Спецотдел 3

— А квартира какая? — уточнила Вика.

— Вторая, а что? — Егор на секунду отвлёкся от дороги и бросил на коллегу внимательный взгляд.

— Хм, они с Лапушкиным, оказывается, соседи.

— Странно, что Лапушкин ничего об этом не сказал, — заметил старший.

— Мы и не спрашивали, откуда он знает Сбруева. Если они соседи, то, возможно, наш субъект и без звонка в отдел обошёлся.

Идея о том, что кто-то осмелился использовать молодого сотрудника спецотдела в своих корыстных целях, показалась Вике отвратительно реалистичной.

— Узнаем, — коротко отозвался Егор.

Судя по тому, насколько сильно помрачнел старший, он тоже был не в восторге от возможных вариантов.

Игнат Сбруев долго не открывал, а когда дверь наконец открылась, недавний стажёр выглядел сонным и злым. Под левым глазом наливался красками фингал.

— Дневные? Вам чего?

— Егор Брянцев, Виктория Ежова, — официально представился Егор и даже «корочками» махнул. — Есть пара вопросов. Можно войти?

— Ну заходите… Хотя нет. Погодите пять сек, щас выйду: тут бабуля, она малёх не в себе. И сестра болеет. Ещё и племяша разбудили.

Из глубины квартиры действительно доносился пронзительный детский плач и невнятное бормотание.

Игнат аккуратно прикрыл дверь, и через полминуты снова открыл. Выглядел он по-прежнему заспанным и недовольным, но был обут в берцы, а на плечах красовалось стильное, но сильно ношеное пальто.

— Вы же на машине? Давайте там поговорим.

В салоне «форда» чужой новичок огляделся и заявил:

— В общем-то норм. Но я себе покруче куплю.

Егор нахмурился, и Вика поспешила вмешаться:

— Игнат — можно тебя по имени называть? — нам нужно кое-что узнать про Лапушкина.

— А, так вы из-за Витьки, что ли? — рассмеялся Сбруев. — Ну вспылил я, есть такое. Но он же мне врезал.

Игнат осторожно потрогал синяк.

— Я ж сто раз ему говорил: вовремя надо разрешение продлевать. Сто раз! Он мне обещал: мамой клянусь и всё такое. А сегодня я на смену прихожу, спрашиваю, продлил Лапушкин регистрацию? А вот хрен тебе. Ну я и поехал. Специально под конец смены: у Олега Борисовича отпросился. А то Витька, видимо, решил, что раз его сосед в спецотделе работает, то можно наглеть. Нет уж! — если бы не слишком пристальный взгляд, она бы ему поверила.

— Тебе не показалось, что он нарочно не продлевал разрешение?

— Витька-то? Да не, он дурной малёх, но так-то нормальный.

— Он не спрашивал тебя о работе? — поинтересовался Егор.

— Да нет, — пожал плечами Игнат. — Ну то есть как-то поинтересовался, чё как у нас. Но я сказал, что это тайна государственной важности — он и поверил.

Игнат рассмеялся, потом нахмурился и сказал:

— Вы на него бочку не катите, дневные! Мы с ним сами разберёмся. Я его припугнуть хочу за синяк. Он там как, сильно напуганный?

— Очень, — кивнула Вика.

— Но я делу ход не дам, конечно. Он таки мой приятель хороший. Не лезьте, ладно? Пусть ещё побоится малёх, а потом я ему и разрешение продлю, и домой его выпну.

— Ты случайно не знаешь того мужчину, который был в соседней камере? — спросил Егор.

— Нет, — помотал головой Игнат. — Наши говорили, что он вашу надоедливую старуху прикончил. Правда?

— Он убил гражданку Коврову, — суховато отозвалась Вика. — Так ты его не знаешь? Ни о чём не говорил с ним? Может, он о чём-то спрашивал или просил кому-то что-то передать?

— Вы на что намекаете? — сердито спросил Сбруев. — Ничего он мне не говорил! Хоть у него спросите, хоть у Витьки, да хоть у дежурного.

— Я ни на что не намекаю, извини, — Вика примирительно подняла руки. — Просто нам очень нужно узнать, с кем и о чём он говорил.

— Ну тогда ладно, — вздохнул Игнат. — Вы извините, я не спал толком, так что злой очень. Ещё вопросы есть?

— Нет, — почти хором ответили «спецы».

— Тогда я пошёл. Пока!

Он вышел из машины и побрёл к подъезду.

— Что думаешь? — спросил Егор, провожая Сбруева взглядом.

— Может, он и прав. Может, этот Лапушкин просто испугался, что приятель ему статью пришьёт, вот и повторяет одно и то же с перепугу.

— Ты нашла в документах по задержанию что-нибудь подозрительное?

— Нет. Всё оформлено идеально.

— Значит, зря приехали. Но на всякий случай будем настороже.

Макс и Аз тоже не узнали ничего нового: ночной дежурный клялся, что ничего подозрительного не произошло, а сам он всего лишь предложил положенный по правилам ужин, от которого Рыков отказался. Никто с подозреваемым не говорил, сам он ни дежурного, ни доставленного под утро Лапушкина ни о чём не просил.

Рыков по-прежнему отказывался от вчерашних показаний, утверждая, что накануне нёс ерунду от страха и стресса. А его адвокат сражался с юристами спецотдела, настаивая на том, что его подзащитный совершил банальное убийство, с которым никак не связан его монстр, а значит, судить его должны согласно нормам уголовного процессуального права без вмешательства «спецов».

И вроде бы с Лапушкиным разобрались, да и Рыков, что бы он ни скрывал, сядет за убийство, но Вика не ощущала ни радости от проделанной работы, ни хоть какого-то удовлетворения.

По-другому

24 ноября

…Слова ускользали снова и снова, оставляя холодок разочарования и колкий иней неудовлетворённости. Смысл терялся, и казавшиеся вчера прекрасными строки сегодня выглядели пустыми и банальными.

Он выдрал лист и аккуратно, несмотря на дрожь в пальцах, положил его в стопку загубленных черновиков. Потом отшвырнул ручку в угол комнаты и уставился на белоснежное полотно блокнотного листа со смесью злости и отчаяния.

Максимилиан терпеть не мог писать по заказу, но ведь брат не заказывал, он попросил. Обычно Даниэль сам справлялся — и, надо сказать, справлялся неплохо, хотя нарочитый примитивизм некоторых текстов откровенно, почти бесстыдно не вязался с многоуровневой архитектурой аккомпанемента. Но пусть его: Даниэль — творец и имеет право сочетать сложное с простым так, как ему нравится.

Блокнотный лист по-прежнему оставался чистым и пронзительно белым.

Ничего не идёт на ум. Пусто и в голове, и в сердце.