спящая красавица
Шрифт:
Так и с дядей! Дальше — больше. Стаканы вывернулись, и дядя, наливая в вогнутое, — выплескивал на выпуклое! Черт! Было от чего впасть в отчаянье! А дальше? Свистопляска! Сначала дядюшке все-таки удавалось промочить горло! Пару капель с бутылки! Все равно что напиться из распылителя в душе! Но выяснилось, что он не пьянеет! Да! Серьезно! Ни капельки! Не просто ни в одном глазу! А даже запаха от него не было! Это мы все напивались! Он пил в нас! То в меня, то в мать! И все это было абсолютно непредсказуемо! Он был в ужасе, а мы с ней знай покачиваемся и хихикаем! При этом от нас несло, как от половых тряпок, которыми вытирали пивную лужу! Этого он не мог простить никому! Ни миру, ни нам! Он пил в себя, а пьянела либо его сестренка, либо я! Или — или! А потом — и тот, и другая!
Он даже с лица спал. Он даже ел теперь
Ну хоть жалкий рубль... На дороге... В пыли... Ну хоть пуговица в супе... Ну хоть что-нибудь! Хоть что- нибудь! Хоть капелька! Немножко влаги в его иссохшие земли! Плевок! Камешек! Старый кошелек! Билет в кино! Рецепт! Гайка! Ну хоть что-нибудь! Черт! Надо обладать поистине камнем вместо сердца! Ну дайте мне что-нибудь! Ну понюхать! Чтоб уснуть! Спокойно! Хоть платок старушечий! Я смогу тогда закрыть глаза! Ну хоть пылинку! Ну хоть ресничку сбейте! Ну?! Хоть что-то... Что-нибудь... Что не жалко... Он становился плаксивым! Даже не вытирал глаз! Уже ничего не стеснялся! Стал неуязвим! Я не думал, что это климакс! Эти полнолуния! У него ум за разум заходил! Все сходилось! Точно! У него даже горбик появился! Жирненький климактерический горбик! В этот рюкзачок он откладывал жирок! НЗ. Самое необходимое! На черный день! Ха-ха три раза! Мы уже в нем жили на полную катушку! Это был уже полдень черного дня! Даже нет! Вечер. Вечер черного дня...
Дядя стал тяжел и важен, как Ноев ковчег. Еще бы! Если всем нам грозил глобальный пиздец! В какой-то момент он даже забыл о себе! Его ненависть... Он оторвал ее от себя! Бывали такие минуты — мне казалось, в нем появилась тишина! Задумчивость! Это была почти любовь! Безличная. Пустая. Чистая.
Я им восхищался! Он ощутил пустоту. Настоящую бессмысленность! Всей своей жизни. Дядя увидел границы себя самого. Да. И одновременно его граница была краем могилы. Это привело его в ужас. Он думал о смерти. Может быть, впервые! Да. За всю жизнь! У него начали дрожать руки. Он даже не скрывал своего ужаса. Он сидел, и руки подскакивали на коленях! Как кролики. Но это было уже не смешно. Это был настоящий конец света. Чистейший конец всему. Это его ослепило! Он оказался в полном одиночестве. Он озирался по сторонам! Он удивлялся! «Куда я попал?! Где я?!» Он чувствовал, в каком аду он очнулся. Да. У него было чутье, как у гончей. Как у свиньи перед смертью.
И вот тогда и началась его пляска! Макабрическая полька! Последний скачок! К новому небу! К новой земле! Он не мог ничего придумать! Ничего нового! Как немой! Он не мог ничего высказать! Ничего. Только мычал. Мээээ! Только мычание! Это было крушение его корабля!.. Он предчувствовал гибель! Как бараний вожак. Он чувствовал дыхание катастрофы! Дыхание океана, куда всех нас вывалили! Иногда он на нас с Ольгой так смотрел! Я не вру! Это действительно была любовь! Любовь утопленника к живым. К нам, стоящим на берегу! Он становился одиноким, как мертвец. Таким спокойным! Меланхоличным. Нежным. Он замирал в самый разгар своей пляски. На самом пике.
Он казался недоступным. К нему невозможно было подойти! Он замирал, как богомол.
Сливался сам с собой! На секунду. На две. Склонив голову. Прислушиваясь. И снова пускался в этот дикий пляс!
Он ощупывал себя, как цыган корову! Засовывал в себя руки! Шарил по себе, как по карманам! Лихорадочно. «Куда она подевалась! — Он искал свою смерть! Малейшие признаки! — Где она спряталась! Откуда она появится! С какой стороны! Куда она делась!» Он хмурился!
Носился по своим венам, как очумевший фагоцит! Как отбившийся от стаи гамлет-фагоцит!
«Где печень? Здесь? А? Нет! Здесь? У нас у всех в роду больная печень! От бабки! У нее она была как кирпич! Серьезно! Когда она уже не вставала, печень торчала! Как будто она спрятала кирпич под сорочку! Как будто это был просто предмет! И легкие! То же самое! Слабое место! Только два слабых места! Награда! Генетика! Все подыхали от цирроза! Или рак! Проклятый рак! Сначала кашель! Правильно? Нет, я спрашиваю, кашель сначала?! А боли потом! У меня нет! Кашель — это ерунда! Боли! Только
боли! Я знаю! Все я знаю про себя! И где легкие, тоже знаю! Я их чувствую! Они как тряпки! Как две половые тряпки! Чем мы дышим! Я спрашиваю! Чем?! По утрам они во мне ворочаются! Они скрипят! Скрежещут вот здесь! Это кошмар! Я молчу! Не жалуюсь! Кто-нибудь слышал от меня хоть звук? Хоть одно слово? Никто? Я брошу курить... Брошу-брошу... Могу поспорить! На что? На сколько? Да за эти деньги даже рукава от лифчика не купишь! Вы что, смеетесь? Прощелыги! Ха-ха!.. »И он снова взлетал в этой пляске! Снова и снова! Все дальше! Кружась все быстрей и быстрее! Он пел, как жаворонок. Все выше и выше! Отдаляясь от нас. Еще немного, и он станет точкой! Точкой в небе! А мы разинув рты смотрели на его пляску. На его агонию. Она была такая быстрая! Такое медленно бесконечное мгновение! Теперь это будет — всю жизнь. До самого конца.
А кроссворды?! Даже они подводили! Все сговорились вокруг! Весь мир был повязан! И все против него! Чтоб ему больней было! От этого гамлета не было покоя даже воробьям! Они не успевали присесть, как он вылетал на крыльцо с очками наперевес и газетой. Руки у него были заняты, но это была ерунда! Он умудрялся все равно хвататься за голову! Я бы не удивился, если б он схватился ногами! С такого станется!
«У-у-у-у! Все ебанулись! Мир слетел с катушек! Вот! Вот! Ты только посмотри! Ну и жизнь пошла! Кроссворд! И это они называют кроссворд! Уроды! У них мозги в чайную ложку уместятся! Да еще и место останется! Слушай! Шесть букв — лежа... Так... по горизонтали. А, вот, нашел. Отчество основателя христианства. Шесть букв. Вторая «а». Что это может быть?! А?! Они что, издеваются?!»
Мать, задумавшись, подсказывала: «Примерь «Гаврилович».
Дядя стоял как в параличе. С поднятой рукой. По руке ползли две мухи. Он моргал, махал ресницами, как пугало в ураган машет рукавами. Но вы не подумайте! Он считал! Да! Он считал слоги!
«Нет! Не подходит! Никак! Что-то здесь не так! Дело тут сложнее! Я вам говорю! В каком это смысле? Отчество? Они что-то крутят! Уроды! А вы думали, легко?! Раз так, и все?! Легко только ногти растут! Нет! Здесь что-то с подвохом! Они теперь без подвоха не могут! Срать не сядут без подвоха!»
«Попробуй «Гаврилыч», — сказала мать. — Просто «Га-ври-лыч».
Дядя подавился. Он перестал моргать! Только шевелил губами! И то, и другое — он уже не мог! Или — или! Одно из двух. Я уже говорил. Он этому разучился. Брать жизнь на веру? Утро? День? Если до обеда — дождь, то после обеда — грязь? Нет! Не так все просто! Он нуждался в проверке! В его голове это уже не укладывалось! Его кучер свихнулся, а лошади были как огурчики! В том-то и дело! Да. В этом все дело...
Дядя начал вписывать буквы. Потом поднял голову. Подошло.
«Так... Хорошо... Молодец. А теперь вот. Самозванцы. Как звали двух русских самозванцев. Пять букв. Теперь — стоя».
Они какое-то время смотрели друг на друга. Мать на него, а он на нее.
«Ну? — издал он звук. — Митьками, что ль?! Нет, серьезно?! А! Понял! Так это вот откуда — Митькой звали. Вот откуда... »
Он был счастлив. Как ребенок. Мир изменился, а он и не заметил. Да. Потом он очнулся. Конечно. Уже в климаксе. Наша семейная меланхолия, помноженная на климакс! Его вынесло на орбиту Сатурна! Он был зачарован этой планетой. Этим солнцем несбывшихся надежд. Планетой внезапных пробуждений. Планетой душевных нарывов, цирроза и Гамлета!
Теперь я уверен: Гамлет — это не что иное, как английское слово «климакс»! Он сам это говорил! Да! Офелии! Что он ей советовал?! А?! Почему она утопилась? Именно поэтому! Не из-за любви! Держи карман шире! Именно чтоб смыться от Климакса! От большой Меланхолии! А Гамлет?! Он-то все знал про это! Все! Как мой дядя. Да.
Вопрос денег всегда стоял. А теперь кроме него ничего и не было. Нужно было есть. Нужно было зарабатывать. Я смотрел на людей. Как они находят выход? Как они выкручивались?! Как им удавалось?! Со стороны вся эта шарашка, городская жизнь напоминала танцы придурков! Дискотеку психов! Люди так извивались, так выкручивались, будто их жалили по двадцать слепней каждого! В задницу! В локти! В уши и в щеки! Они так въебывали, что только шуба заворачивалась! Как очумелые муравьи, к которым рухнула гусеница! Они метались в поисках денег, будто их можно было сделать трением о воздух!