шеи. Их взгляды говорили сами за себя. Кровь отозвалась у тюремной публики так, как ни разу не отзывалась у другой аудитории.
Танец завершился, наступила полная тишина. Потом стали слышны перешептывания, и вдруг грянули долгие аплодисменты. Никто не улюлюкал и не вскакивал на ноги. Чувствовалось, что люди тронуты. Некоторые даже вытирали слезы. Нам хлопали несколько минут. Мы снова переглянулись, теперь уже радостно. Наши переживания, разочарования, борьба с бюрократией оказались не напрасны. Помнится, Люсьен говорил мне: «Когда-нибудь ты найдешь свое племя». У меня было чувство, что вот оно, мое племя.
Мы добились абсолютного триумфа. Без прессы, без
Хулиан позвал на сцену группу заключенных. Это были члены культурного комитета, шесть человек, ответственных за организацию мероприятий и порядок во время них. Пока они шли, я пробежала глазами зал в поисках неведомого кавалера, которого посулил мне Педро. Заметила в толпе Карлоса Ачара, миллионера ливанского происхождения, осужденного на семь лет за беззастенчивую попытку мошенничества в отношении партнера по бизнесу, гораздо более богатого и влиятельного, чем сам Ачар.
Он, без сомнения, был красивый мужчина. Волнистые волосы, длинные ресницы, черная поросль на предплечьях, хорошее телосложение. Словом, идеальный левантийский тип, хотя мне он всегда казался скучноватым. Он часто входил в списки самых хорошо одетых мужчин Мексики. А это сразу, как говорят гринго, tum off. Какая женщина захочет встречаться с мужчиной, который тратит больше времени на свою внешность, чем она? Он подошел ближе к сцене, и я заметила следы пластики на его лице — подтяжка придавала ему какой-то кукольный вид. Нет, не может быть, чтобы у Педро оказался такой плохой вкус.
Члены комитета подарили нам по букету. Компания у них подобралась разношерстная. Смуглый мужчина с веракрусским выговором, толстяк, не перестававший платком утирать пот со лба, женоподобный юноша, сплошь татуированный здоровяк, благородного вида мужчина лет пятидесяти и бритый наголо парень с наколками в виде слез под глазами. Мужчина лет пятидесяти — по-видимому, глава комитета — поздравил меня с успехом. Потом вынул из кармана рубашки листик, надел очки, взял микрофон и стал читать: «Марина, от имени заключенных я хочу поблагодарить вас и вашу труппу за то, что вы скрасили наши серые будни. Мы заперты в кубе из бетона и железа, и наши дни протекают в дурмане скуки. Мы впадаем в спячку, мы ожесточаемся, и нам легко утратить надежду. Но сегодня вечером ваш спектакль напомнил нам, что истинная свобода обитает в нас самих. Сегодня вы сделали нас свободнее». Его речь произвела на нас впечатление, особенно учитывая окружающую обстановку. Люди, чья вольная жизнь отменилась на долгие годы, почувствовали себя свободнее благодаря танцу. Чего еще можно требовать от искусства? Эти отщепенцы — и есть мое племя. Наше племя.
Я попросила у оратора разрешения обнять его, и публика встретила просьбу аплодисментами. Кто-то из заключенных в шутку выкрикнул: «И поцеловать!» Оратор учтиво поднял руку и покачал пальцем. Тогда я спросила, нельзя ли мне взять речь. Он протянул мне написанный от руки текст, где несколько слов было зачеркнуто.
Комитет проводил нас до выхода из зала. Некоторые заключенные просили автографы. Все вели себя как джентльмены. У самой двери стоял высокий крепкий светловолосый мужчина. «Музыка Кристиана Йоста — прекрасный выбор», — сказал он мне. Я удивилась, как он узнал. Йост — один из самых выдающихся современных композиторов, но широкой публике он не известен. «Спасибо», — сказала я. Этого мужчину сложно было не заметить. Он выделялся на фоне остальных заключенных. Ачар рядом с ним выглядел просто сосунком. «Барток тоже подошел бы». И снова я была изумлена. Я брала музыку Белы Бартока для первых репетиций «Рождения мертвых». «Что именно?» — спросила я, чтобы испытать его. «Музыка для струнных, ударных и челесты», — ответил он. Я использовала другое произведение, но сходное по тону. Мужчина, который прочел речь, произвел на меня неизгладимое впечатление, но этот блондин просто убил наповал.
Он протянул мне бумажку с телефонным номером: «Может, ты как-нибудь позвонишь? Я с удовольствием поговорил бы с тобой». Он сказал это уверенно, глядя мне в глаза и не переставая улыбаться. Его прозрачные голубые глаза меня напугали. «Конечно, — сказала я, — очень постараюсь». Он вытянул вперед огромную руку: «Договорились?» Я взяла эту руку и попыталась невозмутимо пожать. Не получилось. Ее было просто не охватить, эту ручищу. Сомнения отпали: вот про кого говорил мне Педро.
Я попрощалась с ним, и меня увлекло дальше в окружении целого роя охраны. Несколько заключенных пошли за нами. На прощание они помахали и прокричали: «До скорой встречи!» Не просто «до свидания», а «до скорой встречи». И мы уже хотели вернуться к ним, к нашему новому племени.
Хосе Куаутемок не мог этого знать, но, как только он уехал из Акуньи, Эсмеральде подписали приговор. Она выказала себя хитроумной шпионкой. Высосала нужную информацию, как колибри высасывает нектар. Можно сказать, сварила суп и подала с пылу с
жару, от души налила. Лапчатого Хосе Куаутемок выследил благодаря карте, которую она нарисовала. Здесь, здесь и здесь. С Галисией ему тупо повезло, но повезло в той системе координат, которую она расписала. Никто не видел, как Хосе Куаутемок убил Галисию. На землях нарко вообще никто никогда ничего не видит, и даже тот, кто видит, на самом деле не видит. Экран от страха гаснет, наступает полный фэйд аут. Когда кругом стреляют, мозг становится на паузу и говорит себе «плей», когда покойник уже валяется в луже крови. Хосе Куаутемок уложил гада в упор, и никто, ни единый человек, не смог описать его рост, цвет волос или одежду.Ни одна камера на столбах не записала, как свинец встрепал Галисии прическу. Вот такой он, местный Большой Брат. Куда там. В Нарколенде полицейскими камерами заправляют бандиты. Отключают за милую душу. А конкретно эти вывели из строя, потому что собирались убрать очередного бизнесмена, который отказался отстегивать.
Ни свидетелей, ни записей с камер — Хосе Куаутемок, хотя и таскал двух покойников за плечами, мог спокойно бродить по свету. И вот тут, леди и джентльмены, в игру опять вступает наисладчайшая Эсмеральда. Когда Лапчатого порешили, боссы «Самых Других» забеспокоились — не из-за малолетнего засранца, а из-за того, что по городу, как выяснилось, ходит дамочка и задает много вопросов. Трансфер Галисии в клуб мертвецов их тоже особо не расстроил. Более того, они сами с некоторых пор собирались свернуть ему шею, а то больно петушился и многого хотел: «Мне нужно то, мне нужно се, то еще одно ранчо, то еще что…» Прямо не коп, а звезда телесериала. Так что нарколеопарды были даже благодарны, что кто-то взял на себя труд отнять у капитана соску. Только вот разбередился город. Блокпосты, задержания, предупреждения. Пришлось отправить посланника к военному коменданту, чтобы передал: «Это не мы. Клянемся священной памятью наших матушек, да пребудут они в царствии небесном. Обязуемся сдать вам того, кто это сделал, падла». Генерал им поверил. Ему тоже очень кстати пришлась смерть стервятника. Он был из хороших, неподкупных, из тех, что пошли в армию, дабы служить на благо Мексики, а не доить ее. Из тех, у кого хватало духу недрогнувшей рукой отправлять бандитов куда следовало, хотя Комиссия по правам человека смотрела на него косо. Итак, генерал обрадовался, что Галисия, обезьянья морда, отдыхает в морге. Но, хоть капитан и не был его любимчиком, убийцу поймать все равно требовалось, для чего и следовало воспользоваться неоценимой помощью «Самых Других». В таких делах уроды знали толк. Меньше чем за сутки человека вылавливали, если был на примете. Не хуже гестапо. Вот тогда-то они и взялись за Эсмеральду. Некий таксист капнул им, мол, одна баба собирает сплетни по улицам Акуньи. Жена нар-ко по прозвищу Машина — сам он то ли сдох, то ли хоронится в горах, как загнанный койот. Главный босс послал за ней. Пришли домой и, само собой, никого там не нашли. Вряд ли она стала бы сидеть в своем целлофановом кресле и их дожидаться. Она знала, что скоро нагрянут по ее душу, и перебралась к двоюродной сестре пересидеть.
Эсмеральд почувствовала, что она в безопасности. И двоюродная сестра, и ее муж в бандитизме замешаны не были. Она занималась малютками, полуторагодовалыми близнецами, а он работал в две смены на макиладоре[12]. Приличные люди, такие никого не трогают, живут себе спокойно и счастливо и не мечтают о новых внедорожниках, ранчо и особняках с бассейнами. Любят побалагурить, выходят на прогулки и иногда бывают в кино.
Но недолго продлилось счастье Эсмеральды. Когда уроды твердо решают кого-то найти, то находят — а для этого запускают свою стукаческую машину. Эсмеральда выведала все про Лапчатого и Галисию, но и на нее саму нашлись выведыватели. У бандюганов был целый отряд, внедренный в гущу населения: обычные, ничем не примечательные женщины. Швеи с макиладоры, продавщицы из «Оксо», банковские кассирши, домохозяйки, домработницы. Братва платила мегапремию той, которая помогала найти нужного человечка. В пять минут соглядатайши выдали боссам все, что касалось Эсмеральды.
Две ночи спокойно поспала экс-чабби-ямми, нынче аппетитная худышка. Рано поутру в дверь двоюродной сестры постучали. Сестра попросила Эсмеральду последить, как малыши справляются с завтраком, и пошла открывать. На пороге стояли двое двойников Тони Монтаны, которые велели ей тихо пустить их в дом и не наводить шороху. Эсмеральду они застали в футболке, шортах и босоножках. Не будь она из вражеского стана, тут же объявили бы ее местной королевой красоты. А так — просто наставили на нее пушки и позвали на выход. Сестра попробовала истошно выкрикнуть: «Никуда она с вами не пойдет!» Но тут одну из пушек перевели на ее младенца, и она заткнулась.
Эсмеральду забрали. Увезли в конспиративный дом на окраине Акуньи и допросили, что на политкорректном означает «пытали, пока не раскололась». Она сначала терпела, но на четвертом вырванном клещами зубе назвала Хосе Куауте-мока. Фамилию и адрес, сказала, не знает; знает только, что он с ее мужиком сидел. Призналась, что белокурый ацтек провел ночь у нее дома, но подчеркнула, что друг к дружке они и пальцем не притронулись (вот уж тайны перепихона она им ни за что не поведает. Это две большие разницы). Ее спросили, зачем это она задавала столько вопросов, и она прямо ответила, что сивый хотел завалить Лапчатого и Галисию за их паскудство.