Спящие боги
Шрифт:
— А мордашка-то понравилась! Но все равно не отпустим!.. Тебе с нами понравится!..
Молодчики дружно захохотали, и кто-то уже нетерпеливо (истомились, видать), стаскивал штаны. Но один мужичина, желая выслужиться, истово ударил себя в грудь, и крикнул:
— Так сначала нашему начальнику это сладенькое дадим, а?! — он обернулся к Творимиру и Володу и, сладострастно ухмыляясь, низко поклонилась.
Творимира трясло. Это была та самая дева-птица. Двадцать пять лет они не виделись, почти уже забылось… И вдруг Творимир, страшный, с выпученными, мученическими глазами, обернулся
— Сын… Озеро… Помнишь?!.. Я ее предал тогда!.. В лед был вморожен… Но она с неба сошла… Ее тела, по моему желанию, сложились — образовали этот мир…
И Володу было не до веселья. Он действительно вспоминал озеро. Часто наведывался этот сон: замок, Три Сестры, предательство, впустую прожитая жизнь, гробница, пришествие весны… Удивительный это был сон: помимо озера наваливалось еще бессчетное множество воспоминаний: и Земля, и бытие художником. Одним словом, во снах Волод-младший был и Творимиром и Володом-старшим. Просыпаясь, он не знал, кто он на самом деле: Творимир-Волод-старший, которому сниться, что он озлобленный мальчишка Волод-младший; или, все-таки, этот Волод-младший, который ничего, кроме войны не видел…
— Отец — я помню! Но это бредовый сон — не более того! Он что — и тебе сниться?!
По темному, изрытому шрамами лицу Творимира катились крупные капли пота. Он все время смахивал их, и бормотал:
— Бредовый сон?.. Да, пожалуй, так и есть. Есть только эта война и служение Царю. Больше ничего нет, и никогда не было!..
Несколько молодчиков удерживали девушку, желающий выслужиться спрашивал:
— Ну так — вы первыми, да? Прямо тут, под тележкой! А ваша супруга ничего не узнает!.. Будьте уверены!..
Ясный лик девушки был спокойный, и только глубокая, горькая печаль в ее очах. Она говорила тихо:
— Я ехала к своей матушке. На этой войне она потеряла двоих сынов — теперь она совсем старенькая, слабенькая, седая. И я — последнее, что у нее осталось.
Стоявший рядом молодчик сильно ударил ее ладонью по щеке, рявкнул:
— Заткнись!.. Сыны-то, небось в Гробополе погибли? Ась?!
Голос ее оставался таким же тихим и спокойным:
— Ведь все мы люди. Грызться за кость и псы могут. Насекомые друг друга жалят, куски друг у друга рвут. А мы люди. Мы любить друг друга должны.
— Заткнись! — еще один удар по щеке.
— Сейчас полюбим! — усмехнулся другой. — Все по очереди. Мало не покажется!
— Довольно! — не своим голосом прохрипел Творимир.
Молодчики кланялись, осведомлялись:
— Ну так что — первыми изволите?
— Нет. Сегодня я не в духе.
— Отец, отец. — испуганно зашептал Волод (а он никогда прежде не шептал).
— Ну, что тебе?
— Может… отпустить ее?
Глубокие морщины разрезали по лбу Творимира, сдавленным голосом он прохрипел:
— Нет — никак нельзя. Они будут очень злы. Им нужно расслабление. Или устроят драку в лагере. Меня могут снять с должности. Я, со своим отрядом, итак уже на плохом счету… Ну, вот скажи — ты думаешь о военной карьере?..
Волод сжал кулаки, прохрипел:
— Ну, конечно, отец…
— Так что — терпи!..
С девушки начали срывать одежды. В ее руках блеснул
нож. На нее навалились — вывернули руки. Несколько раз ударили.— Стерва — убить хотела! Ну, будет тебе любовь!..
С безграничном спокойствием отвечала она:
— Вы итак уже мертвы. Сейчас свершиться еще один грех. К сожалению, причиной этого греха стану я. Я хотела лишить себя жизни. Ради бога, простите, что не смогла…
Ее непонятные, добрые слова раздражали. И вот рот девушки перетянут жгутом, узлами скручены руки и ноги — так поволокли ее под телегу… Грязные, потные, заползали туда по двое, по трое — но их было слишком много.
Тянулись часы…
Творимир и Волод сидели в стороне — ничего не говорили, ни о чем не думали.
Подошел пьяный, раскрасневшийся мужик и начал ругаться:
— А че мне первым не дали? Нас еще много, а девка ужо кончается!.. Совсем ее замяли!.. Забили! А мне что?! А?! От нее уже как от свиньи несет! Вся в синяках, дура! Все бабы дуры! Мне на что такая свинья?! И другие все так думают! Надо е кончать!
— Надо кончать. — прошептал, глядя прямо перед собой Творимир. — Вам нужно расслабление. Ну вот и кончайте. Поскорее только.
Но он уже знал, что «поскорее» не выйдет.
Волод обернулся к отцу, и страстно спрашивал:
— А ведь, правда — про озеро — только сон? Есть только служение Царю, осада Гробополя, и… военная карьера?
— Ну, да…
— А этой птицей не стоит себе голову забивать! Все это — бред!
— Ну, да…
— Мы, истинные воины, должны думать только о войне, о нашем Великом деле. И не расслабляться на всякие непонятные, ненужные чувства.
— Ну, да…
— Эта девка — она только мешает. Не было бы ее, так все бы прошло легче. А с ней — беда. Надо ее поскорее раздавить, и продолжать наше дело.
— Ну, да…
— Так что мы правильно поступили, и нечего здесь терзаться.
— Ну, да…
Слышались сильные удары по живой плоти — и Волод, не глядя в сторону телеги, все говорил, а Творимир отвечал бесцветное: "Ну, да…"
Но все же они обернулись и видели. Уже сильно избитую, кровоточащую девушку вытащили на поводке, и валяли в грязи, сильно били ногами, и мочились на нее, и втаптывали в грязевые лужи. Ревели:
— У-у, шлюха!.. На еще!.. Еще!.. Вы только поглядите, какая она уродина!.. Гадина!.. Да она на крысу похожа! Крыса! Крыса!.. Бей!.. Бей!.. Уже не шевелиться!.. А теперь мечами ее!.. Тычь! А-ХА-ХА!.. Дергается еще!.. Сильнее тычь! А-А-А! Застонала!.. Тычь!.. Кровищи то!.. Крыса! Крыса!..
Ни Творимир ни Волод, так и не остановили происходящее.
Когда вернулись в лагерь, пили больше обычного, а на следующий день разразился затяжной, тяжелый бой.
Они бились на подступах к Гробополю. Ворота неожиданно раскрылись, плеснули большим конным отрядом защитников, и отряд Творимира попал в окружение. Один за другим, заливаясь кровью, падали вчерашние насильники. Осталось лишь несколько человек, и они были обречены.
Вдруг взвыл ледяной ветер, чернотой дыхнул…
Когда прояснилось, оказалось, что Творимир и Волод единственные уцелевшие. Кругом лежали иссушенные, похожие на мумии тела.