Спасти СССР. Манифестация II

Я с сомнением оглядел объемистые пельменные тушки.

– Да тут и одной наешься… Ладно, две!

Отчетливо прифыркнув, папа отлепил от доски парочку своих изделий, и переложил в тарелку.

– Как съездили хоть? – поинтересовался он, засовывая полуфабрикаты обратно в морозилку. – Без потерь?

– Да нормально… – дома не хотелось говорить о «раскопках по войне», и я перескочил на иную тему. – Па-ап? Помнишь, мы как-то о женщинах говорили? Ну, что они как инопланетяне?

Усилие мысли задело отцовскую щеку, и словно перетекло на лоб, собирая задумчивые морщины.

– А-а… Ну, да. Эк ты вспомнил… Я курну?

– Курни, – подивился я просьбе.

Протиснувшись к окну, папа отворил форточку. Трубка уже ждала его, выглядывая чубуком из тяжеленной хрустальной пепельницы. Раскурив набитую смесь, попыхав сизым дымом, отец проворчал, благодушествуя:

– Задавай!

– Вот, смотри… – сосредоточился я, формулируя. – Мы постоянно смотрим на девушек, на женщин… М-м… Ну, разглядываем, любуемся… «Пялимся», по их выражению. А они почему не пялятся на нас? Разве тут односторонний интерес?

– Хех! – папа повел трубкой. – Ну, ты как спросишь! Хотя… Мы же, помнится, говорили об особенностях женского разумения? Да? А глаза – это все тот же мозг. И зрение… О, сына, тут между полами тоже большая разница! – отец с удовольствием затянулся, и яркий луч пал на его лицо, выбивая рыжину из бороды. И было непонятно, отчего щурятся папины глаза – от солнечного света или от табачного дыма. – Существуют два вида зрения – центральное и периферическое. Ну, это вы проходили… – он чуть сбился с лекторского тона. – Первое – главное, а боковое отвечает за пространственную ориентацию и расширение кругозора. У мужчин в генах зашита охота… ну, или война, что сходно, и эволюция закрепила за нами именно центральное зрение, дабы легче фокусироваться на одной цели. У нас даже развилось так называемое туннельное видение – это, когда в поле зрения находится какой-то один предмет, а всё остальное размыто. У женщин же, хранительниц и берегинь, главенствующим стало как раз боковое зрение, чтобы, будучи в дозоре, вовремя заметить опасность. Кстати, длинная «лебединая» шея им нужна для того же. Можешь себе представить – у девушек, хотя и не у всех, периферическая видимость достигает ста восьмидесяти градусов! И это – не поворачивая головы! Поэтому, – папа издал смешок, напуская мелкие клубы дыма, – прекрасному полу не нужно пялиться, усиленно рассматривая мужчин. Девушке достаточно глянуть, даже искоса – и она увидит тебя всего. И сразу.

– Здорово… - впечатлился я, и заелозил. – Пап, кипит!

Сжав трубку зубами, отец ловко опустил в кастрюлю оба гигантских пельменя, посолил и кинул лаврушку.

– А они точно всплывут? – поинтересовался я, чуя, как уркнуло в животе.

– Можешь не сомневаться! – тщательно выколотив трубку, папа уселся напротив. В глазах его блеснула хитреца. – Как там твои девушки? М-м? Выбрал уже, с кем – и на ком?

На секундочку утратив контроль над собой, я отпустил тяжкий вздох.

– Хреновато? – папину бороду расщепила сочувственная усмешка.

– Терпимо, - скупо ответил я.

Там же, позже

К пяти часам я и помыться успел, и форму простирнуть, а мамы всё не было. Вряд ли ее Митрофановна сверхурочно нагрузила, скорее, сама припозднилась. Мало ли дел у молодой женщины? В парикмахерскую заглянуть, по магазинам пройтись…

Я прислушался. Отец напевал арию герцога Мантуанского, а когда забывал текст, переходил на малохудожественный свист.

Послонявшись без цели и смысла, я заставил себя подтянуть понимание. То ли оттого, что впервые в этом месяце, то ли изменению сознания надо спасибо сказать, но после обычного басистого гуда в висках боль едва резанула, и стихла.

Великая теорема Ферма вставала передо мной во всем своем совершенстве и грандиозности, как несокрушимая крепость, взводя солдатский азарт.

«Али не богатыри мы?»

Спокойствие, только спокойствие… Поспешишь – голову сложишь. Мозг – дело тонкое.

Прошлой осенью, каких-то полгода назад, я вышел на уровень препода хорошего матфака, а с весны у меня «пошла» дискретная математика - описал Канторовичу метод внутренних точек, выдал первый эффективный полиномиальный алгоритм. А теперь дотянулся до пределов знаний…

Я уставился в неописуемое пространство высших абстракций.

«Каждой эллиптической кривой соответствует модулярная форма. Всякая эллиптическая кривая с рациональными коэффициентами является модулярной».

Это не мои слова, такова гипотеза Ютаки Таниямы. Вейль активно взялся за нее, однако не преуспел. Но уже в восемьдесят пятом Герхард Фрей выдвинет интересное предположение: если теорема Ферма неверна, то эллиптическая кривая не может быть модулярной, что противоречит тезису проницательного японца. Годом позже Кеннет Рибет выйдет на верный след, догадавшись, что теорема Ферма является следствием гипотезы Таниямы, а Уайлс с Тейлором обоснуют ее особый случай, чего необходимо и достаточно для доказательства Великой теоремы Ферма…

…Щелчок замка – и по моему внутреннему видению словно рябь пробежала. Часто зашаркали отцовские тапки.

– Привет! – радостно зазвенел мамин голос, переходя в сдавленное хихиканье. – Пусти, медведь! На, лучше сумку возьми… О, Дюша вернулся!

Не вставая со стула, я потянулся, чуя, как приближается родная женщина.

– Привет, Андрюшенька! – ласковая рука опустилась на мою умную голову, перебирая пряди, и модуляры, призывно изгибавшиеся в воображении, растворились, стекая в память.

– Привет, мам! Опять медовый месяц? М-м?

Мама смущенно рассмеялась. Наклонилась, целуя мою гривку, и дохнула теплым воздухом.

– Балбесина…

Поздний вечер того же дня

Ленинград, Литейный проспект, «Большой Дом»

Генерал Блеер никогда не забывал, что слово «должность» происходит от слова «должен»; чем выше ты взошёл, тем тяжелее долг. Долги положено отрабатывать, да не абы как, а на результат. Есть - отлично. Нет - паши вдвое, и это не обсуждается. Да, порой нужна удача, но если молотить двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, то она находит тебя сама.

Мужество повседневного труда... Неброское, нешумное. За него ведь тоже дают ордена. Это геройство, пусть и особого, небоевого толка: уйти не вспышкой подвига, но гореть десятилетиями, на жилах, через «не могу».

Впрочем, о подвигах и орденах Владлен Николаевич не думал - не до того было. Своя страна на руках. Надо работать.

А в этот поздний предпраздничный вечер «особой» группе было над чем потрудиться: появились успехи. Именно так, во множественном числе! Поэтому в кабинете у генерала сегодня царило приподнятое настроение.

Пили горячий крепкий чай с лимоном и хрустели вездесущими сушками. Потом порученец занёс две больших блюда с бутербродами: прибыл белёсый, в мелкие дырочки сыр, пахучая варёная колбаса и, половинками - необычно сочные котлеты.

– Мои, - с потаённой гордостью поведал капитан в ответ на молчаливо задранные брови шефа, - лося на майские завалили под Мгой, двухлетку. Жена ведро накрутила.

Потом он вышел, и разговор по делу возобновился.

– Наглец он, конечно, каких мало...
– Блеер шумно хлебнул из стакана и пристукнул по столу кулаком: - Пойти на передачу прямо на Лубянке, под окнами Комитета... Редкостный наглец.