Спой, маркитантка!
Шрифт:
– Верно, - улыбнулся тот.
– На груди было то письмо во время дуэли.
Серж тут же глянул на висевшую на стуле форму Данилы и достал оттуда конверт:
– Не повредилось! Целое!
– радостно сообщил он, но Анна села в кресло рядом с сестрой и продолжила рассказывать:
– А потом я подслушивать смогла, о чём папенька иногда разговаривал со своим слугой. Всё через него совершал... Всё зло, лишь бы не подпустить Протасовых, отомстить... Папенька наш, Софьюшка,... он был у бабы Нюры и подкупил увезти тебя подальше, да чтоб отравила она тебя. Но слуга в ту ночь вернулся поздно и рассказал папеньке, что баба Нюра отправила тебя на корабль
– Милая женщина, - прослезился в воспоминаниях о ней Данило, взяв руку не менее расстроенной любимой в свою.
– А мама?
– вопросила поражённая Софья, и Анна пожала плечами:
– Не знаю... Думаю, не все тайны она знает...
Она рассказала обо всём, что отец сделал, что говорил, как ненавидел и слеп был в ненависти своей, что в конечном итоге его погубило. Но каждый из присутствующих слушал, жалел и о произошедшем, и его...
Больше же всех в горе себя ощущала отступившая от двери вдова Львова. Она слышала всё, понимая ошибки и мужа, и свои, но отступала назад, к своей спальне... Полная отчаяния, полная раскаяния, а гордость и обида душили...
Глава 57
Уже через два дня Данило поднялся с кровати, как бы кто ни уговаривал ещё оправиться, но рана беспокоила его не столь сильно, как желание не в постели встретить сына, которого обещали вот-вот привезти, и быть на похоронах отца возлюбленной, как бы тот ни поступил в прошлом, как бы ни был слеп в своей ненависти...
Всё время плачущую и прячущуюся ото всех мать, Софья и Анна пытались навестить, попросить выйти, поговорить, но та всё отказывалась, ссылаясь на горе, что переживает лишь она. Жалея себя, но прося прощения, она всё же оставалась в своей спальне, соглашаясь и отпустить из дома охрану, и чтобы Данило оставался здесь, пока не оправится от раны...
В тот день, когда Данило поднялся, радуясь жизни, дарящей ему с любимой долгожданные счастливые дни, в дом ко Львовым прибыл его отец и привёз внука Михаила. Малыш плакал на его руках, но счастливый дед любовался им беспрерывно, то лаская нежной речью, то улыбаясь...
Только взяла Софья малыша на руки, тот прекратил плакать и наблюдавшая с умилением Анна погладила племянника:
– Как же он мил! Какое же это чудо — дети!
– Это... что же?
– спустилась ко всем наконец-то вышедшая вдова Львова.
Она казалась свежей, успокоившейся. Словно была иным человеком. Уставившись на внука, медленно подошла и взглянула в глаза Софьи.
– Это Мишенька, - молвила та.
– Наш с Данилушкой сыночек.
Данило стоял подле, а слов вокруг будто не слышал. Он смотрел на сына, словно на невероятное чудо света, которое выпало честь встретить...
– Разрешите им остаться, маменька?
– жалостливо смотрела Анна, и мать медленно взглянула на каждого присутствующего. Она видела добрые и счастливые взгляды всех: Данилы, Софьи, Анны и любующегося той со стороны капитана Барсова,... Сержа и поклонившегося в приветствие отца Данилы — Михаила Александровича Протасова...
Ничего больше не сказав, она просто ушла, вновь закрывшись у себя в спальне, оставив каждому в душе множество вопросов и странное чувство утраты. С тем же чувством проходили
и похороны Семёна Константиновича Львова. А после... После все вновь собрались в доме Львовых, тихо обедая в присутствии молчаливой и ни на кого не взглянувшей вдовы.На следующий же день, самым ранним утром в дом Львовых вернулся уехавший накануне после похорон капитан Барсов. Доложив отворившей дверь служанке о том, что желает поговорить с Анной, та пропустила обождать в гостиной.
Долго ждать ему не пришлось... Примчавшаяся Анна была будто давно одета и готова к новому дню. Её роскошные волосы были заплетены так, что кудри спадали с плеч, а белоснежное лёгкое платье делало её ангельски прелестной. Дмитрий невольно залюбовался ею вновь, не находя слов, и Анна улыбнулась:
– Вы будто и не покидали нас, Дмитрий... Евгеньевич.
– А Вы не в трауре, - заметил тот, и Анна смутилась:
– Я не хотела выйти к Вам вся в чёрном... Схватила первое попавшееся платье, но Вы правы, мне стоило не спешить так...
Дмитрий подошёл, взяв её руку в свою, а волнение переполняло всего его, не позволяя говорить всё то, о чём так хотел. Он смотрел в её глаза, видел тот же ласковый взгляд, каким ласкал, и Анна вновь улыбнулась:
– Не уходите больше.
– Как бы мне этого хотелось... Больше всего на свете...
– Останьтесь, - прошептала Анна, а осторожная рука Дмитрия уже гладила её по щеке.
Ласкаясь об неё, Анна закрыла глаза и невольно тянулась к губам столь дорого кавалера, становившегося всё ближе и ближе. Дмитрий не мог сдерживаться более, прикоснувшись поцелуем к её вздрогнувшим губам, но их столь трепетную встречу нарушил голос появившейся на ступенях вдовы Львовы:
– Вы что себе позволяете?!
Отошёл Дмитрий от Анны тут же и поклонился:
– Простите, Ольга Марковна,... нет сил ждать, чтобы прийти и просить руки Вашей дочери Анны.
Анна так и ахнула от радости, но тут же попятилась прочь под указ строгой матери вернуться к себе сменить наряд:
– Немедленно! У нас траур! Как смеете все в столь горестный час забыть об уважении к моему супругу, к отцу?!
– воскликнула она и стала всё больше и больше кричать.
– Даже если он и не был прав, даже если и был столь жесток! Всё на благо старался! На благо вас, дочерей!
– Это неправда!
– выкрикнула вдруг Анна, оставшись стоять наверху и взирать на оглянувшуюся мать.
– Он всегда был жесток! Любви не проявлял ни к кому! Заслужил ли он сей чести, чтоб я носила траур по нему?!
– Негодная, - еле слышно молвила поразившаяся мать, и Анна, осознав, что повела себя недопустимо, в рыданиях умчалась к себе.
– А Вы,... Дмитрий Евгеньевич, - повернулась мать к капитану Барсову, с волнением ожидавшим своей участи.
– Должна огорчить Вас, но мой выбор пал на Сергеева Сергея Ивановича. Старый дворянский род. Так что, извольте... Прошу покинуть наш дом и не появляться здесь боле.
– Мой род, Ольга Марковна, не менее дворянский, чем его, - поклонился Дмитрий и не стал задерживаться.
Он ушёл на этот раз, но отступать был не намерен...
Заключение
Вскоре вдова Львова всё же со многим была вынуждена смириться и признать вину в ошибочном отношении к дочерям и их судьбе. Прося у них в откровенной беседе в один из ближайших вечеров прощения, она была крайне удивлена и осчастливлена их объятиями.