Справедливость силы

Поклон тебе, Великий Гакк! Поклон старому доктору! Пусть будут вечны над вами слова: "Честь и слава России!"

Как-то меня спросил болгарский тренер (он изучал спортивную психологию), что я шепчу, когда выхожу на помост. Я остерегался предельного "железа", старался подавить неуверенность, никому никогда не признавался в ней, искал слова – опору в других. Шептал стихи. Разные. Когда я сказал о стихах болгарскому тренеру, он с сомнением глянул мне в глаза. А напрасно! Никакой допинг не сравнится со словом. Недаром на Востоке говорят: "Рана от ножа заживает, рана от слова – никогда".

Помню свою первую победу на командном чемпионате СССР в Горьком 16 декабря 1958 года. Мы с тренером решили перекрыть результат Медведева, показанный на чемпионате мира. В жиме и рывке я взял намеченные веса (я весил тогда 114 кг). Все понимали, куда клонится борьба, и каждый подход взвинчивал зал. Но в толчковом упражнении я мог сорваться. Я и устал, и еще худо управлял собой, и главное – едва залечил травмы. Последняя попытка! Я стоял за занавесом, уже готовясь шагнуть на сцену. Богдасаров помогал мне расправлять трико. И вот в тишине, решающей судьбу и которая тем так памятна спортсменам, я услышал скороговорку Ивана Любавина – тренера Медведева (он не видел меня, а я стоял в двух шагах): "Этому… не взять вес!"

Я задохнулся яростью – и не потому, что Любавин покрыл меня… Нет! Он не сомневался в моей трусости! Насмехался! Я трус!

И я уже больше не чувствовал пола, не слышал зала. Я ослеп, и лишь штанга, точнее – ощущения в мышцах существовали для меня. Выполнил упражнение, как на учебном весе. Мне показалось, будто в "низком седе" я надел штангу на себя: так ладно тяжесть распределилась по мышцам и суставам. Я выпрямился почти мгновенно. Если бы даже травмы ожили, не пустил бы страх и боль в сознание. Я и не пускал ничего в сознание, кроме команд борьбы. Две едва залеченные травмы – коленного сустава и позвоночника – даже не дали знать. Я, на языке спортивного жаргона, заштамповал подход.

Потом я узнал "железо", узнал себя… Скорее, не узнал, а научился верить… А стихи… Поди отделайся от воли слов…

Я взбудоражен, я взволнован,

Во мне звучат разливы нив,

Я вдохновеньем коронован…

Стихи Бурлюка из журнала, посвященного его 80-летию. Журнал из той пачки, втиснутой между книг на долгие годы, пока большой спорт распоряжался мной. Там же отрывки из дневника Маруси Бурлюк за 1930 год с записями высказываний Бурлюка.

"Публика чувствует себя прекрасно, пока с ней беседует посредственность" (Оскар Уайльд).

"У неопытного поэта слова грызутся, как звери в клетке" (Бурлюк).

"Искусство, доведенное до простейших форм, перестанет существовать… у него нет трудностей, которые необходимо преодолеть, чтобы достигнуть мастерства…" (Бурлюк).

И отдельно: "Стихи часто писались и пишутся в обмен на кредитки. Коммерческое, продажное "искусство"– знак наших дней" (* Из коллекции Н. А. Никифорова. Тамбов, Литературный музей).

Рассказ поэта Василия Васильевича Каменского о себе и своем времени (это он учился вместе с Заикиным летному делу у Анри Фармана).

"…Восемнадцати лет увлекся театром, уехал в Москву, стал актером. Играл в Севастополе, Тамбове, Кременчуге и Николаеве, где работал в труппе В. Э. Мейерхольда. В этом Николаеве волею обстоятельств жил у приятеля в бюро похоронных принадлежностей – спал в сторублевом дубовом гробу, на складе. Было страшновато, но уютно. Мейерхольд посоветовал мне бросить сцену: увидел во мне литератора. Я послушался. И случайно попал в Константинополь, а потом уexaл на Урал. Начал печатать стихи в газете "Урал".

В 1905 году был избран делегатом на I съезд Железнодорожного союза. И все время забастовки состоял председателем забастовочного комитета громадного Уральского района от Бисера до Екатеринбурга. Зимой был арестован и посажен в одиночку Николаевской тюрьмы Верхотурского уезда. Освобожден летом 1906 года. В 1908 году устроился секретарем редакции "Весна" у Н. Шебуева. Познакомился с Леонидом Андреевым, Куприным, Блоком, Ремизовым, Сологубом. Встретился и подружился с художником Давидом Бурдюком. Занимался в студии Бурлюка живописью. Выставлял свои картины на левых выставках. Много работал по литературе под мудрым руководством мастера-знатока Д. Бурлюка.

В 1909 году написал первый роман "Землянка". Увлекся авиацией, уехал в Германию, Англию, Францию, где летал на аэропланах. В России сдал экзамен на летчика. Приобрел себе аппарат. Летал в Польше. В Чен-стохове разбился в грозу, едва спасся. В 1910 году в Петербурге вместе с Бурдюком, Хлебниковым и Еленой Гуро основали ядро футуризма, издав первую книгу "Садок Судей". В Москве присоединился к нашей группе Владимир Маяковский. И еще – А. Крученых.

В 1913 году мы, три главаря нового движения, предварительно выпустив ряд своих книг, поехали (Д. Бур-люк, В. Маяковский и В. Каменский) в турне по городам России, революционизируя умы и сердца молодежи, читая доклады и стихи.

В Москве я встретил революцию Октября, с первых дней активно встав на путь власти Советов, ибо видел в этой пролетарской революции социальную правду… В первую годовщину Октябрьской революции в Москве и всюду в провинции шла моя пьеса "Степан Разин". Дальше я, как поэт, работал во славу великих завоеваний Октября…" (Каменский Василий. Автобиография. Поэмы. Стихи. Акц. общество "Заккнига", 1927. С. 5-7).

"Днем у меня вышло стихотворение,– вспоминает Маяковский в автобиографии 1912 года.-Вернее– куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю: это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: "Да это же вы сами написали! Да вы же гениальный поэт!" Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом… Всегдашней любовью думаю о Давиде. Прекрасный друг. Мой действительный учитель Бурлюк сделал меня поэтом… Не отпускал ни на шаг. Выдавал ежедневно 50 копеек. Чтобы писать, не голодая".

Тут же под письмом Каменского с рассказом о смерти Маяковского:

"Памяти великого друга:

11 ноября сего 1961 года, в Москве, после многолетних тяжких страданий скончался наш, с 1910 года ближайший друг-брат, собрат по перу – великий русский поэт-футурист Василий Васильевич Каменский.

Могучая кучка (квадрига), собратство футуристов: Витя Хлебников, Вася Каменский, Володя Маяковский, Додичка Бурлюк – явились основоположниками и ярыми глашатаями новой русской литературы, шедшими под лозунгами футуризма, призывавшими к отрицанию старых форм жизни – во имя великой нови!..

Спи с миром, наш незабвенный друг и собрат.

Давид, Маруся Бурлюк".

И на четырнадцатой странице:

"Хлебникову (этих стихов, Витя, ты никогда не прочтешь!).

Он тонул в истоках века,

Чтоб затем звучать в веках,

Русской речи мудрый лекарь,

Ныне он – лишь легкий прах.

Но его стихи бессмертны.

И в окраинах земель,

Русской речи где инертность,

Хлебников – бездонья цель!"

Здесь уместны и слова из отклика Маяковского на смерть Виктора Владимировича (Велемира) Хлебникова (1885-1922):