Спи, крольчонок

Старший лесничий восторга не разделил. Поднес палец к губам. Рокос тут же сник.

– Эльфы то, сударь магик, гниют иначе. Дольше свежесть сохраняют, не портятся. Правда мясо то у них дрянь, привкус тошнючий. А если головы верно вымочить и вытрясти, то ни муха на них не зариться, ни падальщики. А амбрэ выветривается. Носы у нас грубые, не чуем. Животные вскидываются. Но потом привыкают. Вот и ваш привыкнет. Куда денется.

Мерин чихнул.

– Мы, сударь магик, вас теперь оставим.
– Сепек подчеркнуто вежливо поклонился Эскеру, но руки на прощание не подал.
– То что дальше будет, не нашего ума и не нашего жалованья дело. Каждому сверчку свой шесток, а ваш высоковат, да крутоват, судя по всему. Падать с такого долго и вдребезги.

Сверчок на высоком шестке смолчал.

– Удачи напоследок пожелаю. Осторожности. До встречи, сударь магик.

***.

– Мне сказали, ты опять почти не спал, юноша.

– Прошу простить, профессор. Пустое.

– Дорогой мой, пустое обычно наполняют содержимым или выбрасывают за ненадобность. Так как?

– Мне снова снилась хата. Невзрачная избушка, а в ней - красивая крепкая женщина

– Сон как сон.

– Она улыбалась мне. Попросила взглянуть ей в глаза. А я почему-то не хотел, плакал, протестовал.

– Не помните почему?

– Нет. Глаза у нее... прекрасные. Огромные, сине-зеленые. Над левой бровью - шрам. Она взяла меня на руки.

– Вас и на руки? И правда, крепкая!

– Во сне я снова маленький. А я ведь почти не помню...

– Берет вас на руки и?

– Поет песню. Я знаю эту песню - про медвежонка, его семью, пчел и мед.

– И что же?

– Я успокаиваюсь. Подчиняюсь. Смотрю. Ее глаза сверкают, как озеро на рассвете.

– А дальше?

– А дальше я ничего не помню, профессор. Совсем ничего. Сразу просыпаюсь.

***

Усладиться запахом тушеной кислой капусты, сырной похлебки с луком и гречневой каши на сале Эскер не успевал. Письмо требовало, а в печати, помимо красного воска, имелась еще и телепатическая привязка. Краткая, емкая, крайне нервозная. Привязка считалась сумбурно, наградив Эскера легкой дезориентаций и тошнотой, но ворвавшееся непосредственно в мозг послание как могло четко определило всю требуемую срочность.

Впрочем, сначала Эскер все-таки осмотрел долину. Прочувствовал ее. Чтобы правильно ответить на правильные вопросы.

Сглотнул голодную слюну, посмотрел сквозь замызганное оконце на Конъюнктивита - тот смирно стоял в стойле, куда его отвел парнишка-конюх и шевелил ушами. Ну, пора.

Дознаватель поднялся на второй этаж, миновал две двери справа, подошел к третьей.

– Входите, дознаватель Ауритус, прошу вас, не заперто.

Заперто действительно, не было. Эксер подсознательно ожидал положенного скрипа и слега огорчился тому, что ручка поддалась стремительно, а петли смазывали на совесть. В комнате, у вполне сносного камина, во вполне сносном кресле сидел высокий дородный пожилой мужчина, сносно выстукивая сносную ритмичную мелодию по крышке сносного стола.

Эскеру нравилось определение "сносный". Оно приходило на помощь в те моменты, когда прилагательные заканчивались.

Гость - все-таки комнату сняли Эскеру - производил впечатление не из мимолетных. Густо-синий кафтан изящно переходил в чеботы точно такого же колора. Круглая мягкая шапочка, почему-то, нагло светила укропно-зеленым. Скорее всего, потому что гость собирался в большой спешке и на оттенок убора внимания не обратил. Эскер прикоснулся сложенными в треугольник указательным, большим и средним пальцами ко лбу, затем раскрыл ладонь и протянул ее густо-синему с оттенком мягко-зеленого.

– Круг един, магистр.

Актуриус Сорриниус де Сервантес грузно высвободился из кресла, схожим жестом ответил на общепринятое коллегиальное приветствие.

– Круг един, дознаватель. Вы припозднились.

Эскер снял с плеча походную сумку, потер шею. Ту начинало ломить, судя по всему продуло.

– Прошу простить, магистр. Решил, для начала, изучить , так сказать, цель визита. С положенным вниманием. Заодно познакомился с парой местных. Очаровательные люди, соль земли.

Магистр глухо выругался.

– Соль! Перец и горчица! Вместо того чтобы служить примером, сами лезут на рожон. Не все ,конечно, но находятся кретины. Ползают по руинам. Многие уже отползали. Да так, что корона лично возбудилась. Лешим их нахлобучить! Тридцать с лишком лет тихо было, никого ничего не интересовало! Ну, может, раз в год какой-нибудь деревенский дурачок за кладом сунется, да там и останется. Кто их считает-то?!

Дознаватель не ответил, но выражение его лица Актуриуса не вдохновило. Судя по всему, считать все-таки кто-то должен.

– Нет, всякая жизнь бесценна, безусловно... Кхм. Так вот, корона. Король и королева лично изволили обратить внимание на аномалию. Особенно, так сказать, ее величество.
– Сорриниус коршуном зыркнул на Эскера.
– Анека. Вы с ней, кажется, мнэ, пересекались, так сказать.

– Мимолётно. В возрасте пяти лет принята в академию, я как раз оканчивал старший класс. Замечательное живое создание, в первый же день отлупила одного из соучеников ножкой от табурета. Тот нелестно выразился о веснушках будущего величества и позволил себе сильно толкнуть ее в бок. Анека. сломала обидчику зуб. Молочный, не велика потеря.

– Поговаривали, что вооружением й ее снабдили... э-э-э...
– старик запнулся

Эскер сдержал улыбку, пожал плечами.

– Так говорят. Дескать видели меня поблизости. Одно могу сказать - задира был старше на год и раза в два больше. Я - за равные шансы. Но меня там не было.

– Нет?

– Нет.

За стенкой кто-то завывающим матюжком зачехвостил некоего Гренку Смирну, негодного скобаря и поганого спекулянта. Тирада оборвалась глухим шмяком - очевидно Гренка выразил острое несогласие с данным утверждением.