Спокойных не будет
Шрифт:
— Хорошо ли, что Аркадий у нас будет? Уж очень такой... сумасшедший. Житья не даст.
— А что нам до него? Будем работать хорошо, никто не придерется... Ты есть хочешь?
— Еще бы! Я даже умыться не успела, не то что кусок проглотить...
— Сейчас принесу.— Я сбегала в палатку, схватила бутерброды, еще московские, сделанные Нюшей, и вернулась назад.— Вот тебе, один с сыром, один с копченой колбасой. И мне такие же...
Мы отодвинулись в сторонку от толпы. Эльвира, торопясь, жевала зачерствевший хлеб и уже сухой, покоробившийся сыр.
— Ты
— Бодливой корове бог рог не дает, Эля...
Машины за нами не пришли. Отряд — частью на попутных грузовиках, в автобусах, частью пешком — добирался к месту работу.
Нашей бригаде достался нелегкий объект: подготовка и бетонирование площадки причала чуть выше Гордого мыса. Мы прибыли туда в назначенный срок, но машин — бульдозеров, грузовиков со щебенкой, с раствором — не было. Пусто. Ребята бесцельно бродили по берегу, кидали в воду камешки, жалели, что не захватили удочки,— хорошо бы забросить крючок на хариуса, что ходил тут в прозрачной глубине.
— От такой работенки не устанешь,— ухмылялся Вадим. Многие уже поснимали рубашки и подставили спины солнышку.
Аркадий нервничал: его деятельность в новом качестве начиналась неудачно. Ребята, задрав головы, глядели на утес, уносящийся в поднебесье, где в сквозной голубизне плескалось и трепетало алое пламя флага. Напоминали:
— Между прочим, Аркадий, под сенью знамени люди должны трудиться. Это обязывает. А мы загораем. Непорядок.
— Отстаньте! Растворов ожидающе глядел на дорогу.— Без ваших шуточек тошно!
Часа через полтора приполз бульдозер. Потом спустились с горы большие, вместительные машины с железными кузовами. На одной из них приехал машинист катка. Аркадий, подойдя к водителям, сказал, подавляя в себе гнев:
— Вот что, уважаемые механизаторы: технику вам вручили не для того, чтобы она по милости вашей пребывала в сиротском состоянии, она должна быть использована не меньше как на семьсот процентов.
Один шофер, толсторожий, курносый, с нагловатым настоем во взгляде, стоял на подножке своего грузовика, повиснув на открытой дверце, и ухмылялся. Ковбойка на нем была измазана мазутом до полной потери первоначального цвета, брюки засалены и сплошь в прорехах — есть такие рабочие, которые носят одежду по принципу: чем грязнее, тем милее. Он предупредил с насмешливой ленцой:
— Вы, уважаемые товарищи, голоса не поднимайте, мы такого обращения не любим. И вы нас на провокации не толкайте. Мы знаем, как работают студенты,— загорать поможем! — Механизаторы засмеялись, переглядываясь между собой.— Показывай, куда сваливать. Другим рейсом крепкой влаги привезу к обеду, хотите? Это веселей!
Слив
раствор, он укатил, помахав на прощание грязной рукавицей. Сгрузила бетон и вторая машина и тоже отъехала. Машинист завел каток и стал утюжить площадку, готовя ее под бетон. В другом конце бульдозерист разравнивал щебенку. Аркадий, наблюдая за неторопливостью, с которой шло движение на «объекте», крякнул и поморщился от сдержанной муки возмущения, рвущегося из самого сердца:— Ударная комсомольская называется!
— Они думают, мы бездельничать приехали,— сказал Вадим Каретин.— При таких условиях не очень-то разгонишься. И заработаешь лишь на обратный билет, не больше...
— Да, заработаешь,— с презрительной усмешкой повторил Аркадий непривычное для них обоих слово.
С горы спускались Верещагин и Берзер. Командир отряда был мрачен, комиссар взволнован и суетлив. Аркадий двинулся им навстречу.
— Машины не пришли вовремя? — спросил Верещагин.
— Да, опоздали часа на два,— ответил Растворов.— За серьезных работников нас не считают, для них мы вроде тяжкой нагрузки — терпят, но не жалуют... Надо что-то делать, ребята, надо разбить это предвзятое и ложное представление о нас. Учтите, здесь, на этой стройке, видят студентов впервые...
— Отлучись на некоторое время.— Верещагин сосредоточенно катал под подошвой круглый камешек.— Пойдем к начальнику. Да, Растворов, возьми еще кого-нибудь дли представительства.
— Вот Женю Токареву,— подсказал Боря Берзер.— От женской половины.
Попутный грузовик довез нас до управления. Начальника строительства на месте не оказалось, он обещал скоро прийти, и секретарь попросила подождать. Мы сели рядком на стулья и присмирели, ожидая. Боря придвинулся ко мне поближе.
— Как тебя встретил муж? С делами замотался — не могу урвать минутку, чтобы поговорить.
— Хорошо, Боря,— ответила я шепотом.
— Как живет Елена? — Черные, без блеска глаза его были печальны.— Как она выглядит? Не такая стала... Ну, не прежняя...— Он смущенно запнулся.
— Ты хочешь спросить, не подурнела ли? Нет. Стала еще краше. Повзрослела немного, настоящая женщина, сибирская жемчужина!.. Да, да.
Боря улыбнулся.
— Ты всегда превозносила ее. При Аркадии не рассыпай таких восторгов, не буди в нем зверя...
Наконец появился начальник, молодой, озабоченно-веселый, принес сияние неба в голубых глазах. Задержался у порога.
— К вам, Иван Васильевич,— сказала секретарь.
Начальник широким жестом указал на дверь в свой кабинет.
— Прошу,— пропустив нас вперед, прошел сам и сел за стол.— Подвигайтесь ближе. Слушаю вас, друзья. Желательно покороче.— Остановив на мне взгляд, кивнул головой,— Добрый день.— И опять ко всем: — Кто изложит кратко суть вопросов?
Опередил всех Аркадий Растворов. Он был нетерпелив и не любил промежуточных разговоров, считая их праздными.
— У нас к вам несколько вопросов и один ультиматум.
Заявление Аркадия, видимо, понравилось Ручьеву, брови его приподнялись, шире распахнулась небесная голубизна.