Спросите Фанни
Шрифт:
Лиззи помнила, как доктор Уайт протянул ей стакан имбирного эля с коктейльной вишенкой. «Скажи „спасибо“, Лиззи». Она помнила грубую шершавую обивку кресла, куда ей пришлось сесть, пока взрослые разговаривали; помнила, как мать сунула в рот сигарету и как запахло бензином, когда она прикурила от блестящей зажигалки. Серебряный браслет с четырьмя подвесками — две девочки, два мальчика — у матери на руке. Куда он делся?
Лиззи взглянула на Рут, которая так и не шевелилась, уставясь остекленевшим взглядом в темноту под кроватью Мюррея. Рут не произнесла ни слова в ответ на рассказ отца. Она вообще
— И в конечном счете именно ваша мать виновата в аварии, — говорил Мюррей. — Потом, в больнице, я нашел у нее в сумочке фляжку с водкой, наполовину пустую. Это меня удивило, но тем не менее. Так что неизвестно, сколько она выпила до приезда к Уайтам.
— Достаточно для одной и одной десятой промилле, — заметил Джордж.
— Вот именно, — кивнул Мюррей.
Теперь Лиззи увидела, как Рут решительно направляется к раковине и моет руки. Очень тщательно. Потом стряхивает капли и выдергивает из держателя два бумажных полотенца. Лиззи подумала, что сестра слишком уж демонстративно изображает драму.
Видимо, Мюррей считал так же.
— Перестань, Рут, — сказал он. — В чем дело? Эта новость явно не стала для тебя неожиданностью. Ты наверняка знала, что твоя мать несколько злоупотребляла алкоголем.
— Я не считала, сколько она пьет! — резко развернувшись, воскликнула Рут. — Или что мне надо было делать — вести учет, сколько миллилитров джина мать наливает себе в течение дня? Отмечать уровень жидкости на бутылках? Проверять мусорное ведро? Кроме того, — она закрыла глаза и аккуратно убрала со лба прядь волос, — мне интересно, почему ты все эти годы молчал. — И она бросила бумажные полотенца в корзину, не наклоняясь, словно боялась запачкаться.
— Я был неправ, — понурился Мюррей. — Никаких разумных оснований.
— Почему же ты заговорил об этом сейчас? — спросила Рут.
— Потому что Гэвин сказал, что Лиззи винит себя в аварии, — объяснил Мюррей. — Но она не виновата.
«Виновата», — подумала Лиззи.
— А почему в новостях ничего не сообщали? — засомневалась Рут. — Жена кандидата в Конгресс садится за руль в нетрезвом виде — пресса зубами ухватилась бы за такую новость.
— И я задал тот же вопрос, — гордо вставил Гэвин.
— Замолкни, Гэвин, — рявкнула Лиззи. — Никому не интересно, какие вопросы ты задаешь.
Мюррей два раза медленно постучал кончиками пальцев о бедро.
— Я забрал флягу из сумочки до того, как полиция изъяла личные вещи Лиллиан.
— А результаты вскрытия? — спросила Рут.
— Я попросил Мо Грина изменить отчет.
— Ура! — ухмыльнулся Гэвин. — Молодец, Мюррей!
— Ради успеха кампании? — скривилась Рут. — Отлично, папа.
Лиззи подумала: почему Рут так жестока к Мюррею? Эта насмешка, похоже, рассердила отца, потому что он зло взглянул на старшую дочь:
— В то время мне было наплевать на кампанию. Я просто не хотел, чтобы марали имя вашей матери. Что тебе теперь не нравится?
— Все нормально, — проговорила Рут, распуская волосы. Но по надменно поднятым бровям сестры Лиззи могла заключить, что у той далеко не все нормально. Вскочив на постамент, Рут не спешила его покидать. Лиззи же было все равно, садилась мать пьяной за руль или нет. Это
ничего не меняло.— Все совершенно нормально, — повторила Рут. — Просто мне минуту назад стало известно, что моя мать напилась и разбила машину, в которой погиб мой брат, а отец скрыл улики и подделал официальный документ.
— Не надо сворачивать в эту сторону, — посоветовал Гэвин.
— А почему нет? — прикрикнула на него Рут. — Это правда. Как она могла? Как посмела сесть за руль? О чем она думала, разъезжая с флягой в сумке? О господи, вот куда она ходила, когда говорила, что ей надо сбегать за сигаретами! Пропустить пару глоточков? Ха! Какое лицемерие — а еще учила нас, как надо пить: «Всегда в умеренных количествах и никогда в одиночку».
— Она пыталась воспитать вас правильно, — пожал плечами Мюррей.
— Ты знал, что она носит с собой выпивку?
— Нет, — признался Мюррей.
Рут закатила глаза, словно проклиная сам институт брака.
— Ну хватит, Рут, — шепнул Джордж.
— Да заткнись ты, Джордж! Я еще не закончила. Возвращаясь к Уайтам — почему она не попросила чашку кофе? Это было бы разумно.
— Не знаю, — пробурчал Мюррей. — Я не господь бог.
— Да ладно, — снова ухмыльнулся Гэвин.
— Но ты явно пытался сыграть его роль, когда забирал флягу, — возразила Рут. — Это называется сокрытием доказательств, папа. Как ты мог? Просто чтобы избежать огласки?
— И ничуть не жалею. И поступил бы так снова, Рут, — ровным голосом ответил Мюррей. — Не задумываясь. И напрасно ты злишься на свою мать, — добавил он. — Поверь мне, я злился много лет, и это ни к чему не привело.
— Да, конечно, наплевать, что она искалечила той аварией жизнь всей семье, — саркастически произнесла Рут.
Джордж взглянул на нее в замешательстве:
— Разве мы искалечены?
— А разве нет? — вскинулась Рут. — Лиззи до сих пор ведет себя как шестилетка. Ты отказываешься размножаться. А мне надо за всеми следить, потому что в шестнадцатилетнем возрасте мне вдруг пришлось готовить еду, проверять домашние задания и успокаивать ночные кошмары. Хотя мне хотелось уехать в Джорджтаун,[40] носить джемпер наброшенным на плечи и работать волонтером на Капитолийском холме.
Снова воцарилось долгое молчание. Из коридора донесся раздраженный голос: «Я не просил держать его в неведении! За кого вы меня принимаете?»
— Что ж! — Гэвин потирал руки и переводил взгляд с одного Блэра на другого. — По-моему, у вас состоялся очень плодотворный разговор!
— Только мы еще не закончили, — заметил Мюррей.
— Разве?
— Именно. Я не хочу, чтобы Лиззи вышла из этой палаты, все еще считая себя виновной в аварии.
— Ой, папа, пожалуйста, хватит, — вздохнула Лиззи.
Гэвин фыркнул и покачал головой:
— Тут, должно быть, играют роль гены. Хотя никак не возьму в толк, почему семьи постоянно хранят друг от друга всякие секреты.
Лиззи почувствовала, что все присутствующие уставились на нее.
— Смелее, детка, — сказал Гэвин.
— Да. Можешь по примеру отца вывалить на стол весь свой мусор, — проворчала Рут.
— Я не отец, — сказала Лиззи.
— Но ты что-то держишь в себе, — заметил Мюррей. — И мне было бы легче знать что именно.