Справедливость-это женщина
Шрифт:
– Так что нечего зря беспокоиться.
– Наверно, это так. – Мальчик склонил голову в сторону, и выражение его лица сделалось задумчивым, когда он сказал: – Я не уверен, что мне хочется идти на фронт: я не люблю убивать – крыс или даже жуков. На днях на уроке биологии Джон Долан сказал, что я – маменькин сынок, поскольку я не мог смотреть на внутренности крысы, но ведь я не маменькин сынок, правда, тетя Бетт?
– Конечно нет, ты – очень бойкий парень, и это можно иногда определить по твоим разорванным брюкам.
– Элизабет такое говорит? – Бетти остановилась, и мальчик,
– Да, говорит, поскольку в этом случае сможет стать сестрой милосердия.
– Но она может стать сестрой милосердия и без войны.
– Но тогда ей не придется ухаживать за ранеными солдатами, а она хочет именно этого – ухаживать за ранеными.
– Правда? Когда же Элизабет говорила об этом?
Они продолжили движение, и мальчик тотчас дал ответ:
– Да вчера вечером, когда мы сидели у теплиц и… – Мартин вдруг замолчал и быстро взглянул на Бетти; и она в свою очередь посмотрела на него.
– Ты не передашь маме?
Бетт отрицательно покачала головой, затем сказала:
– Но ты же знаешь, что тебе запрещено ходить в коттедж.
– Но я не был в коттедже, тетя Бетт, я был у…
– Все равно. – Ее голос теперь был спокойным. – Ты же знаешь, что имеет в виду твоя мать, ведь так?
Мальчик смотрел теперь вперед, его голос был напряжен, и тоном взрослого он проговорил:
– Мне нравится Элизабет, тетя Бетт. Мне всегда нравилась Элизабет, и я не собираюсь прекращать разговаривать с ней. В конце концов… – Он пристально посмотрел на Бетти и продолжал: – Отец никогда мне не говорил, чтобы я не разговаривал с ней и не ходил в коттедж. Элизабет нравится отцу, очень нравится, и ему нравится Хейзл… и Дэвид. Я… я не понимаю, почему люди не могут нравиться, если они черные; Дэвид ведь не может не быть черным. К тому же Элизабет не черная, так чего же мать поднимает шум? Не могу понять. Я хотел бы, чтобы она сказала мне, почему она ей не нравится. Однажды я спросил ее, но она рассердилась и заболела.
– Мартин. – Бетти остановила его движение, когда они дошли до поворота подъездного пути, и, наклонившись к нему, спокойно произнесла: – Не надоедай матери такими вопросами. И старайся не видеться с Элизабет, когда мать дома. Когда она в Лондоне… ну, я в любом случае не могу все время следить за тобой, ведь так? – Теперь она улыбнулась ему, а он медленно улыбнулся ей, затем совсем не по-мальчишески он вдруг потянулся к ней, обнял ее и сдавил в объятиях. Когда она на мгновение крепко сжала его, он сказал:
– О, тетя Бетт, как жаль, что ты – не моя мать! Жаль, очень жаль.
Теперь они стояли порознь; ее глаза мигали, она сглотнула и сказала:
– Конечно, это очень приятно слышать, Мартин, но… но не повторяй больше этого, поскольку… ну, мать очень любит тебя, и ей будет очень больно, если она хотя бы вообразит себе, что ты мог такое подумать.
– Извини… извини, тетя Бетт.
– Да не стоит извиняться. – Женщина нежно дотронулась до его щеки. – Это самое приятное и лучшее из всего, что когда-либо говорили мне… поверь, Мартин… и я буду всегда дорожить твоим отношением ко мне, но… но не говори больше этого на случай, если… ну
ты понимаешь?– Да, тетя Бетт.
Они продолжали путь, и, когда огибали поворот, женщина сказала:
– Смотри, дедушка машет тебе.
Мальчик взглянул наверх на наблюдательную башню и сильно замахал в ответ; затем, когда они подошли к дому, Мартин сказал:
– Вчера я чуть не подрался за дедушку.
– Чуть не подрался? Каким образом?
– Джон Долан и Артур Браун заявили, что он – человек, окутанный тайной, и что, возможно, он совершил преступление, иначе не сидел бы всю жизнь в стеклянном доме. Они говорят, что он находится там с молодых лет.
– Какая несусветная чушь! Ты сказал им, что он страдает от сильного артрита и едва может передвигаться?
– Сказал, но Артур Браун заявил, что это обман. Если бы он был один, я бы задал ему жару, но с ним был Джон Долан, а он больше меня, и их уже было бы двое на одного. И еще знаешь, тетя Бетт, что они сказали? Они сказали, что ему поднимают пищу извне с помощью лебедки. Джон Долан говорит, что сам видел это. Ох, я бы разбил ему башку…
Когда они входили в дом, Бетти от души смеялась, сказав:
– Знаешь, что они могли видеть? Строительные леса, когда он перестраивали стены и настилали на башню плиты. Ведь Джон Делан был среди ребят, которые тогда пришли и собирали вместе с тобой сбитые ветром плоды, да?
– Да, был.
– Так он это и видел. У него богатое воображение, у этого мистера Джона Долана. Напомни ему о строительных лесах, когда снова увидишь его.
– Ну, наконец-то. Что-то вы поздно.
Они остановились, когда Элен спустилась вниз, и Бетти ответила, взглянув на свои часы:
– Не думаю; он прямо из школы, а я из города.
– Возможно, это и так, но я слышала, как автомобиль въехал в подъездную аллею более пяти минут назад.
Бетти с трудом сдержалась, что бы не воскликнуть: «О Боже, угомонись!» Но заставила себя лишь сказать:
– Мы решили немного прогуляться, Элен, и мы задержались, чтобы посмотреть на синичкино гнездо.
Бетти смотрела на сестру, такую модную, такую изящную, и удивлялась, сколько злобы содержится в этом тщедушном теле. Она также подумала, что такие люди, как Элен, превращают ложь в своего рода добродетель. Она наблюдала, как она обняла сына и повела его вверх по лестнице, говоря:
– Вот что я подумала: как насчет того, чтобы нам вместе поехать на следующей неделе в Лондон за рождественскими покупками?
– Но мы кончаем учиться лишь двадцатого, мама.
– Ничего, я напишу и попрошу директора отпустить тебя: всего на несколько дней.
– Но не забудь, мне нужно будет написать контрольную и выполнить домашнее задание. Тема – «Буря» Шекспира, и я один из…
Голос мальчика стих, когда мать резко убрала руку с его плеч. Оставшись стоять на верхней лестнице, он смотрел, как она быстро прошла к себе в комнату, а затем обернулся и взглянул вниз в холл, где по-прежнему стояла Бетти. И когда она покачала ему головой и подала знак, выставив вперед палец, он понял ее и, неохотно подчинившись тому, что она имела в виду, последовал за матерью в гостиную.