Спецотдел 3

Может, потому, что за окном уже почти зима: Максимилиан любит холода и снег, но в это время года он становится наблюдателем, отрешённым от жизни. То ли дело весенние ночи, полные невесомых звуков, тревожащих душу запахов и такого знакомого зуда в кончиках пальцах и на краешке языка… это невысказанные рифмы, это ещё непридуманные строки и смыслы, жаждущие стать словами…

Может, просьба брата — это всё равно принуждение?

Школьные сочинения на заданные темы точно по не слишком интересным ему произведениям, которые нужно было сдавать точно в срок, давались Максимилиану с трудом. Он получал вымученные тройки и каждый раз чуть не плакал. То ли дело маленькие зарисовки об окружающих людях, которые он писал в большой тетради два года. Ту тетрадь однажды нашла мама и попросила разрешения прочитать.

Он разрешил, хоть было страшновато: мама талантливая, настоящая поэтесса, у неё сборники, премии, книжные выставки и письма поклонников, у неё истинное дарование… Ругаться она, конечно, не будет, хоть там были истории и про неё, и про папу, и про мерзкую соседку, которая точно почти ведьма, и про тётю Амелию из папиной галереи, и ещё много про кого. Но мама умеет смотреть так сочувственно-одобрительно: мол, я знаю, ты старался, малыш, пусть и вышло не очень, — лучше бы ругалась. Наверное.

Однако мама не стала ни ругаться, ни выразительно смотреть. Она читала долго-долго, беззвучно плакала и улыбалась. А потом побежала к папе, прижимая тетрадь к груди, и заставила его прочитать всё от корки до корки. С какой гордостью они оба глядели на сына…

Максимилиан с трудом вынырнул из любимого воспоминания.

В чём же дело? Почему он не может ничего написать?

Может, дело в той девушке, которую он заметил утром у дома напротив? Такая красивая, строгая, в элегантных очках и строгом тёмно-сером пальто. У девушки были тёмные волосы, серебристо-звёздный шарф и требовательный взгляд, будто он, Максимилиан, ей чем-то обязан или что-то должен.

Стоило на миг отвлечься от окна, как девушка исчезла. Возможно, зашла в кафе, возле которого стояла. Или села в подъехавшую машину. Мимолётная невстреча. Но почему-то он никак не мог выкинуть из головы её изящную фигуру и странно знакомое лицо, будто он когда-то видел красавицу во сне.

Нет, это ерунда! Девушку он увидел только утром, а творческий кризис длится уже четвёртый день.

А может, он просто исписался? Сочинил всё, что мог, выжал из себя всё вдохновенно-творческое до капли — и не осталось совсем ничего… Такие мысли приходили ему в голову каждый месяц, но он всё равно каждый раз пугался и почти заболевал от переживаний.

Вдруг на этот раз всё по-настоящему? Выдохся. Спёкся. Умер как творец. Кончился. Пересох. Истощился. Перестал быть.

Максимилиан взъерошил длинные волосы и понял, что ему всё надоело. Он задыхается в чёрно-белой стильной квартире. Ему не нравится и блокнот, и стол, и кресло, и вон та стена. Даже воздух и свет из окна раздражают. Надо пройтись.

Он решительно встал из-за стола и поспешил в гардеробную. Сменил серёжку-крестик в левом ухе на чёрный «гвоздик», натянул синюю водолазку и «ржавые» джинсы. Перчатки, объёмный кирпично-рыжий шарф, чёрное пальто и тяжёлые ботинки.

Всё, на улицу! К свежести, прохладе и лёгкости. Он должен вдохновиться и написать лучшую песню. Должен выложиться на двести процентов, вложить в строки душу, всего себя! А иначе незачем было и начинать.

Снег хрустел под рифлёнными подошвами. В морозном воздухе шуршали шины и чужие шаги. Вдалеке прогремел трамвай. Откуда-то донеслись обрывки разговоров. Звуки сплетались в ритмичное полотно: шуршание и шелест, шёпот и смех, треньканье и лязг, снова шелест и шуршание, шорохи и похрустывание.

Медленно, но неизбежно, осязаемо рождалась мелодия, которая после обрастёт словами и превратится в песню.

Ритм. Ритм. Ритм.

Шаги. Движения. Голоса. Звуки…

Он поймал мелодию, начал пританцовывать в такт, создавая внутри себя настоящее, сильное, ценное. Ещё немного — и он сочинит, породит, выпустит из себя. Вложит душу в истинное.

Максимилиан вдруг споткнулся на ровном месте: на другой стороне дороги стояла она, серьёзная девушка в очках. И снова смотрела на него так, будто он ей что-то должен.

Нет, так продолжаться не может!

Зачем она ему мешает? Что ей нужно? Он должен узнать.

Максимилиан рванулся через дорогу. Ощутил удар. Мир покачнулся, дёрнулся в сторону, опрокидывая дома и столбы, людей и заснеженные деревья — и исчез.

…Нашёл. Нашёл!

Ужик четыре раза перепроверил, но всё было правдой. Он нашёл истинного исполнителя желаний. Нужно просто призвать его, чтобы…

В памяти всплыло страшное: Пашка шарахается в сторону от невидимого для Ужика видения, насланного королём кошмаров, оступается и молча, страшно летит вниз. Ужик дёргается схватить друга, но слишком поздно, слишком медленно. Пальцы ловят лишь пустоту.

Нет, не думать. Не вспоминать. Это не правда. То есть правда: да, они пошли изгонять короля кошмаров, невесть как оказавшегося на заброшенной стройке. Пашка-Полоз легко оторвался от остальных и в погоне за тварью забрался на третий этаж.

А потом… потом… Ужик не смог спасти друга.

Полоз сделал для него так много. Столько раз спасал. Научил его быть сильным. Научил дружить и быть частью команды. Всё сделал. Тренировал, делился знаниями, помогал и поддерживал. А когда единственный раз Полозу потребовалась помощь, Ужик не смог. И теперь… теперь…

Он с трудом прогнал видение окровавленной арматурины, торчащей из груди друга, и тряхнул головой. Он всё исправит.

Дни и ночи он копался в записях Полоза и его учителя, искал сам не зная что. И нашёл!

Нашёл.

Да, ритуал сложный и опасный. Но он вызовет настоящего исполнителя желаний и пожелает, чтобы Полоз был жив. И всё станет, как было: Змеи снова будут командой, мир будет понятным и простым. Всё будет хорошо.

Нужно лишь собрать ингредиенты и вложить часть себя в ритуал. Ничего невыполнимого. Он не станет дёргать Кобру и Аспида, он должен справиться сам. Не они не сумели поймать Полоза, когда тот сорвался. Только он, Ужик.

Значит, ему и расхлёбывать.

Ужик в сотый раз перечитал описание ритуала. Сфотографировал страницу из дневника Полозова учителя на телефон, хотя уже давно выучил всё, что тут написано.

Сначала в зоопарк за пером дикой птицы.

Потом в библиотеку за страницей из книги, которой не меньше пятидесяти лет.

В ритуальный магазин за чёрными свечами.

Кровавый пепел он сделает сам. Порошки семи трав наверняка найдутся в запасах Полоза.

Ужик встал, потёр слезящиеся от бессоницы и чтения глаза и взялся за поиски трав.