Спираль

— Осторожно, понизилось давление! — проронил вдруг главный врач.

— Знаю, большая потеря крови, — ответил с экрана очкастый.

— Диаграмма стабилизируется, думаю, ничего страшного. Однако переливание крови необходимо.

— У нас все готово.

Рядом с молодым врачом журналистка различила на телеэкране еще двух женщин и темный силуэт больного на железной кровати, втиснутой среди сложнейшей аппаратуры.

Зураб Торадзе отдавал короткие распоряжения. Для журналистки многое оставалось неясным, хотя, откровенно говоря, она и не старалась разобраться, вникнуть в суть распоряжений главного врача. Ее больше занимали мерцающие на экранах диаграммы и движения молодого врача. Замечалась какая-то связь между его движениями и изменением диаграмм. А все вместе: затемненный, мрачный кабинет с его бетонными балками, напряженное лицо главного врача и мерцающие экраны — создавало настроение, полное таинственности и неведомого ожидания.

Вдруг экраны разом погасли, и кабинет снова озарился дневным светом. Панели медленно сошлись, заслонив телеэкраны, и стена обрела прежний вид. Напрасно журналистка старалась разглядеть хотя бы тоненькую линию, отделяющую раздвижные двери от стены, — все было подогнано с исключительной точностью.

Зураб Торадзе снова подошел к столику, только на сей раз не опустился в кресло, а нагнулся за сигаретами, протянул их девушке.

— Благодарю, не хочется! — отказалась та.

Главный врач взял сигарету, щелкнул зажигалкой и жадно закурил.

— Что еще вас интересует?

— Ничего! — Журналистка положила в сумку ручку и блокнот. — Мне просто обидно, что интервью не состоялось.

— Почему?

— Вы не позволите опубликовать самое главное и сенсационное.

— Виной тому не мой каприз. Я недавно объяснял вам, что беседа на эту тему больше связана с моральным фактором.

— Понятно! — улыбнулась, поднимаясь, девушка.

— Сожалею, что обманул ваши надежды!

Журналистка поняла, что последнюю фразу Торадзе произнес чисто механически, из вежливости. И не ошиблась. Психологически он уже завершил беседу с посетительницей и в ту же минуту переключился на свои дела. Он вспомнил о Давиде Георгадзе, лежащем с инфарктом в особой палате.

— Можно задать вам еще один вопрос?

Голос девушки сразу оторвал Торадзе от мыслей.

— Ради бога!

— Как здоровье академика Георгадзе?

— Академика Георгадзе? — встрепенулся главный врач.

Резкая смена выражения на лице Торадзе не осталась незамеченной.

— Да, Давида Георгадзе, что-нибудь серьезное?

— Как вам сказать? — подавил волнение главный врач. Голос его стал по-прежнему спокоен и тверд. — Ситуация сложная. Десять дней назад с ним случился инфаркт, что еще сказать вам? Не все зависит от нас. Если справимся с инфарктом, тело старого академика не должно подвести нас.

— Значит, есть надежда.

— Разумеется. Упаси нас боже от безнадежности. Уважаемый Давид ваш родственник?

— Нет, я почти не знакома с ним. Если помните, три месяца назад в Тбилиси проходил международный симпозиум астрофизиков. Я брала у академика интервью для нашего Агентства. Этот старый ученый мне очень понравился, редко случается беседовать с таким внимательным, остроумным и образованным человеком. Я слышала, что десять дней назад с ним случился инфаркт. И очень расстроилась. Давид Георгадзе был увлечен грандиозной проблемой. Он, как и вы, не пожелал преждевременно распространяться о своих исследованиях. Только обещал, что первое интервью после выступления на Президиуме даст мне. Даже записал мой телефон. Я огорчена до глубины души…

— Болезнью Давида Георгадзе или интервью, которое возможно, не состоится? — насмешливо улыбнулся Зураб Торадзе.

— И тем, и другим! — вызывающе бросила журналистка, задетая насмешкой главного врача. — Счастливо оставаться!

Она повернулась и зашагала к двери. Торадзе чувствовал, что девушка обиделась, но не придал этому особого значения. Иное тревожило его. Когда за девушкой захлопнулась дверь, он подошел к столу, сел в кресло, положил локти на стол и снова уткнулся лицом в ладони.

«Давид Георгадзе, боже мой! Что это? Телепатия? Ведь в тот самый миг, когда у меня в голове промелькнули имя и фамилия больного, она спросила, как Давид Георгадзе? Может быть, случайное совпадение и ничего больше? Почему именно сегодня?.. Именно в тот момент, когда я. вспомнил о нем?..»

Торадзе встал, швырнул окурок в пепельницу и снова потянулся к пачке.

«Академик Давид Георгадзе!.. Как будто простое совпадение. Почему она в начале не спросила или где-нибудь в середине разговора? Ей вспомнилось именно в тот миг, когда в моей голове мелькнули его имя и фамилия. Может быть, ей передался какой-то импульс, или, напротив, мне передался ее импульс, и я заранее предчувствовал, заранее догадался, чьим здоровьем она поинтересуется?.. Совпадение… Нет, это не просто совпадение…»

Зураб Торадзе постепенно убыстрял шаги и наконец забегал по кабинету.

На лице его выступили капельки пота. Сердце учащенно билось. Он почувствовал усталость и только тут заметил, что исступленно носится по кабинету. Остановился, тяжело дыша, вытер пот платком и поспешил к креслу.

Сзади, над железной дверью, снова вспыхнул желтый свет, сопровождаемый странным звуком колокольчика.

Главный врач как будто не слышал.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Погруженную в темноту белую больничную палату освещали только зеленые и красные огоньки медицинской аппаратуры. Среди этого оборудования в центре палаты стояла кровать. Она представляла собой сложный механизм, позволявший по мере необходимости придавать ей нужные наклон и высоту. Вокруг кровати оставалось достаточно места, чтобы не мешать действиям врачей. В изголовье кровати вполоборота к стене мерцал телеэкран, на котором с четкой закономерностью переплетались линии, отражавшие ритм работы сердца. Эти переплетающиеся, похожие на какие-то симметричные фигуры линии беспрерывно бежали от одного края экрана к другому и пропадали в черном пространстве.

На кровати лежал старик, обросший бородой. Изнуренный болезнью, он с первого взгляда оставлял впечатление человека, давно перешагнувшего за восемьдесят. На самом же деле ему едва минуло семьдесят четыре. Он лежал неподвижно, глядя сквозь очки в потолок, и нельзя было понять, спит он с открытыми глазами или отрешенно думает о чем-то.

Этим обессиленным стариком был больной Давид Георгадзе, который вот уже третий месяц боролся со смертью. Его сердце не выдержало внезапного удара, нанесенного несчастьем, случившимся с его единственным сыном.

Поначалу никто не надеялся, что он выживет, но врачи справились с болезнью. Теперь все зависело от организма. Только могло ли вернуться здоровье к ослабевшему от трехмесячного лежания, истощенному тяжелейшим больничным режимом телу старого ученого?

У Давида Георгадзе были правильные черты лица, резкие и холодные, хотя в повседневной жизни он отличался мягкостью и внимательностью. В волосах и бороде, несмотря на возраст, не проглядывала седина, если не считать слегка посеребренных висков. Глядя на него, можно было даже заподозрить, что старый академик красится. Смоляные волосы и борода вместе со строгим выражением лица придавали ему облик ветхозаветного пророка.