Спроси у зеркала

Впрочем, замена личного парикмахера волновала Изольду Ильиничну в последнюю очередь. Во главе угла стояло удобство. А удобнее, что ни говори, когда все рядышком, под рукой. То есть — однозначно город, Москва. Со всеми ее плюсами и минусами. Однако опять же с точки зрения удобства хотелось раз и навсегда перестать зависеть от соседей. Да, удобно жить в Москве, в просторной квартире в многоэтажном доме. Но проблем в таком доме возникает едва ли не больше, чем удобств. И главная из них — шум, который Изольда Ильинична переносила весьма и весьма болезненно. Одни соседи целыми днями слишком громко слушают музыку, другие без конца что-нибудь празднуют, опять же с музыкой и танцами, да так лихо отплясывают, что у Дидковских дорогая хрустальная люстра на потолке раскачивается маятником. А ремонты? Это же получается один нескончаемый ремонт! Одни соседи заканчивают, другие начинают, потом подключаются третьи, и так далее, до бесконечности! Пока закончит последний, первому уже опять пора делать ремонт, и вся цепочка начинается заново! Раньше-то проще было: поклеили свежие обои, в лучшем случае передвинули мебель, поменяв местами диван с креслами, да прибили пару-тройку полок да светильников. Теперь же все стали грамотные, образованные, всем и каждому подавай авторский дизайн. Вот и долбят стены, превращая их в арки или низенькие перегородки, меняют окна да двери, сооружают оригинальную архитектуру в одной отдельно взятой квартире. В результате весь дом вынужден терпеть ужасающий рев и грохот с утра до вечера. И ведь даже возмутиться нельзя: как же, они все имеют право шуметь до двадцати двух ноль-ноль! А на тишину, получается, права ни у кого нет, в лучшем случае с двадцати двух до восьми утра, да и то, если никто не празднует день рождения или серебряную свадьбу.

Вот потому-то и сделали Дидковские свой выбор в пользу тишины и первозданной природы. В конце концов, не стоит особых трудов при наличии машины смотаться за прелестями цивилизации в город. Продукты можно закупать раз в неделю, затариваясь по полной программе, благо холодильник теперь есть в каждом порядочном доме. А вот прическу на неделю, естественно, не сделаешь. Вот и будет стимул не закисать в полном одиночестве, два-три раза в неделю выбираться в город. На работу Владимиру Александровичу из-за города добираться доведется немногим дольше, чем из Строгино. Ну, а в случае чего всегда можно будет заночевать у Валерика — ведь не выгонит же он собственных родителей из дома?

Взвесив все 'за' и 'против', в результате долгих споров и мучительных размышлений Дидковские приобрели скромный домик в три этажа в Тарасовке, в двадцати километрах за чертой города. Переделывать, перестраивать ничего не стали, удовлетворившись косметическим ремонтом и новой мебелью. Изольда Ильинична просто не могла нарадоваться — после московской тесноты к ее услугам нынче были просторная гостиная и кабинет с библиотекой на втором этаже, три спальни с отдельными ванными комнатами на третьем. На первом же очень удобно разместились кухня с подсобными помещениями и скромной комнаткой для Люси, сауна и маленький бассейн с зимним садом на его 'берегу', изображающим тропический пляж. В подвале, как водится, небольшой гараж, где при необходимости можно было бы разместить четыре машины. К домику прилегал участок в полгектара с высоченными вековыми соснами, которые прежние хозяева не решились выкорчевывать. Не собирались этого делать и Дидковские — на такую красоту рука не поднималась. Да ведь в планах Изольды Ильиничны и не было никаких огородов, а небольшой участочек под клумбу уже имелся в наличии в аккурат перед парадным входом. Для полного счастья оставалось только построить беседку невдалеке от дома, среди сосен, но этим Изольда Ильинична планировала заняться не ранее лета. Ах, да, был на участке еще небольшой гостевой домик в две комнаты с кухонькой, но до него Изольде Ильиничне тоже дела пока было мало. Для начала следовало бы навести порядок и уют в самом доме.

Валера нынче хозяйствовал самостоятельно. То есть не столько хозяйствовал, сколько просто жил. Хозяйством в его квартире по-прежнему занималась Люся. Вообще-то она перебралась вместе со старшими Дидковскими за город, где для нее была предназначена специальная комнатка. Комнатка хоть и была крошечная, зато давала Люсе не абы какие выгоды. Раньше-то ей приходилось каждый день ехать к Дидковским на работу, а поздно вечером — обратно домой, терять море драгоценного времени на дорогу. Плюс ко всему собственный дом Люся запустила до безобразия, ведь свободного времени практически не оставалось — Изольда Ильинична предоставляла ей всего лишь один выходной. Мало конечно, зато платила прилично, не жадничала, как некоторые. Теперь же, проживая вместе с Дидковскими в загородном доме, Люся запросто могла сдавать собственную квартирку. Глядишь, на пенсии сможет пожить, как белый человек, не экономя копейки, не перебиваясь, как большинство пенсионеров, на хлебе да молоке. Пару раз в неделю Владимир Александрович по дороге на работу подбрасывал Люсю в Москву, на Строгинский бульвар. Там она хозяйничала целый день, наводила порядки, закупала продукты, забивала для Валерика морозилку полуфабрикатами и готовила горячее на пару дней. Вечером же ехала обратно или с Владимиром Александровичем, или Изольда Ильинична присылала за ней своего водителя, если занятой до неприличия Дидковский-старший задерживался на работе допоздна. В общем, возмущаться возросшей нагрузкой Люсе не приходилось. Хоть и работала теперь на два дома, зато материальный стимул заставлял набрасываться на любую работу с энтузиазмом.

Дидковский-младший наслаждался неожиданно свалившейся на него самостоятельностью. Быть самому себе хозяином оказалось на удивление приятно. Особенно если учесть, что самому для этой самостоятельности не приходилось делать ровным счетом ничего, даже банально ударять палец о палец. Как и в прежние времена дом был прибран, холодильник полон. Только при всех этих благах не приходилось теперь отчитываться перед кем-либо в своих планах. В принципе, Валера не мог бы сказать, не покривив при этом душой, что его слишком уж угнетали родители. Напротив, он был благодарен маме за ее непрестанную заботу и вселенскую мудрость. Однако оказалось намного приятнее наслаждаться ее мудростью на некотором расстоянии. Теперь ему вполне хватало телефонного общения с нею. Когда его не было ни на работе, ни дома, Изольда Ильинична в случае крайней необходимости всегда могла разыскать сына при помощи столь замечательного изобретения человечества, как мобильный телефон. Штука преотличнейшая, правда, удовольствие весьма недешевое. Однако Дидковские не были бы Дидковскими, если бы не смогли позволить себе на каждого члена семьи отдельный сотовый телефон. Еще два-три года назад это достижение цивилизации наряду с наличием личного автомобиля являлось для Валерки предметом несказанной гордости, если не сказать гордыни. Теперь же народ начинал понемножку 'облагораживаться', приобщаться к высоким технологиям, однако пока что мобильный телефон если и нельзя было назвать диковинкой, то и рядовым предметом обихода в силу довольно высокой цены как самого аппарата, так и услуг оператора еще не стал.

Целый день Дидковский проводил в банке, отдаваясь работе целиком и полностью, постигая избранную науку на практике. Не то что догадывался — прекрасно знал, что долго сидеть в кресле обычного банковского клерка ему не доведется, папочка, вельми уважаемый Владимир Александрович, непременно поможет подняться по служебной лестнице. Однако для того, чтобы в дальнейшем эффективно распоряжаться чужими средствами, следовало начинать с малого, с самых-самых азов. И отдел кредитов для этого подходил как нельзя лучше.

Не отсидев положенное время, не попротирав штаны бестолку, а поработав на совесть, Валера освобождался обычно около семи часов вечера. Дальше путь его пролегал по привычному маршруту: сначала Строгинский бульвар, где Валерка принимал душ и переодевался во что-то чистое и выглаженное, но не столь официальное, как строгий деловой костюм, и, свежий и благоухающий французскими ароматами, пешочком прогуливался к известному дому на Таллиннской.

Кристина встречала Дидковского всегда радостно, как самого что ни на есть законного супруга в начале медового месяца. Хоть и не была красавицей, но всегда старалась выглядеть свежей и ухоженной, хоть и нелегко было выделять деньги на всяческие косметические средства из более чем скромной зарплаты библиотечной служащей. А другого источника дохода у нее не имелось, ведь договор с Изольдой Ильиничной говорил весьма недвусмысленно, что ее услуги оплачиваются лишь арендой квартиры, но никак не деньгами. И за все шесть лет условия договора ни разу не пересматривались. Вот и приходилось Кристине выкручиваться самой: хочешь не хочешь, а умудрись выкроить из крошечной зарплаты на духи да на косметику, да при этом еще попробуй не остаться голодной. Желательно еще, чтобы в холодильнике всегда лежал кусочек дорогой колбаски и хорошего сыра на случай, если Валерик вдруг проголодается. А дешевую колбасу он не употребляет…

Но самой большой статьей расходов в Кристининой смете было приобретение нижнего белья. Вот уж где она считала экономию недопустимой! Могла голодать, перебиваться горбушкой хлеба и стаканом несладкого чая, но отказать себе в покупке красивого белья никак не могла. Откладывала с зарплаты Валерику на сырокопченую колбаску, которую он очень жаловал, на карбонат, себе на хлебушек, а все остальное запросто могла потратить на бельишко. Об одном сожалела — что не все, что ей нравится, может купить, а лишь самое дешевое из дорогого и красивого. На верхней одежде экономила точно так же, как на собственном питании, ведь Валерик ее, по большому счету, в верхней одежде и не видел ни разу, за шесть лет так и не удосужился вывести ее в свет. Что там 'в свет' — в кино и то не вывел ни разу! А дома она перед ним в одежде, можно сказать, и не ходит. Для дома у нее было несколько пеньюаров разных цветов и степеней прозрачности и открытости. Ну а уж под пеньюаром… В общем, Валерик никогда не уходил от нее разочарованным!

Не оставалась разочарованной и сама Кристина. Это в первые дни их знакомства Валерик меньше всего напоминал мужчину. Скорее, тогда он не только был похож, но и на самом деле был просто маленьким неопытным шкодливым мальчишкой, дорвавшимся до взрослых запретных игр. Сейчас, спустя шесть лет, Кристина удивлялась, как умудрилась выдержать первые пару месяцев их знакомства. Мало того, что она не переставала ужасаться некрасивости Валерика, его жуткой худобы, из-за чего он неизменно ассоциировался у нее с пауком-альбиносом. Ей были крайне неприятны его прикосновения, неловкие и царапающие, раздражали неумелые его ласки, вернее, почти полное их отсутствие. И то, как этот мальчишка открыто демонстрировал ей свое превосходство, то, как каждым взглядом, каждым жестом своим, каждою своею мерзкой ухмылкой подчеркивал, кто тут хозяин, практически каждым словом своим, даже мимикой некрасивого своего лица макая ее носом в дерьмо: мол, знай свое место, шалава, да ножки пошире раздвигай.

Стоит ли говорить, что ни малейшего удовольствия от такого общения она не получала ни в моральном, ни в физическом плане? Даже всерьез обдумывала, не разорвать ли ей договор с Изольдой Ильиничной. Москва, отдельная квартирка — это все, конечно, замечательно, да не великовата ли цена за такое 'счастье'? Конечно, мечта не покидала ее ни на один день, та самая мечта, самая-самая главная в ее жизни — непременно выйти замуж за москвича, да желательно не за простого трудягу-работягу, а за богатого, или, как минимум, перспективного в этом плане. И вот как раз Валерик Дидковский, хоть и некрасивый и даже неприятный во всех отношениях мальчишка, максимально подходил к Кристининой генеральной мечте. А потому она терпела, иногда сцепив зубы, терпела ради мечты, ради исполнения главного желания, можно сказать, генеральной цели своей жизни — остаться в Москве, стать богатой уважаемой замужней дамой. Унижалась, вернее, позволяла себя унижать этому нескладному некрасивому мальчишке, полагая, что все бросить и уйти можно в любой момент, как только почувствует, что с нее достаточно всей этой мерзости. А потому снова терпела: гадко, противно? — да, но наверное, это еще не предел, наверное, еще может быть и хуже? Тогда сейчас еще, наверное, рано все бросать, пока не наступило вот то самое страшное, самое отвратительное. Значит, она может себе позволить пожить здесь еще немножечко, до окончания семестра, до окончания института — лишь бы не возвращаться в гадюшник, именуемый общежитием. А когда будет совсем невмоготу, тогда она уйдет, непременно уйдет, в конце концов, есть же у нее гордость.

Сердце умывалось слезами, когда этот гадкий мальчишка грубо, совершенно не заботясь о ее чувствах, не просил — требовал, чтобы отвернулась от него. Мало того, что никогда не пытался поговорить с нею по-человечески, он даже смотреть в ее лицо не желал, обнимал только сзади. Стыдно, противно, обидно было до ужаса, но Кристина все терпела: наверное, и это еще не самое страшное. Да и чего удивляться потребительскому поведению Валерика? Ведь договор с Изольдой Ильиничной обязывал Кристину исполнять любые его сексуальные требования, любые прихоти, то есть изначально можно было догадаться, что не для душевных разговоров к ней будет приходить гадкий мальчишка. Да, обидно, до слез обидно. Ведь можно же по-человечески, правда? Даже для этого самого, сугубо для интимных встреч, но ведь можно же с ней обращаться, как с человеком?! Она ж не скотина бессловесная, не бревно бесчувственное, а он так, по-скотски, сзади, лишь бы не видеть ее лица!..