Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев

«И вообще мечтать не вредно. Тут непонятно, будет ли что положить в котел через неделю…но чаяния уже о смене общественно-экономической формации, а также организации устойчивой власти в масштабах континента»

Артиго еще помолчал, топая ножками в детских ботинках. Следовало отдать ему должное, мальчишка хоть выглядел аутичным и слабым, оказался вполне жилист и вынослив для пеших переходов.

— Не нужно, — глухо вымолвил он, уставившись куда-то в сторону.

— Что? — не поняла женщина.

— Ты говоришь меньше, чем знаешь. Намного меньше. И не умеешь лгать, — теперь маленький император уставился на нее, и у Елены мороз по коже скользнул, настолько недетским был тот взгляд. Взгляд человека, два года живущего в осознании, что половина мира хочет его убить, а вторая половина — надеть на палку в качестве марионетки.

— И не умеешь высказывать хотя бы тень уважения к тем, кого не уважаешь, — закончил маленький император. — Так что не пытайся скверно притворяться.

— Это не отсутствие уважения, — покачала головой Елена. — Ваше… Высочество.

— Величество, — безрадостно усмехнулся мальчик со взглядом старика.

— Ваше Величество, — поправилась женщина. — Просто…

Эх, а и черт с ним, была не была.

— Просто в тех краях, откуда я родом…

«Так не принято»?.. Нет, плохой вариант.

— Я очень мало общалась с благородными особами. У меня нет в крови этих знаний и привычек.

«Интересно, а как меня воспринимала Флесса? Она ведь тоже пренебрегала всеми условностями»

Елена ожидала, что сейчас последуют неминуемые вопросы и уже приготовилась рассказывать наспех придуманную историю о каких-нибудь далеких местах, может быть даже за океаном. Отличный, кстати, повод аккуратно заложить в голову Артиго идею о мире за пределами Ойкумены. Крошечная мысль из которой, глядишь, со временем родится эпоха географических открытий.

Однако мальчик не стал ничего спрашивать. Он подумал и со вздохом произнес:

— Тебе нужно учиться этикету. Может быть, мы все умрем еще до заката. Но может быть Пантократор даст нам шанс вознестись. Будет странно и нехорошо, если ты станешь проявлять давние привычки в новом положении моего фамильяра. Строптивый и невоспитанный слуга отбрасывает дурную тень на господина.

Елена хотела ответить, однако не успела. Выдвинувшийся вперед Бьярн возвращался, спеша и определенно готовый сообщить нечто важное.

— Впереди мост, — сказал покалеченный искупитель. — И застава какая-то.

— Бандиты? — Кадфаль сориентировался первым.

— Нет. Они тут давно, место обжитое. На рвачей и бетьяров не похожи.

— Достаем флаг? — Гамилла посмотрела на Елену и Артиго, будто не могла сразу решиться, чье указание исполнять в случае противоречия. Однако и мальчик, и женщина кивнули разом, не сговариваясь. Арбалетчица достала из седельной сумы аккуратно сложенное полотнище с рядом тесемок для крепления. Хель молча вытащила из поклажи сапоги, начала переобуваться. Гаваль задумался, к чему это, затем сообразил, что в сапогах скакать и прыгать удобнее, то есть рыжеволосая готовится к драке. Юноша побледнел, чувствуя, как подкатывает к горлу скудный обед. Гамилла и Марьядек тем временем развернули белое полотно.

Флаг Несмешной Армии императора Артиго представлял собой хоругвь, то есть прямоугольник, не развевающийся горизонтально, а прикрепленный к перекладине на древке в буквы «Г», так что материя свободно висела. К белому полотну были пришиты девять значков из темной ткани — восемь треугольников, расположенных в два столбика, и один квадрат, венчающий композицию. Круги смотрелись бы лучше, однако такая символика свидетельствовала о вероятной принадлежности к Церкви, это, скорее всего, повлекло бы лишние вопросы.

Когда «прорабатывали концепт», сначала у Елены возникла мысль повторить знамя, которое она видела однажды то ли в галлюцинации, то ли видении. Прямоугольный штандарт с тремя символами — литиры, означающие «закон», «плуг» и «меч». Однако, во-первых сон был однозначен: белые символы на черном поле. Во-вторых, Елену охватывала дрожь при одной лишь мысли о том, чтобы оказаться хоть как-то причастной к этому образу возможного будущего. Поэтому, чуть-чуть подумав, она решила, что сделать «изысканно и многозначительно» можно другим способом. Тут и вспомнился старый-старый фильм, который Дед считал если не лучшим из всего, что когда-либо снималось на пленку, то одним из. Так земная классика обрела воплощение в совершенно ином пространстве-времени.

— Ну, двинулись, — проворчал Бьярн, критически обозрев дизайнерский флаг.

Река была неширокой, метров двадцать шириной, может тридцать. Течение довольно медленное, вода умеренно чистая, не как в озере, однако дно рассмотреть можно. На полупрозрачной глади отражались розово-желтые блики солнца. Пару раз что-то шумно плеснуло, вызвав оживление у Гаваля, который от внезапно открывшейся возможности порыбачить даже перестал бояться, во всяком случае, на время.

Мост был каменный, однако сильно, очень сильно изношенный, со следами энергичной эксплуатации при минимальных вложениях на амортизацию. Часть камней то ли вывалилась естественным образом, то ли была вытащена для строительных надобностей. Покрытие в середине постройки давно заменили на дощатое, несколько бревен подпирали конструкцию, показывая, что «быки» уже не справляются.

Застава представляла собой два сарая, побольше и поменьше, коновязь, а также сторожевую башню, почерневшую от времени.

Поленница дров, кострище, обложенное битыми кирпичами, и большой котел, похожий на кувшин с обрезанным горлышком. Здесь явно обосновались прочно и надолго. Личный состав, из тех, кого видно, был укомплектован четырьмя пехотинцами, а также сержантом. Последний тоже пребывал в пешем состоянии, однако привязанный конь был сильнее на вид и повыше рядовой крестьянской лошади, да и копье, прислоненное к сараю, казалось настоящим. Не рыцарская пика, которая прошивает два ряда пехоты, но тоже штука грозная.

Огонь теплился, котел парил, источая запах вареной брюквы, капусты и солонины. Пехота занималась хозяйственной деятельностью, сержант, озирая окрестности строгим взором, громоздился на стуле из полена с водруженным поверх седлом. У коновязи сидел грустный мужчина в городском платье, с колодкой на шее, покрытый синяками. Видимо злостный неплательщик пошлины. Какой-либо символики пункт досмотра и сбора не имел, что маркировало его как, вероятнее всего, самоуправный.

Завидев нестройное, но сплоченное воинство, да еще под непонятным флагом, сторожевая общественность обозначила некую деятельность. Стражники засуетились, что-то уронив, понатягивали сброшенные ватники, вооружились копьями немногим выше человеческого роста. Сержант ограничился тем, что поправил на поясе кожаную портупею с кавалерийским шестопером. Елена уже запомнила — если оружие выглядит маленьким, несерьезным, значит для всадника, который обычно воюет лишь одной рукой.

Компания приближалась к мосту, стараясь двигаться быстро и в то же время с достоинством, как положено свите значимого человека. Первым шагал Раньян, которого лекарка, наконец, побрила. Так что бретер, бледный и похудевший, выглядел сурово, зловеще, уже не как мушкетер, а скорее вампир. За спину Раньян повесил меч Хель, а дареную королевскую саблю подвесил к поясу и выставил напоказ, чтобы темный рубин в рукояти светил на все деньги, внушая почтение. Следом вышагивала Гамилла, торжественно вздымавшая хоругвь безымянного повелителя. Бок о бок с ней торопился Гаваль, не понимавший, отчего при равной длине шага ему приходится семенить, чтобы угнаться за спутницей. Менестрель играл на флейте, потому что неприлично знатному человеку странствовать без герольдов и музыкантов. Кстати, получалось неплохо — юноша набрался практики, поучился у столичных деятелей искусства, поэтому его мелодия звучала достойно.