Спортивное предложение

Тогдашний раскол в городе напоминал разделение болельщиков на матче по боксу или римлян во время боя гладиаторов, боя, который кончится победой для одного и последним и окончательным поражением для другого.

В поисках места для решающего испытания судья и стороны остановились на территории сельскохозяйственной выставки: во-первых, потому, что она была окружена высоким забором и изолирована от города, и, во-вторых, на ее большом стадионе легче поддерживать порядок среди «болельщиков», которые пожелают поглазеть на эту небывалую сессию «естественного правосудия».

Правила разработали очень простые. Суд соберется на выставке через неделю. В течение этой недели ни Джози, ни Скотти не разрешается приближаться к полицейскому загону. Площадки на арене распланировали в соответствии с предложением моего отца: маленький загон, где будет ждать пони, калитка, ведущая в узкий огороженный проход в двадцать ярдов, и большая площадка, в углах которой будут сидеть Джози и Скотти. Выбор, сделанный пони, будет иметь силу лишь при том условии, что оба претендента не станут передвигаться или вставать с места, пока пони не подойдет вплотную к одному из них. Решение судьи будет окончательным. Джози и Скотти обязуются быть на месте в десять утра. Все зрители должны находиться вне арены и соблюдать абсолютную тишину.

— А что, если пони не подойдет ни к ней, ни к нему? — спросил Том, когда мы прослушали за обедом эти правила.

— Будут сидеть, хоть весь день, пока не подойдет, — ответил отец.

— Это жестоко, — негодовала Джинни. — Если Джози проиграет, она не переживет этого.

— И Скотти тоже! — запротестовал Том.

— Ну, он мальчик! Ему что!

— Это очень много значит для них обоих, — сказал отец. — В том-то и беда, что один должен выиграть, другой — проиграть.

— А обязательно было устраивать из этого массовое публичное зрелище? — спросила мать.

— Правосудие всегда должно быть более или менее гласным, Ханна, — сказал отец, — иначе оно не будет голосом общественной совести.

Громкий голос общественной совести города Сент-Хэлен становился просто оглушительным.

Даже в школе открыто заключались пари. Среди школьников дело приобрело такой накал, что директор вынужден был устроить собрание, на котором пригрозил суровым наказанием всякому, кто будет биться об заклад в здании школы или вне ее. Но это ничего не изменило. В школе, как в зеркале, отражались события, происходившие в городе. Мы заключали пари на все, что оказывалось под рукой: на деньги, перочинные ножи, мраморные шарики, рогатки, крикетные мячи, теннисные ракетки, перчатки, футбольные мячи и бутсы, удочки — все шло в ход.

Одна из девочек, Сэнди Уильямс, попробовала вызвать на пари самого Скотти, утверждая, что он проиграет. Скотти ужасно разозлился, толкнул ее, дернул за косы, она завизжала. Это был единственный случай, когда я увидел Скотти плачущим! Злые, молчаливые слезы.

Все были удивлены: что тут особенного — ему просто предлагают пари, пусть даже против него самого.

Я тоже заключил пари, поставив старую отцовскую удочку против новенькой катушки для спиннинга.

В городе держали пари на деньги, правда, не делая таких отчаянных ставок, как во время бегов. «Поставлю-ка пару шиллингов за мальчика», — слышалось в парикмахерских, пивных, на улице, на почте или в кегельбане [5] . Пит, сын мясника, огрызком карандаша записывал ставки домохозяек на переплете книги заказов:

5

Кегельбан — помещение для игры в кегли.

«Миссис Эндрюс (4–6), супруга пожарника; не путать с миссис Эндрюс, женой столяра;

миссис Джонсон (2–1);

миссис Рид (4/3)» и так далее.

Я с восхищением читал этот список. Деньги, которые вносили спорящие, Пит держал в бараньем черепе, висевшем над холодильником.

В субботу (испытание было назначено на среду) я увидел в городе Джози. Она сидела в отцовском «мармоне» перед домом капитана Элвина Джонса, бывшего военного летчика, компаньона Стрэппа по юридической конторе.

— Кит, — позвала меня Джози, — пойди-ка сюда.

Я подошел. Глаза Джози так и сверлили меня.

— Все держат пари, правда? — сказала она.

— Да, — сказал я.

— А ты на кого ставишь? — напрямик спросила она.

Я не ответил.

— Почему у вас в школе все меня ненавидят? — продолжала Джози.

Я удивился.

— Никто не ненавидит тебя, Джози, — сказал я. По правде говоря, большинство ребят восхищалось ею. — Ты ошибаешься…

— Нет, нет, они меня ненавидят, — повторила Джози.

— Откуда ты взяла?

— А почему же тогда меня ненавидит Дорис Даулинг? — не отвечая, спросила она.

Дорис Даулинг была у нас главной и ярой сторонницей Скотти среди девочек.

— Ей просто нравится Скотти, вот и все, — сказал я.

— Вы там без конца меня обсуждаете.

— Мы всегда и всех обсуждаем.

— А что говорит он?

— Кто? Скотти?

— Да, он!

— Ничего. Он вообще не хочет об этом разговаривать.

— Я тоже не хочу! — страстно воскликнула она. — Почему вы не верите, что это мой пони?

— Не знаю, — сказал я. — Но многие считают, что пони твой.

— А сколько их?

— Не знаю. Откуда мне знать?

— Больше всего — девочки, — мрачно сказала Джози.

— Нет. И мальчики тоже.

— Городские мальчики! — сказала она презрительно.

— Да, пожалуй.

— А сельские все за него, да?

— Да, большинство.

— Ну, а почему же ты на его стороне? Ты ведь городской.

Я не мог объяснить ей, что у меня куча причин поддерживать Скотти, но что симпатии мои принадлежали одинаково и ей и ему. Я знал, что мне будет очень жаль любого из них, кто проиграет.

— У вас на ферме так много пони, Джози, — сказал я. — Ты могла бы выбрать себе любого.

Это был не ответ, конечно, но что другое я мог ей сказать?

— Но это мой пони! — сказала она сердито. — Почему они не могут мне поверить? Почему все вы вбили себе в голову, что он не мой? Вы ведь ничего не знаете. Если бы я была в вашей школе…

Она не договорила. Джози знала все о наших спорах и стычках, но наша жизнь не была ее жизнью. Ей бы очень хотелось быть в самой гуще драки. Не в городе вообще, а именно в школе, где она могла бы сама постоять за себя. Но она была в стороне, и это ее мучило.

— Если пони достанется ему, я никогда больше не приеду в город и ни с кем не буду разговаривать, — пригрозила она.

Как и Скотти, Джози тоже готова была заплакать. Поэтому я отошел — я вообще не люблю видеть чужие слезы, чем бы они ни были вызваны. Тем более слезы Джози Эйр — она ведь не из плаксивых…

Так я узнал, что на душе у обоих соперников. И, наблюдая за Скотти в эти дни, я чувствовал, что оба они все время думают друг о друге.

Скотти как будто находился во взвешенном состоянии, выжидая, куда повернет его судьба, которой сам он уже не мог управлять. Один шаг отделял его от той грани, за которой он мог окончательно затеряться в равнодушной пустыне жизни. У него была натура бойца, но беда заключалась в том, что он не знал, с кем и с чем ему надо бороться. Перед ним был безликий суд, который вправе решать его судьбу и, главное, отдать или не отдать ему Тэффа. Я-то знал, что, если бы Скотти окончательно потерял пони, он взбунтовался бы против всего общества. Ни к чему хорошему это его бы не привело.