Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев

Дверь на смазанных петлях даже не скрипнула, открываясь, лишь сквозняк слегка пригладил седые волосы герцога. Шаги слуг были почтительны и едва слышны благодаря войлочным подошвам.

Закончу сегодня, решил правитель, сделав глоток вина из стакана. Чистейшее стекло, декор золотой эмалью… Как же обустроить ремесленное изготовление таких вещиц? Где найти хороший песок?

За то, что я полюбила Вас,

Меня одели Вы в атлас,

Но не судьба нам вместе быть,

И прошлое не изменить.

Песня оборвалась и тонкая леска, свитая из женских волос, захлестнула шею герцога. Лишь в этот момент Удолар понял, что вошедших слуг не сопровождал медовый запах белого воска от связки новых свечей. Один убийца изо всех сил затянул петлю, упершись коленом в спинку кресла из прочной акации. Второй навалился на владетеля, прижимая руки.

На жизнь герцога покушались не первый и даже не десятый раз, однако впервые это происходило столь… грубо. Не яд, не корабль, собранный так, чтобы разломиться на сотню частей в непогоду, не «случайный» промах из арбалета на охоте или, в конце концов, быстрый удар стилетом в полутьме господских покоев. Обычная удавка и несколько подкупленных слуг. Поэтому в первые мгновения Удолар ощутил скорее замешательство, чем страх. Затем пришел гнев. И лишь через пару секунд, а может и больше, когда удушье накрыло разум багровой пеленой, а смерть овеяла герцога взмахом крыльев, Вартенслебен понял, что сейчас умрет. И тогда испугался по-настоящему.

Ужас облизывал сознание, скребя шипастым языком, но тело, повинуясь инстинкту и безграничному желанию выжить, действовало будто само по себе.

Если бы злодеи были чуть лучше подготовлены, они пользовались бы проволочной струной и сделали правильный «захлест», когда удавка обвивает шею полностью. Но это были подкупленные слуги, которым не преподали высокое искусство тайного убийства. Удолар повернул голову до упора, так, что хрустнула шея, это позволило втянуть несколько драгоценных капель воздуха. Герцог рванулся изо всех сил, так что каждая мышца содрогнулась в конвульсии. Убийцу, который держал руки жертвы, подбросило, ударив о столешницу, давление ослабло на мгновение, и Вартенслебен сумел вытащить из потайных ножен в рукаве короткий нож. В пику давним традициям семьи, а также отдавая должное любви к охоте, одиннадцатый герцог не ценил граненые стилеты, предпочитая что-нибудь широкое, пригодное для нормального реза. Один удар за спину, ниже пояса, судя по сопротивлению клинку — удачно. Веревка на шее задергалась, будто убийца пытался перепилить мишени глотку — кажется, покушавшийся был ранен, однако до последнего старался выполнить задачу. Кто-то что-то закричал, но герцог ничего не мог разобрать из-за рева в ушах. Легкие горели, сознание опять заволакивала багрово-черная мгла, но Вартенслебен сумел ударить еще раз, целясь вслепую по вражеской руке. Снова попал, и смертельная петля на шее сразу ослабла. Второй убийца мотнул головой и попробовал навалиться вторично — чтобы напороться на выставленный клинок.

Воздух прорвался в сухое горло, обжигая будто чистейшее пламя, шея болела так. словно голову пытались отрезать ржавой пилой, а легкие заполнил расплавленный свинец. Нож едва держался в ослабевшей ладони, однако герцог был все еще жив, и сжимал скользкую от крови рукоять. Поняв, что удушение не задалось, второй злодей выхватил кинжал и без всяких изысков ударил герцога в живот. Удолар инстинктивно закрылся свободной рукой, но безуспешно — хорошо заточенный клинок разрезал до кости руку, отбросил ее, распорол плотную ткань мантии и до середины погрузился в живот правителя.

Герцогу показалось, что его целиком окунули в чан, полный кипятка. Укол жаркой боли раскрылся под солнечным сплетением, будто зловещий цветок, пронзив тело до кончиков пальцев. А вслед за болью пришла волна непередаваемой ярости. Свирепая злоба пополам со страхом гибели умножила силы немолодого уже правителя, вернула на считанные мгновения энергию бойца, лично входившего конницу в атаки. Рыча сквозь стиснутые зубы, герцог вцепился свободной рукой в горло убийцы с кинжалом, опрокинул на стол и трижды с размаху, по самую гарду, всадил нож в грудь противника. Капли чужой крови забрызгали герцогу лицо, собственная проступила на губах, и Удолар стал похож на языческого демона, умилостивленного жертвоприношением. Белые одежды обильно покрылись алым и багровым цветами.

Убийца, прошитый герцогским ножом, выл и сучил ногами, когда владетель развернулся к душителю. Тот пытался зажать распоротое бедро и отступал к двери, видя, что покушение рассыпается на глазах, как башенка, построенная из гальки детьми.

Истошный женский крик заметался в каменных стенах, и Удолар понял, что теперь он вдовец. Где-то уже шел бой, гремело железо, и тревожно завывали горны. Треск ломаемых дверей разносился по коридорам и лестницам. Детская, понял герцог. Они ломают двери в комнату, где спят все дети Вартенслебенов — в одном зале, чтобы с малолетства избегать расхолаживающей привязанности к роскоши. Очевидно, кто-то решил одним ударом отсечь целиком ветвь правящей семьи, в точности как много лет назад поступил сам Удолар. Кровь обильно сочилась из раны, внутренности пекло адским огнем, мантия промокла, будто на герцога вылили кадку горячей краски.

«Они покусились на мою семью!»

Рыча, как дикий зверь, роняя капли соленой крови с губ, Удолар перехватил нож и, шатаясь, пошел на раненого душителя, который стоял на пути к двери.

«Я всех вас отправлю в ад»

Стражники тела не спешили врываться в покои господина, чтобы защитить от напасти. Значит либо подкуплены, либо отвлечены. Раненый упал, отполз в сторону, за ним тянулся широкий мокрый след. Судя по всему, нож вскрыл бедренную жилу, и душителю оставались считанные минуты бренной жизни. Герцог раздумал убивать раненого и проковылял мимо, упрямо идя на звук разбиваемой двери, сжимая обеими руками нож, чтобы не выпал из непослушных пальцев. Каждая секунда теперь не имела цены и, как бы ни хотелось заживо спустить шкуру с убийцы, тому повезет сдохнуть легко. Но, Господи помилуй, как же заплатят за предательство организаторы покушения.

«Они хотят убить моих детей…»

Удолар снова зарычал от бешеной ярости, чувствуя, как стекает горячая кровь меж зубов. Сил уже не оставалось,однако герцога влекла ненависть. И понимание, что совсем рядом вот-вот погибнут наследники фамилии Вартенслебен.

* * *

Он вздрогнул, приходя в себя. Качнул головой, молясь, чтобы несколько мгновений старческого забытья не были замечены пристрастными наблюдателями. Не дай Бог, герцог еще и храпел… Нет, вроде обошлось, никто не заметил. Удолар машинально потер шею там, где давно уж не осталось и следа от удавки, однако сохранилась невидимая черта, ноющая в непогоду. Он качнул головой, легким жестом отстранил камердинера, который сунулся, было, с чаркой на серебряном подносе. В герцогском рационе лекарственные настои решительно теснили вино и прохладительные напитки, так что Удолара подташнивало от запаха микстур.

Он оглянулся, едва поворачивая голову, сохраняя на лице брезгливую мину абсолютного превосходства. Благо привилегированная ложа одесную императора позволяла видеть все.

Гетайры Оттовио штурмовали «замок любви», с азартом и весельем юности, очаровательные дамы, соответственно, энергично защищали укрепление, сбрасывая штурмующих, не желая отдавать предопределенную победу слишком уж легко. Знать, заполнившая трибуны, проявляла все виды азарта, кто-то сдержанно, сохраняя достоинство положения, а кто-то с плебейским размахом. Почти все лица были герцогу хорошо знакомы — столичная знать, эмиссары королей, а также избранные представители купеческих и мастеровых гильдий. Все, кто месяцами пренебрегал ставленником Острова, а теперь, почуяв изменение равновесия и сладкий запах возможностей, наперебой осаждали вошедшего в силу правителя Ойкумены.

Ублюдки, мстительно подумал герцог. Паршивые корыстные ублюдки. Ловите жалкие шансы, пресмыкайтесь ради мимолетного взгляда императора. Все равно Четверка есть и останется ближайшими друзьями, сподвижниками юного правителя. Хотя, конечно, придется очень постараться, чтобы отпихнуть наглых претендентов подальше от сиятельного внимания. На этом, в сущности, держалось единение ближайших соратников Оттовио — истово ненавидя друг друга, они все же стояли как побратимы, локоть к локтю, держа оборону от недостойных. И вынужденный союз оказывался прочнее родственных уз.

Курцио, как обычно, пропадал где-то, верша хитрые шпионские дела. Из всех соратников герцог презирал островного выскочку больше всего. Презирал и по совокупности прегрешений желал скорейшей, мучительной смерти. Однако худородный парвеню еще не исчерпал полезности для трона и Четверки.

Князь Гайот из Унгеранда должен был вернуться со дня на день, привезя новые договоры с тухумами относительно найма полков. А Шотан… Да, вот же он, в компании девицы Фийамон. Кааппе изящно опиралась на руку графа, который, в свою очередь, надел шарф с символикой Меча и Булавы. Намек на то, что сердце Безземельного принадлежит вполне конкретной Даме, был, по меркам столичного двора, чересчур прямолинейный, даже грубый. В чьем-нибудь ином исполнении это выглядело бы как туповатая неотесанность, однако, с учетом репутации Шотана, смотрелось оригинальным сумасбродством.