Спокойствие не восстановлено
Шрифт:
– Застрелю, как собаку…
Мартын тоже побледнел:
– А что, стреляй! Мужики спасибо скажут.
Гошка – он стоял сбоку и чуть-чуть позади Стабарина – прыгнул на помещика.
Грохнул выстрел. Пуля, предназначенная Мартыну, подняла пыль под его ногами.
– Та-ак! – протянул Мартын. – Стало быть, за службу. Премного тебе, Александр Львович, благодарен.
– Приказчики, вязать! – заорал Стабарин. – Чего стоите!
– Верно… – все тем же тихим голосом произнес Мартын. – Вязать его… – и кнутом указал Упырям на помещика.
Толпа ахнула. Стабарин оцепенел.
– Ну! – Мартынов кнут
Упыри коротко между собой переглянулись. Кабы один Мартын. Полсотни мужиков с ним. Сила! Нерешительно двинулись к помещику.
– Назад! – закричал тот истошно. – Запорю насмерть! В Сибири сгною!
– Ну! – повторил Мартын, и кнут вторично, с еще большей силой прошелся по Упырям. – Веселее, родненькие! Так ли, мужички?
– Так! – в один голос откликнулась толпа. – Так, Мартынушка!
И когда Упыри было замешкались подле упиравшегося Стабарина, Мартынов кнут поднялся и со свистом опустился еще раз:
– Убью, псы!
Упыри, коим собственная шкура была куда дороже бариновой, заработали споро и сноровисто. И как ни визжал Стабарин, как ни отбивался, был он раздет до пояса, повален на скамью и повязан.
Первый удар лег на Стабаринову спину.
– А-а-а! – закричал дико Александр Львович Триворов, российский дворянин, впервые в жизни отведывая того, чем он бессчетно потчевал своих крестьян.
Красная полоса вздулась поперек дебелой спины.
И снова.
– А-а-а! – еще истошнее Стабаринов голос.
И так третий, четвертый раз. После пятого удара Стабарин взмолился:
– Хватит, Мартынушка! Будет!
– Ты не меня – мужиков проси. Перед ими более всех виноватый!
– Вели отвязать, Мартынушка.
Мартын распустил веревки.
Поспешно сполз Стабарин со скамейки, рухнул жирной тушей на колени:
– Отпустите душу на покаяние, православные… Век за вас буду бога молить…
И троекратно стукнулся лбом оземь. Отворачивались мужики и бабы, неловко было смотреть в выпученные глаза владельца и владыки, ныне поверженного в пыль.
– Ладно уж… – раздались голоса. – Будет!
– Только своих слов не забывай…
Двое мужиков из толпы оттащили Александра Львовича под черемуху.
– А не ему одному нынче праздник, мужички?
– Вестимо, Мартынушка! – зло и весело отозвались из толпы. – Мы тута кое-кого для тебя еще придержали…
Маялись, тосковали в первом ряду два приказчика да пяток господских прихвостней поменьше. Запахло жареным, начали было налаживаться с горячего местечка. Не тут-то было! Сомкнулась стеной толпа, ужом не проскользнешь.
Вышла мужичкам потеха!
В Упырях объявилась-таки разница. Один так и пролежал, сцепив зубы, под Мартыновым кнутом, другой – плакал, просил пощады. Людишек помельче перебирали со смехом всем миром: кому сколько и как. Иных розгами учили, иных – кнутом. Двоих вовсе отпустили по бабьему заступничеству: не вредные, мол.
Когда невиданное дело было закончено, встал вопрос: как быть с наказанными дальше? Распустить всех по домам или придержать от греха. Мнения разделились, и решающим оказалось Мартыново:
– Отпустить, православные, никогда не поздно. А до времени – не стоило бы. Сколь Упыревы да бариновы слова и клятвы стоят, надобно поглядеть.
– Куды их денешь? – вопросили
из толпы.– Эва, задача! – откликнулись оттуда же. – Да хоть в любую баню. И замок снаружи.
– Нет, мужики. Кого можно и банькой остудить. А Александру Львовичу, пожалуй, чести и поболее следует воздать. Берите-ка его, – кивнул в сторону Стабарина, – и айда за мной.
Мужички переглянулись, пожали плечами, однако послушались. Чудеса! Ныне среди них вожаком – Мартын – главный барский кат.
Как было сказано, в запустении лежала Каменка. Покинуто, ради Никольского, некогда богатое имение. Нынешним Триворовым не по силенкам оказалась забота о двух поместьях разом, потому заколочен был барский дом, осевший под дождями и ветрами. Поржавела и провалилась местами крыша. Сгнил и обломился флагшток на круглой башенке. В плачевном состоянии находились и флигели – не жила в них более многочисленная дворня. И парк был запущен до предела. Вековые дуплистые дубы и липы тонули в молодой поросли. Но именно в парк направился Мартын. И, к великому удивлению мужиков, привел их к развалинам грота, некогда украшавшего парк и служившего местом развлечения и отдыха владельцев. При виде грота Стабарин приметно забеспокоился, спросил искательно и тревожно:
– Зачем сюда, Мартынушка?
– Сам знаешь, Александр Львович, что тут есть.
– Мартынушка… – взмолился Стабарин, – что хочешь сделаю, волю дам, земли… Только не надо сюда…
– Нет, барин, как раз сюда-то и надо. Откушал ноне одного своего кушанья, отведай и другого…
Заплакал Триворов:
– Ты-то откуда знаешь? До тебя все было…
– Как сказать. Покуда я на конюшне управлялся, Харя живодер – тута. Он мне под пьяную руку однажды здешние хоромы и показал.
Стабарин обмяк на руках мужиков:
– За что такие страдания…
– За дела твои, Александр Львович. За что еще? К слову, не скажешь ли, куды Харя подевался?
Дернулся Стабарин:
– Окстись, Мартын. Сам знаешь – сбежал с девкой этой, Нюркой…
– Ну-ну, Александр Львович, коли сбежал, то и ладно, меньше тебе страха…
Мужикам и Гошке непонятен был этот разговор, должно быть очень тягостный для Стабарина.
– Денег дам, Мартынушка! Сколько запросишь! – вцепился в рукав своего главного палача Триворов, когда вошли под прохладные своды полуразрушенного грота. – Женю, на ком хочешь…
– Ништо, Александр Львович! Сказывают, любишь кататься, люби и саночки возить. А ты на своем веку, ох, покуражился, помудровал над людьми.
Миновали один поворот, другой, третий. То почти ощупью двигались – темно, то откуда-то сверху из пролома падал сноп солнечных лучей, и дорога вновь становилась видимой. Мартын шел уверенно: бывал здесь прежде. Возле кучи хлама остановился.
– Подсобите, ребята! – начал раскидывать завал.
Скоро обнаружилась дощатая крышка с железным кольцом, какие обычно делают для подполья. Мартын потянул за кольцо, и крышка нехотя поднялась на ржавых скрипучих петлях. Все увидели каменные ступеньки, ведущие вниз.