Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев

Пока на мосту шла поножовщина, игравший в камешки мальчик, наконец, заметил, что происходит и, не тратя времени на выяснение, припустил со всех ног вдоль берега.

Гамилла извлекла из сумы очередной снаряд, оглянулась на Артиго в безмолвном вопросе. Император молчал, глядя куда-то вдаль и поверх головы отчаянно убегавшего мальчонки. Гамилла так же молча вложила в пращу свинцовый шарик. Все почему-то думали, что возвращавшаяся с другого берега Хель ударится в человеколюбие, но рыжеволосая промолчала, стирая кровь с оружия рукавом одного из мертвецов. Лицо женщины казалось мелово-белым, темные зрачки, наоборот, чернели, расширившись, до пределов радужки, от века до века. Желваки проступили под кожей, словно гранитные камешки.

Коротко хлопнула праща, тихонько свистнула пуля. Спустя несколько мгновений сквозь шум катящей воды реки донесся звук, который отныне преследовал Гаваля во снах и воспоминаниях, отравив жизнь до самого последнего дня. Мягкий шлепок с ноткой звонкого треска, какой бывает, если ударить по арбузу камешком, пробив корку. Кадфаль, бормоча «Господи, прости мне грехи тяжкие», добил раненых злодеев, разбивая палаческой дубиной черепа и ломая руки, воздетые в попытках защититься. Вопли и мольбы о пощаде скользили мимо ушей искупителя, будто речной поток по камням. Менестрель, который доселе мужественно крепился, при виде этого не выдержал и упал на четвереньки, в мучительных спазмах извергая скудный обед.

Бьярн положил меч на сухую землю, распустил многочисленные шнурки на гульфике и помочился на труп главаря бандитов. Поймав косой взгляд бретера, седой убийца пояснил, чуть смутившись:

— Старые привычки, чтоб их…

Раньян пожал плечами с легким осуждением, но развивать тему не стал. Гаваль продолжал стоять на четвереньках, извергая из глотки уже чистую желчь пополам с воздухом.

— Не безупречно. Но близко к тому, — одобрил бретер, глядя на покойников, зарезанных и заколотых лекаркой-фехтовальщицей.

Хель молча склонила голову, то ли согласившись с очевидным, то ли благодаря за науку боя, посредством которой она в одиночку перебила бОльшую часть злодеев. Лекарка-убийца по-прежнему казалась бледной и натянутой, как арбалетная струна.

Бьярн подошел к мужчине в колодках. Тот, втянув голову в плечи, напряженно следил за сумрачным убийцей, похоже, боялся говорить первым.

— Ну, а ты кто такой и что скажешь за себя? — спросил рыцарь, пробно взмахивая мечом над головой узника, будто собираясь побрить тому и без того коротко стриженую макушку. Надо сказать, мужчина в колодках, разумеется, впечатлился, однако не был испуган до потери здравого смысла. Узник при более внимательном и близком рассмотрении оказался молодым и довольно симпатичным блондином, лишние годы ему прибавляли щетина, синяки, грязь и настороженный вид. Горожанин выпрямился, насколько получилось, и с достоинством промолвил:

— Я зовусь Кондамин Шапюйи. Я племянник господина Коаду Шапюйи, правоведа, нанятого славным градом Дре-Фейхан.

— Не слышал про такой, — покачал головой Бьярн.

Кадфаль, методично, с крестьянской основательностью обиравший покойников, хотел было что-то вставить в диалог, но передумал. Наверное, решил, что бывший рыцарь лучше справится с переговорами. Раньян, вернувший саблю, придирчиво изучал клинок, проверяя, не случилось ли какого-нибудь изъяна, пока благородное оружие пребывало в недостойных руках. Артиго подвел оставшуюся в живых лошадь к коновязи, старательно привязав. Для остальных тоже нашлось занятие, например Марьядек отдал хоругвь Гавалю и спасал, как мог, пригоревшее кушанье в котле. Гамилла и Витора, не сговариваясь, занялись потрошением маленького склада фальшивых заставников и, судя по всему, представители разных сословий достигли совместных успехов.

— А город есть, — не смущаясь, ответил племянник некоего Шапюйи. На лице узника выступили капли пота, в остальном же бедняга сохранил присутствие духа.

— Освободи его, — проворчала Хель, закончив с мечом. — Натерпелся.

— Здравое предложение, позволю себе с оным согласиться, — поклонился, как мог, узник.

— Мечом ты машешь ловко, — буркнул рыцарь, повернув голову к Хель. — Умом господь тоже вроде как не обделил. А вот наблюдательностью не блещешь.

— Что? — фехтовальщица чуть сжала пальцы на рукояти меча, но скорее по уже сложившейся привычке отвечать на все необычное готовностью к схватке.

— Все-таки разбойничья жизнь хорошо учит… жизни, — Бьярн позволил себе чуть-чуть пофилософствовать, не смущаясь тавтологией. — Малонаблюдательные живут недолго и плохо.

— Поясни, — с вежливым холодком в голосе попросила женщина. Раньян подошел ближе, прислушиваясь.

— Он, — Бьярн коснулся мечом головы Шапюйи, тот вздрогнул. — Узнал его, — острие качнулось в сторону Артиго, закончившего вязать узел. — Сделал морду ящиком, но не сразу.

— Правда? — спросила Хель у колодочника, затем поморщилась, осознав, насколько глупо прозвучали ее слова.

Поздние, черт знает откуда взявшиеся мухи, начали кружиться над покойниками, зло жужжа. Гамилла оставила хозяйственные заботы на Витору, собрала самострелы убитых и занялась чем-то смахивающим на колдовство с шепотом и загадочными движениями. Артиго молча посмотрел на узнавшего юного императора горожанина. Глаза стоявшего мальчика и сидящего мужчины были на одном уровне и, судя по всему, колодочник не прочел в бледном лице Артиго ничего хорошего.

— Жаль, — просипел Бьярн, поднимая меч. — Не богоугодно и прискорбно. Но делать нечего.

— Погодите, любезные господа! — воскликнул Шапюйи, гремя колодкой и энергично шевеля пальцами. — Позвольте молвить пару слов, не больше!

— Помолиться? — уточнил Бьярн. — Это можно. Только недолго. Застоялись мы. Того и гляди, кто-нибудь еще нагрянет.

Раньян задумчиво оглядел заставу, которая всем видом рассказывала грустную повесть о бандитах, положивших целиком честный отряд мостовой стражи. Оглядел и согласился при молчаливом одобрении остальных:

— Да, не стоит нам здесь задерживаться.

Будто вторя ему, раздался плеск — Марьядек и Кадфаль сбрасывали в речку обобранные тела. Браконьер при этом глухо ругался, искупитель же молился, призывая Господа явить милосердие по отношению к заблудшим душам. Хель успела сходить к убитому Гамиллой мальчишке и теперь несла тело на руках, осторожно, как спящего. Лицо у лекарки по-прежнему казалось гипсовой маской с черными провалами глаз. Бьярн мимоходом подумал, что такие же образы он уже видел, хоть и редко. Например в зеркале из полированной бронзы, которое чудом сохранилось в одном далеком монастыре… Как правило за холодной личиной скрывался бешеный, как в торфяной ловушке, огонь чувств. Еще старому искупителю подумалось, что пламя такого рода неизменно прорывается наружу, испепеляя все вокруг.

— Я, разумеется, помолюсь! — торопливо вымолвил узник, прерывая думы рыцаря. — Особливо за ваше здравие и всяческое преуспевание, о, мои справедливые и доблестные спасители!

Суровые могильщики, тем временем, договорились, что мальчишку в красном шапероне следует похоронить. Он, конечно, был на подхвате у злодеев, вон гляньте-ка, в чужое платье одет, даже подогнать не успели. Однако наверняка малогрешен в силу возраста, поэтому вполне достоин более человеческого погребения. Опять же, могилка небольшая потребуется, быстро управимся… Гаваля вырвало снова, однако юноша стоически уберегал драгоценное знамя от падения на землю и брызг.