Спиноза. Жизнь мудреца
Шрифт:
С этой целью каждая личность уступает часть своего естественного права государству или его представителям в размере, необходимом для поддержания порядка.
Первым делом государство должно принять меры к нарушителям мира и спокойствия и вообще злоумышленникам, так как, если бы все люди сплошь были вполне честны и миролюбивы, незачем было бы и вводить государственный строй, основанный на силе, то есть на страхе и наказании за сопротивление. Все же то, к чему нельзя побудить ни посулами наград, ни угрозами, лежит вне полномочий правительства и вне его компетенции.
Какими принудительными мерами можно заставить верить, что целое не больше своей части,
Высшее право мыслить свободно, хотя бы и о религии, есть прирожденное, неотъемлемое право каждого человека. Тем не менее, в пределах культа и всяких внешних постановлений, государство имеет право голоса и может давать законную силу различным формам религии, которые, однако же, должны быть подчинены государству.
Если в области религии человеку должно быть предоставлено право свободного суждения, тем большей свободой имеет он право пользоваться в области науки, и ничего не может быть нелепее и опаснее вмешательства закона и ограничений извне в области знания. Это порождает одно лишь лицемерие и притворство и ожесточает всех искренних людей, посвятивших свою жизнь неустанному исканию истины. Что такие люди считали справедливым, то и будут считать, как бы ни осуждали это законы; но те, которые добивались и добились осуждения законом известных взглядов, будут держаться за изданные ими постановления как за привилегии, отмена которых грозит опасностью мудрому и справедливому правительству.
Решать теоретические вопросы законами — плохой способ управлять государством, и мудрый правитель должен остерегаться этого, ибо законы, которыми каждому предписывается, во что верить, и воспрещается говорить и писать против того или другого взгляда, в сущности являются лишь уступками ярости и властолюбию тех, кому ненавистны люди свободного образа мыслей, кому хотелось бы всем распоряжаться по произволу, даже религиозным усердием верующих.
Законы же, которые могут быть нарушены только теми, кто по собственному почину служит добродетели и науке, ставят государство в весьма незавидное положение, обязывая его не терпеть у себя людей выдающегося ума.
Изгонять, как преступников, честных граждан только за то, что они думают не заодно с толпой и не хотят лицемерить, — что может быть хуже для государства?
Преследовать, как врагов отчизны, тех, кто мыслит свободно, посылать их на смерть, превращать плаху — место казни и ужаса для злодеев — в трибуну, с которой народу преподаются высокие примеры терпимости и добродетели, к публичному посрамлению государства — что может быть для него гибельней?
Тот, кто сознает себя честным человеком, не боится смерти, как злодей, и не молит о пощаде, ибо сердце его не терзают стыд и раскаяние. Умереть со славой за хорошее дело и за свободу — он вовсе не считает такую смерть наказанием, а скорее честью для себя.
13
Великий пенсионарий не отрывал восхищенного взора от сияющего светом всепроникающего разума лица Спинозы. В нем чувствовалось такое мощное биение умственного пульса, такая грандиозная духовная сила, открыто и неутомимо боровшаяся ради приобретения идеальных благ, полное обладание которыми и составляло предмет стремления и усилий для мыслящего человека, что обаяние его было неотразимо.
— Господин де Спиноза, — сказал он наконец. — Вы настолько покорили меня блеском своего разума и мощью своей убежденности в собственной правоте,
что я предприму все усилия к тому, чтобы ваши прежние и будущие труды были опубликованы и получили широчайшее распространение не только в Голландии, но и по всей Европе. Продолжайте ваш самоотверженный труд и ни о чем не беспокойтесь. Пока у власти в Голландии будет стоять Ян де Витт, никто больше не посмеет преследовать вас и запрещать ваши произведения.— Дай Бог, чтобы во всей Европе у власти оказались просвещенные правители, подобные вам! — взволнованно воскликнул Спиноза.
– Тогда людям легче было бы сбросить с себя гнет суеверия и мракобесия.
— Будем надеяться на это и работать для этого, дорогой мой друг, — ответил великий пенсионарий и крепко обнял философа.
14
Когда они расстались, за окнами серел рассвет. Беседа двух великих сынов Голландии незаметно растянулась на всю ночь.
Проводив высокопоставленного гостя, Спиноза возвратился в свою комнату и налил себе бокал бургундского. Так он приветствовал наступившее утро, открывшее перед изгнанником и отшельником новые горизонты.
15
Несколько последующих лет жизни Спиноза неустанно трудился над завершением большой работы, которая стала предметом долгой ночной беседы между ним и великим пенсионарием.
Когда, наконец, работа эта была окончена, философ переселился из Ворбурга в Гаагу.
Сельское уединение как нельзя лучше подходило для кропотливой повседневной работы, требовавшей полной сосредоточенности. Теперь же пришла пора предъявить миру готовые свои труды, а для этого столица была более подходящим местом. Возможно также, что к переезду в большой город побудило Спинозу все слабеющее здоровье и необходимость иметь под рукой медицинскую помощь.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ХУЛА И СЛАВА
Глава I
ГААГА
1
В 1670 году, уступая единодушным просьбам своих друзей, Спиноза переселяется в Гаагу.
Хотя он дал себе слово не обращать внимания ни на что и жить только ради науки, сдержать его удавалось не всегда.
Разные неприятности, бедность, переезды с одного места на другое, мелочные домашние заботы, а также беспокойство за судьбу своих творений и слабая надежда когда-нибудь увидеть их опубликованными — все это частенько отвлекало его от занятий и тормозило дальнейший ход его трудов.
Лишь теперь, благодаря содействию преданных друзей и прежде всего благодаря покровительству Яна де Витта, первое самостоятельное его произведение получило надежду увидеть свет.
2