Спирас. Книга 1

— Теперь эти комнаты исключительно твои? — спросила она, обводя бокалом помещение.

Аластер кивнул.

— Я не знала, что господин и госпожа Рикмор в этом году были в списках, — сняла она с его души и второй груз. — Если бы знала, то обязательно сказала. Правда! Тебе сейчас очень одиноко?

Аластер повторно кивнул. Да, сейчас он чувствовал, что мир вокруг опустел и стал вдруг слишком тихим.

— Я понимаю, — отозвалась она негромко. — С этой пустотой мы давние знакомые, в моем сердце для нее отведено специальное помещение.

Элизавет выпила до дна залпом. Согласно правилам приема знатной гостьи, Аластер не мог отставать, поэтому пересилил себя и тоже влил в горло все, что у него оставалось — больше половины бокала. Еле сдержался, чтобы не сморщиться.

— Аластер, позволь, я… Понимаешь, у меня ужасно болит голова…

Элизавет говорила несколько неуверенно! Все дело в алкоголе? Да нет, она не кажется пьяной.

— Болит голова… У меня здесь даже нет ничего для отката… Хочешь, я могу на себя забрать…

— Нет, я не о том. Голова болит от прически… Ты не будешь возражать, если я ее…

Не будет ли он возражать? Да он всегда мечтал увидеть Элизавет с распущенными волосами, прикоснуться к ним… А вот это точно сказывался алкоголь. Дьявольское зелье!

— Конечно расплетай. Я никому не скажу, что ты посмела находиться в моем присутствии с неубранной головой.

Элизавет ловко вытащила из прически длинную шпильку, и вся конструкция тут же развалилась. Неужели все держалось на одной такой длинной острой… штуке?

Аластер хотел сдержать вздох, но не смог. Он был прав, когда думал, что ему понравится лицо, обрамленное каштановым ореолом, что он захочет… Все, больше ни единой капли алкоголя в жизни! Его бросило в жар.

— Ты не мог бы обновить наши бокалы? — попросила Цесаревна.

Как быстро, однако, ему пришлось нарушить клятву трезвенника! Руки не хотели слушаться, поэтому вторую порцию золотой жидкости он наливал крайне неуклюже и долго.

Элизавет взяла бокал, но сразу отставила его и придвинулась ближе к Аластеру.

Как же от нее пахло! Так нежно… он хотел, чтобы этот запах был с ним всегда, чтобы никогда не покидал его.

Сердце бешено забилось, когда Элизавет прикоснулась ладонью к его щеке. Что же она делает? Что нужно сделать чтобы продолжала?

Сидеть смирно, чтобы не спугнуть? Точно! Замереть, тогда она не упорхнет от него.

— Аластер, ты, наверное, теперь мечтаешь о встрече с родителями там, на Эмбере?

А Аластер вообще-то не мог ответить, он даже моргнуть боялся. Она наклонилась к нему близко… совсем близко, ее губы почти коснулись его уха.

— Так вот, знай. Я никогда и ни за что не позволю тебе меня покинуть. Ты навсегда останешься со мной.

Он был согласен на все и сразу. Не важно, что она сейчас говорит, он обдумает это позже, если, конечно, вспомнит. Главное — то, что она сейчас делает.

Она немного отодвинулась от него, но только для того, чтобы посмотреть в глаза.

— Ты принял годы жизни?

Аластер яростно старался сообразить, что она спрашивает… Какие еще годы жизни? Осознав, наконец, чего она от него хочет, прошептал:

— Нет.

Она нахмурилась.

— Глупый ребенок, я не позволю тебе стать старше меня.

Мозг Аластера сумел выделить опасную в данный момент информацию, и он с нажимом ответил:

— Я уже давно не ребенок.

Элизавет вздохнула:

— Шестнадцатилетний мальчик. Конечно же, ты ребенок. Боюсь, для меня ты будешь им всегда. Но раз уж тебе предстоит провести со мной вечность, пусть она не будет в тягость…

Это была очень длинная ночь.

За эту ночь Аластер многое почувствовал, многое осознал.

Проснулся он на кровати, хотя точно помнил, что начинали они на диване…

Элизавет тоже проснулась. Она сидела на краю постели, надевала белоснежное платье и собирала волосы.

Интересно, а где его парадный костюм?..

Аластер отвернулся, чтобы осмотреться вокруг, и увидел на прикроватном столике флакон с годами жизни… теперь пустой.

Точно! Кажется, ночью Элизавет приказала их принять и не отпускала флакон, пока он не выпил всю белоснежную жидкость без остатка. Ему не хотелось, он постарался отвернуться, но не смог. Теперь пятнадцать лет он не изменится, останется таким, какой есть.

— Элизавет… — осипшим голосом начал Аластер.

Цесаревна обернулась.

— Скажи… это что-то меняет?

Несколько секунд она смотрела на него глубокими карими безднами, в которых этой ночью он утонул не один раз.

— Меняет ли это то, что ты мой Друг? Обязывает ли тебя чем-нибудь? Меняет ли тот факт, что ты всецело принадлежишь мне? Нет! Нет ни на один вопрос.

Он хотел прикоснуться к ней, удостовериться, что все произошедшее — правда, что она не призрачный плод его воображения.

— Элизавет…

— Ты не забыл нашего уговора? — уже в дверях спросила Цесаревна. — Аластер не мог сейчас ничего сообразить. — Ты все еще не рассказал мне, кто такой друг. У нас впереди целая вечность, но я не планировала всю ее провести в ожидании.

Зачем сейчас вспоминать об этом, Аластер не понимал. Разве было что-нибудь важнее того, что произошло между ними этой ночью?

— Вижу, сейчас конструктивной беседы не выйдет. Встретимся к вечеру. Выспись хорошенько и считай, что у тебя выходной.

И она ушла, оставив ошалевшего мужчину в одиночестве.

Он даже не заметил, как уснул. А вот Винсента заметил, причем все — что нужно и не нужно. Старый слуга пришел ровно в семь и отчаянно пытался его разбудить.

— Винсент, уйди, сегодня я сплю до полудня.

— Но господин, вы велели разбудить вас в семь утра.

— Винсент, ты глухой? Я же сказал к полудню!

— Да, господин, — сдался слуга и тихонько вышел.

Но на этот раз сон так быстро не пришел.

Аластер вдруг понял, что же все-таки произошло. Кажется, она навсегда приковала его к себе!