Спонсор
Шрифт:
— Я учусь в балетной школе, — голосок её прорвался сквозь общий шум перезвоном колокольчиков. — Вы необыкновенная, Лиана. Когда я вырасту…
Я снова улыбнулась, посмотрела на её маму и ответила:
— Спасибо.
Букеты лежали возле моих ног на краю сцены: розы и лилии, тюльпаны, орхидеи… Театральный сезон подходил к концу, оставалось всего несколько выступлений. Больше не оборачиваясь на зал, я ушла со сцены и, только оказавшись за кулисами, смогла облегчённо выдохнуть. Чувства, так и не растраченные, я каждый раз выплёскивала в танце. Сегодняшнее выступление исключением не было. Теперь же внутри меня царили покой и некоторое опустошение. Впрочем, я знала, что это ненадолго — час, другой, но
Пройдя мимо девочек из кордебалета, среди которых и сама начинала на этой сцене меньше года назад, я открыла дверь своей гримёрки. Не всем в труппе я была по душе. Зависть, досада, неумение радоваться за других… Как ни странно, лишь Жанка, вовсе не отличавшаяся особенно добрым нравом, не стала относиться ко мне как-то иначе.
— Ты молодец, — сказала она как-то, в первые дни после моего возвращения из-за вынужденного перерыва. Ноги только-только зажили, танцевать было ещё сложно, но я изо всех сил старалась выкладываться на полную. — Не упустила своего. Так и надо, Лиана. Жизнь — штука такая.
Тогда она обняла меня и подмигнула. Наученная горьким опытом, я восприняла эти объятия с опаской. Но, кажется, Жанна камня за пазухой не держала.
Усевшись на пуфик возле большого, до блеска начищенного зеркала, я оперлась локтем о столик и принялась освобождать стянутые в тугой пучок волосы. Бросив на столик последнюю шпильку, облегчённо выдохнула и помассировала голову пальцами. От стоящих на уголке лилий исходил тяжёлый сладковатый запах, но меня это не раздражало. Ещё несколько букетов в вазах у стен, возле белого кожаного диванчика… Мне нравилось иметь собственную отдельную гримёрку, нравились тишина и спокойствие, которыми можно было насладиться после спектакля.
— Да, — отозвалась я, услышав стук в дверь.
На пороге появилась держащая в руках огромный букет алых, на длинных стеблях роз, Ольга Константиновна.
Пройдя внутрь, она подала мне цветы.
— Держи, — посмотрела на меня с ожиданием, словно бы хотела услышать от меня нечто большее, чем привычное «спасибо». Тёмно-синей лентой к стеблям роз была привязана продолговатая коробочка с окружённой вензелями прописной буквой «А». Развязав ленту, я взяла её и открыла. Увидела изящный, тончайшей работы золотой браслет с некрупными бриллиантами. Достала его и, положив на ладонь, проговорила, глянув на так и стоящую рядом руководительницу:
— Я хочу остаться одна, Ольга Константиновна. Я устала, и мне нужно отдохнуть.
Ещё на секунду она задержалась.
— Конечно, — ответила после и вышла.
Положив букет прямо на пол, рядом со снятыми несколькими минутами ранее пуантами, я аккуратно застегнула браслет. Выступления с моим участием приносили театру хороший доход, и обе мы это знали. Всего год назад я была простой балериной из кордебалета, теперь же публика приходила посмотреть именно на меня. В одном интервью меня спросили, в чём секрет такого успеха. Как мне удаётся вкладывать столько чувств, столько эмоций в каждое своё движение? Как удаётся превращать каждый свой выход в историю, что невозможно забыть? Я лишь пожала плечами, ответив, что вопрос этот надо задавать не мне, ибо ответа я на него не знаю. Это было ложью. Ответ я знала, но знала так же и то, что это не касается никого, кроме меня. За свой успех я заплатила огромную цену. Предательство, боль, отчаянье… любовь. Я проживала на сцене не жизнь героини, что играла, я проживала свою собственную жизнь.
Ожидая машину, я держала тяжёлый букет и невольно перебирала крохотные звенья браслета. Весеннее апрельское солнце, светившее днём, скрылось, и на улице снова стало прохладно. Но в воздухе чувствовалась жизнь, запах раскрывшейся листвы, тепла. Мне всегда нравилось это время года —
оно дарило надежду на что-то новое, светлое.— Можем ехать, — подошёл ко мне водитель, но я покачала головой.
— Спасибо, Саш, я передумала. Прогуляюсь сегодня пешком.
Ещё совсем недавно мечтавшая уютно устроиться на кожаном сиденье, я вдруг поняла, что мне нужно прогуляться. После выступлений меня всегда отвозили до дома на предоставленной театром машине, и это меня устраивало. Личная гримёрка, автомобиль… Привилегии для оставляющей на сцене частичку собственной души примы. Почему бы и нет?
Держа букет обеими руками, я шла по освещённой фонарями улице и вдыхала запах свежего вечернего воздуха, смешанный с ароматом роз. Пальцы задевали тонкий браслет. Сколько было уже их, этих букетов от него? По одному после каждого выступления. Вот только ни разу я не видела Рената в зале среди зрителей. Пыталась, всматривалась в лица, но нет, его не было. Ни в партере, ни на балконах, ни в ложах. Если бы он был там… Я бы почувствовала. Наверняка почувствовала бы. Так к чему это? Словно бы он каждым букетом напоминал мне, что он — не прошлое. Не настоящее, не будущее, но и не прошлое. Что-то болезненно вечное, не оставляющее меня, живущее во мне теплом, светом, воспоминаниями и безнадёжной надеждой.
Зайдя в подъезд, я привычно поднялась пешком на свой этаж. Мне нравилась моя квартира, нравилось выходить на балкон вечерами и смотреть, как потихоньку засыпает город, нравилось просыпаться утром и, включив подогрев пола, ставить чайник…
Отперев дверь, вошла в коридор и тут же почувствовала цветочный запах. Не тот, что исходил от букета, который я держала в руках, а более густой, словно бы окутавший меня с ног до головы. Сердце в груди заколотилось, к горлу подкатил испуг и нечто, похожее на… Я и сама не знала, как это назвать. Ожидание? Осознание происходящего? Та самая надежда, забившаяся в угол моей души, а теперь заколотившаяся во мне?
Резко включив свет, я выдохнула. Розы, лилии… Они были везде. Везде, куда хватало взгляда: вдоль стен в высоких и низких вазах, на тумбочке у зеркала, в дверных проёмах. Всё вокруг было уставлено цветами, всё вокруг пахло ими, но я чувствовала другой запах. Запах мужчины, открывшего для меня мир. Реальный мир с его отвратительной изнанкой. Мир, где у всего есть своя цена: у предательства, у людей и вещей, у успеха и славы… Но было в этом мире кое-что, к чему ценник прилепить было невозможно. Любовь. И теперь, спустя месяцы, я постепенно начинала понимать всё, что случилось осенью. Понимать так, как это было на самом деле, а не как мне, наивной девочке, представлялось это тогда.
— Привет, — просто сказал стоящий в дверном проёме спальни Ренат.
Я смотрела на него, не выпуская из рук розы. Смотрела и не могла насмотреться. Вот он: высокий, чуть надменный. Тёмные джинсы, не застёгнутый пиджак, тонкая водолазка… И взгляд. Глаза тёмные-тёмные. Его взгляд прожигал меня, пробирал насквозь, но уже не пугал меня. Губы…
— Здравствуй, — выдохнула я и отвела взгляд. Снова посмотрела на него. — Здравствуй, Ренат.
27
Ренат
Она стояла от меня так близко, что я мог сделать шаг и дотронуться до неё рукой. Впервые за прошедшее с нашего расставания время я рассматривал её. Изменилась. Стала как будто взрослее и от этого ещё утончённее. Волосы стали короче. Подстриженные каскадом, они падали на спину и плечи, золотом ложились на пальто графитового цвета. Осмотревшись, она положила цветы на стоящий возле двери пуфик и принялась пуговица за пуговицей расстёгивать пальто. Сняла и убрала в шкаф. На запястье её блеснул браслет.