Список обреченных

Февраль подходил к концу, и погода стояла почти весенняя. Светило солнце, освещая дальнюю стену прогулочной камеры и растапливая снежные шапки на кустах.

Дамир прислонился спиной к этой стене, коснулся рукой горячих кирпичей, закрыл глаза.

В ИВС в прогулочные камеры солнце не заглядывало вовсе, здесь доходило до пояса, и можно было представить, что стоишь на вершине, у подножия простираются поля. А за ними синеют одна за другой новые горные цепи.

Послышался лязг открываемой двери и шаги.

Дамир открыл глаза.

В прогулочный дворик впустили рослого парня, которого Дамир никогда раньше не видел.

— Загораешь? — без церемоний спросил тот.

— Пытаюсь.

Он подошел к Дамиру и протянул руку.

— Меня Федей зовут.

Дамир представился и ответил на рукопожатие.

По тюремным рассказам он знал, что не каждому незнакомцу стоит пожимать руку, но в ПЦ расслабился и не вспомнил о воровских законах.

— Татарин что ли? — спросил Федя.

— Наполовину.

— Здесь мечеть есть.

— Я неверующий.

— Здесь без этого трудно. Я в храм хожу.

— Давно здесь?

— Полгода.

— А я третью неделю. Считая диагностику.

— А до этого?

— В ИВС.

— Там, говорят, камеры на троих. И сухо.

— Да, но не сказал бы, что это райское место.

— Так, понятно, что здесь поприятнее будет. А я в Бутырке был. Вонь, духота, плесень на стенах и спать по очереди.

Дамир не нашелся, что ответить.

— Где-то я тебя видел, — проговорил Федя.

Дамир пожал плечами.

— Вряд ли.

— Ты за что здесь? — спросил Федя.

— Оправдание терроризма. В обще-то, за одну фразу в комментарии.

— И что же ты такого сказал, чтобы тебя сюда упекли?

— Похвалил Лигу.

— Альбицкого?

— Угу.

— И сколько за это?

— До семи лет. Правда, в обмен на согласие обещали штраф.

— Штраф? Мне тоже следак обещал, что, если согласку подмахну, на пыжик не уеду.

— Пыжик?

— Пожизненное. Ну и еще, что здесь курорт. Ну, по сравнению с Бутыркой, курорт, конечно. Так что в этом не соврал. А вот ты заливаешь, парень. Это блок «эф», здесь о штрафах не думают.

— Блок «эф»?

— Тебе не сказали что ли? Коррекционка разделена на блоки. Блок «эф» самый тяжелый. Здесь думают, как бы на пыжик не уехать да под расстрел не пойти. У тебя карту-то снимали?

— Да, конечно.

— И что психолог сказал?

— Что карта чистая. Ну, кроме моего поста. Я и сам знаю, что чистая.

— А в чем обвиняли?

— Кроме поста? В убийстве Анжелики Синепал.

— Это которую в театре отравили?

— В театре. А ее отравили?

— По телеку говорят, да. Рекламка какая-то театральная была отравлена.

— Программка? Вот почему психолог спрашивал про программку…

— Ты ПЗ-то видел?

— Нет. Сергей Юрьевич сказал «тайна следствия».

— Психолог?

— Да, коррекционный.

— Да ты бледный как смерть! Может врача позвать? Они здесь приходят.

— Ничего, — с трудом выговорил Дамир. — Ничего не надо.

Дыхание перехватило, сердце упало куда-то вниз, ногти заскребли по горячему кирпичу.

— Один парень из наших сидел на «А». Ну, он не совсем из наших, коммерс, но мы его защищали, наша группировка, — сказал Федя. — Так вот там было двое пропагандистов Лиги по оправданию терроризма. Так что, Дамик, они были на «А». А у тебя другое что-то.

— Федь, я правда не убивал, — сказал Дамир. — И я не из Лиги.

Дамир пытался дышать глубже, но холодный воздух почти не помогал.

— Федя, — смог сказать он. — А ты здесь за что?

— Семь трупов шьют.

— Неправда?

— Ну, понимаешь, была еще одна группировка, и они очень нехорошо себя повели…

— Понятно, бандитская разборка.

— Ну, можно и так сказать. Но это как дуэль, понимаешь? У них же тоже были стволы.

— Понимаю, — Дамир заставил себя улыбнуться. — В ПЗ есть?

— Ну, а куда оно денется?

— Тебе его показали?

— Да. Но я там ничего нового не увидел. Психолог сказал «карта ужасная». Мне только месяц назад разрешили общаться с другими арестантами. До этого все считали, что я жутко опасный. Бред, конечно. Ну, что я без причины кого-нибудь убью? Там причина была. Вот тебя, Дамик, например, ну зачем мне убивать? Делить-то нам нечего. Ну, завалил ты эту стерву. Мне-то что?

— Я никакую стерву не заваливал, — машинально ответил Дамир.

До конца прогулки он почти не слушал болтовню товарища по несчастью. Больше всего хотелось добраться до камеры и свалиться на кровать, благо здесь не запрещалось валяться днем на шконке. Он с трудом держался на ногах.

— Знаешь, если ты все-таки из Лиги, передай Альбицкому, что он супер, — сказал Федя на прощание.

— Жаль, что ты мне не веришь, — ответил Дамир.

Мечта о шконке не совсем сбылась. У входа в камеру его ждал Сергей Юрьевич.

— Дамир, нам надо поговорить.

— Да, нам надо поговорить, — кивнул Дамир.

Они вошли, и дверь за ними заперли. Дамир сел на кровать, психолог на стул напротив.

— Дамир, у вас сейчас был очень резкий скачок эмоционального фона. Что случилось?

— По карте видно, да?

— Да, это называется мониторинг карты.

— Всем заключенным мониторите?

— Пациентам. Что случилось?

— Думаю, вы лучше меня знаете, что случилось. Сергей Юрьевич, что у меня в ПЗ?

— Дамир, ну не могу, тайна следствия.

— Феде показали.

— Это индивидуально. Значит, с ним уже было все ясно. По вашему случаю идет следствие.

— А со мной не ясно? Разве на карте не все видно? Что там может быть нового?

— Следователь должен проанализировать.

— Какой смысл скрывать от меня ПЗ? Чего о себе я могу не знать?

— Человек частенько о себе многого не знает.

— Сергей Юрьевич, почему я в блоке «эф»?

— Потому что терроризм — это тяжкое преступление.

— Оправдание терроризма — тоже?