Спящие боги

Творимир ничего не ответил, отошел на пару шагов, и присел — прислонился спиной к скале. Из каменной толщи исходил такой холод, что даже и через меховую одежду пробирал. Воины присаживались бок к боку, по рукам пошли бутыли с горячительными напитками. Пили много, но это не помогало. Ужас перед неведомым оставался. Некоторых прямо-таки трясло от страха, кто-то молился, кто-то рыдал, кто-то уже смирился со смертью и сидел тихо.

И вдруг кто-то завопил, и сильно схватил Творимира за плечо. Творимир резко обернулся — там было перекошенное ужасом лицом, но оно быстро и бесследно кануло во мраке…

И разом с нескольких сторон, перебивая друг друга, прорвалось:

— Идет!.. А-а-а!.. Смилуйтесь!.. А-а-а!.. Бежим!.. А-а-а!!!

Вопль перешел в пронзительный визг, и резко оборвался.

Кто-то пробежал с ветром, еще несколько контуров, прорываясь сквозь бурю, устремились в другую сторону. Скала стала сотрясаться от сильнейших ударов; все заполнил нечеловеческий вопль. Сосед Творимира вскочил, и, завывая: "Бежим!" — слепо куда-то бросился.

Творимир сразу решил, что никуда не побежит. И, право, слепо носиться в этом мраке было совершенно бессмысленно.

Вот маленький человечек с большим черепом подполз к выемке, и, сильно трясясь, заголосил:

— Пустите меня! Пустите!

— Прочь! — рявкнул, окруженный раскачивающимися колокольцами Царь.

Человечек потянулся к Бригену Марку, вцепился ему в ногу:

— Пожалуйста… Вы же видите — я маленький… Я как-нибудь калачиком свернусь. Я же очень-очень полезен.

— Отойди, отойди… — раздраженно говорил Бриген, и отпихивал его ногою.

— Да уйди же ты, собака! — рявкнул Царь, и отпихнул несчастного ногою.

Тот забился на темном, смерзшемся снегу, громко зарыдал…

И вдруг навалилась мертвая тишь. Из мрака выступили сцепленные из снежинок тела, перекошенные ужасом лики с темными глазницами. Творимир вжался в каменную стену, и не в силах пошевелиться, глядел на это…

Уже совсем близко страшная завеса. Вот среди иных ликов он увидел и свой… И Творимир зашептал:

— Ведь должен быть какой-то выход… Не может такого быть — чтобы поглотило меня, и все и навсегда… — и закричал. — СПАСИТЕ!!!

И тут он услышал знакомый голос — громом он разрывался, каменные стены дрожали:

— ОТЕЦ!!! Я ПРИШЕЛ!!! ВРЕМЯ ИСКУПИТЬ НАШИ ГРЕХИ!!!! ОТЕЦ!!!!

А теперь расскажу о Володе-младшем.

О том самом юноше, который родился во время войны, под стенами осаждаемого Гробополя, который ничего кроме войны не видел, и почти каждый день убивал "врагов".

Как помнит читатель, в ночь перед решительным штурмом, в палаты, где спали Творимир, Волод и Любава, пробрался убийца. Шеи Волода и Любавы были перерезаны, и все приняли их за мертвых. Любава действительно была мертва, но Волод чудом выжил. Спустя две недели он пришел в себя, и первое, что услышал от лекаря:

— Ну, можешь порадоваться — Гробополь, после тридцатилетней осады взят.

— Где мой отец? — спросил Волод.

Лекарь пробормотал что-то невразумительное, и выскочил из палаты…

Вскоре Володу стало известно, что во время штурма его отец был найден у ворот мертвым. Отважного пятитысячника готовились с почестями хоронить, но тут его тело пропало. Похитители не оставили никаких следов и, разве что кто-то видел, как в ночи пронеслись снежные буруны, а меж ними — призрачные фигуры (а ведь был август). Волод стал расспрашивать людей сведущих, и от них добился, что похитителями скорее всего был Древний Хранитель Гор…

Выслушав это, Волод вскочил, и хриплым от раны голосом, воскликнул:

— Так я и знал — отец не мог погибнуть!..

Странный, им самим незамеченный переворот произошел в душе юноше. Если прежде отец был лишь средством в продвижении его военной карьеры, то теперь, потеряв и отца и мать, он впервые почувствовал одиночество. Окружающие люди, хоть и льстили всячески — были чужды. О военной карьере он и не вспоминал, да и осада Гробополя казалась давно минувшей, и ненужной. Одно было значимо — найти родственные души. Иных родственных душ, кроме отца и матери он не знал.

Невозможно было вернуть из мертвых мать, но отец… Услышав раз про похищение, Волод уже не мог успокоиться. Его и не волновало, что похищен был не живой человек, но мертвое, подготовленное к похоронам тело.

И он вздумал скакать к горам. Расспросил дорогу, краем уха выслушал, что оттуда никто не возвращался, и со следующей зарею поскакал на самом быстром и выносливом коне.

Третьи сумерки застали его в дремучем лесу. Появились волки — сколь огромные, столь и голодные. Они окружили взмыленного коня. Конь пытался через них перескочить, но вожак изловчился и на лету распорол коню брюху. Тут Волод проявил ловкость — он вцепился в одну из ветвей, подтянулся — взобрался еще выше. Снизу, из мрака, неслось голодное чавканье, сильно несло кровью. Так он остался без коня.

Стал перебираться с ветви на ветвь, а волки не отставали — перебегали по земле, жадно глядели на него тускло мерцающими глазами, щелкали челюстями. На войне Волод выучился выносливости, а потому до самого утра, перебираясь с ветви на ветвь, все двигался в единожды выбранном направлении (благо, деревья росли там почти впритык). Он ожидал, что с рассветом волки отстанут, но ошибся: значительная часть стаи действительно удалилась, но пять здоровенных волчищ остались сторожить.

До заката полз Волод по ветвям, а в ночи вновь вернулась стая. Волки были голоднее прежнего, прыгали — силились его достать. Раз Волод едва не свалился, и тогда волк вцепился ему ногу, разодрал икру до кости. Теперь волки слизывали капающую кровь, и приходили в большее неистовство…

И вновь рассвет. На этот раз осталось лишь три волка. Ослабленный потерей крови, и голодом Волод продолжал двигаться в выбранном направлении. День прошел. Ночь. Вновь собралась стая. Вновь, и до самого рассвета, кровожадный рык, и щелканье клыков.

На следующий день стражем остался один волк. Волод совсем ослаб, в глазах его мутилось. Он прошипел:

— Еще один день, и я стану беспомощней ребенка. Сейчас или никогда!

И он сверху прыгнул на своего стража. Завязалась отчаянная схватка. Они катались по земле, выли, оставляли за собой кровавые следы. Волод наносил удары охотничьим ножом, а волк терзал его клыками. Наконец волк жалобно взвизгнул и отдал концы. Волод остался… Но как же он ослаб! Кровь сочилась из многочисленных ран, а ноги предательски дрожали; чтобы не упасть, ему пришлось вцепиться в ствол ближайшего дерева. Затем, покачиваясь, хватаясь то за стволы, то за ветви, пошел. При этом, не слыша своего голоса, громко говорил:

— Время у меня — до заката. Затем вернется стая. Они сразу почуют мой кровавый след. Погонятся… И мне ли тягаться с ними в беге?.. Да теперь я и на дерево не смогу взобраться…

И все же он побежал. Часто спотыкался, падал — накатывалось забытье, и раз он уступил — провалился во мрак. Когда очнулся, уже смеркалось — он застонал от ужаса, от страстной жажды жить, и смог подняться — побежал…

Яростный вой хлестнул по лесу — кровавый хор прозвучал ответом. Итак, бегство Волода обнаружилось.