Спящие воспоминания
Шрифт:
Я встал. Направился к выходу из кафе. Брат Женевьевы Далам последовал за мной и загородил мне дорогу. Его друг уже стоял у меня за спиной, вплотную, как будто хотел помешать мне повернуть назад. Я подумал: надо выйти отсюда, пока не нагрянула полиция. И резким движением плеча и колена оттолкнул брата Женевьевы Далам. А потом вмазал кулаком в лицо его другу. Слава Богу, я наконец выбрался на воздух. По бульвару я спускался бегом. Они оба бежали за мной. Мне удалось оторваться от них у кафе «Клюни».
— Тебе не надо было даже заговаривать с моим братом. Для меня он больше не существует. Он способен на все. В Эпинале он уже отсидел в тюрьме.
Она произнесла эти слова, понизив голос до шепота, как будто не хотела, чтобы услышал мальчик, но он по-прежнему стоял у клетки, глядя на пантеру.
—
— Пьер.
Было самое время узнать, как она жила эти шесть лет. Сегодня, 1 февраля 2017 года, я жалею, что не задал ей конкретных вопросов. Но тогда я был уверен, что она все равно не ответит или в лучшем случае ответы будут уклончивыми. «Она идет мимо своей жизни», — сказала мне когда-то Мадлен Перо. И она же произнесла слово «сомнамбула». Оно напомнило мне о балете, который я видел в детстве и сохранил в памяти имя прима-балерины: Мария Толчиф. Может быть, Женевьева Далам и шла «мимо своей жизни», но шла она легким, упругим шагом, как танцовщица.
— Он уже ходит в школу? — спросил я, указав на Пьера.
— В школу по ту сторону Ботанического сада.
Не стоило говорить с ней о прошлом. Если бы я упомянул некоторые детали шестилетней давности: кафе на бульваре Де-ла-Гар, отель на улице Монж, люди, с которыми нас познакомила «доктор Перо», и несколько мутные истории, в которые она нас втянула, — Женевьева Далам изрядно бы удивилась. Она наверняка все забыла. Или видела это издалека — все дальше и дальше с каждым прожитым годом. И пейзаж уже терялся, окутанный туманом. Она жила в настоящем.
— У тебя есть время проводить нас домой? — спросила она.
Взяв Пьера за руку, она обернулась и в последний раз посмотрела на решетку, за которой Багира продолжала свое вечное движение по кругу.
Мы прошли мимо книжной лавки оккультных наук, где встретились впервые. На табличке было написано, что магазин открывается в два часа. Мы посмотрели на выставленные в витрине книги: «Внутренняя мощь», «Учителя и путь», «Авантюристы тайны»…
«Можно прийти сюда вечером и выбрать какие-нибудь книги», — предложил я Женевьеве Далам. Мы назначили встречу в шесть, в тот же час, что и шесть лет назад. В конце концов, именно в этом магазине я нашел книгу, над которой потом много думал: «Вечное возвращение». На каждой странице я говорил себе: если бы можно было прожить заново в то же время, в том же месте и в тех же обстоятельствах уже однажды прожитое, но прожить много лучше, чем в первый раз, без прежних ошибок, помех и проволочек… как будто переписать начисто испещренную помарками рукопись… Мы втроем подошли к кварталу, который я часто пересекал вместе с ней, между площадью Монж, мечетью и Пюи-де-л’Эрмит.
Она остановилась у дома, выглядевшего массивнее других, с балконами. «Здесь я живу». Пьер сам открыл дверь подъезда. Я вошел следом за ними. Мне показалось, что я уже бывал здесь в прошлой жизни, у кого-то в гостях. «Сегодня вечером, в шесть, в книжном магазине, — сказала мне Женевьева Далам. — А потом ты можешь поужинать с нами…»
Они оставили меня в подъезде: Я стоял у первой ступеньки лестницы. Время от времени Пьер перегибался через перила, словно хотел убедиться, что я еще здесь. И каждый раз я махал ему рукой. Он еще смотрел на меня, упираясь в перила подбородком, пока Женевьева Далам, надо думать, открывала дверь своей квартиры. Я услышал, как дверь захлопнулась за ними, и у меня защемило сердце. Но, выходя из дома, я уже не видел причин грустить. Еще на несколько месяцев или — как знать? — несколько лет, пусть бежит время и исчезают одни за другими люди и вещи, в жизни останется незыблемый ориентир: Женевьева Далам. Пьер. Улица Катрефаж. Дом номер 5.
Я пытаюсь навести порядок в моих воспоминаниях. Каждое из них частичка пазла, но многих недостает, и большинство так и остаются не у дел. Иногда мне удается собрать вместе три или четыре, но не больше. Тогда я заношу на бумагу фрагменты, в беспорядке всплывающие в моей памяти, списки имен или совсем короткие фразы. Мне хочется, чтобы эти имена, как магниты, притянули на поверхность другие, чтобы эти обрывки фраз сложились в конечном счете в связные абзацы и даже главы. А пока я провожу дни на большом складе, похожем на гаражи прошлых лет, в поисках давно потерянных людей
и вещей.Джори Брюсс
Эмманюэль Брюкен (фотограф)
Жан Мейер (голубоглазый Жан)
Гаэль и Ги Венсан
Анни Кесли, 11, улица Маронье
Ван дер Мервенн
Жозеф Наш, 33, авеню Монтень
Ж. де Флери (книжный магазин), 2, улица Баст, 19-й
Ольга Ординер, 9, улица Дюрантон, 15-й
Ариана Пате, 3, улица Кантен-Бошар
Дуглас Эйбен
Анна Сейднер
Мари Молитор
Пьеро 43…
Во время этой работы, которая делается на ощупь, иные имена вспыхивают порой, как сигнальные огни, указывая скрытую дорогу.
Так имя «мадам Юберсен», которое я написал наобум, со знаком вопроса, пробудило во мне сначала смутное воспоминание. Я попытался связать «мадам Юберсен» с другими именами в моем списке. Была надежда, что между ними и «мадам Юберсен» засветится линия наподобие тех — зеленых, красных, синих, — что указывают станции и пересадки, если вам надо добраться от «Корвизар» до «Мишель-Анж-Отей» или от «Жасмен» до «Фий-дю-Кальвер». Я дошел почти до конца списка и чувствовал себя потерявшим память, отчаянно силясь пробить слой льда и забвения. И вдруг меня осенило: имя «мадам Юберсен» наверняка было связано с Мадлен Перо. Действительно, она несколько раз водила нас с Женевьевой Далам к этой мадам Юберсен, которая жила в квартире на одной из больших авеню западных кварталов, — название этой авеню я не решаюсь сегодня написать, как будто чересчур точная деталь еще может мне повредить пятьдесят лет спустя, приведя к тому, что называют «доследованием» по «делу», в которое я был вовлечен.
Эту мадам Юберсен я, наверно, хотел до сегодняшнего дня стереть из памяти, как и других людей, встреченных в ту пору, — скажем, от семнадцати до двадцати двух лет.
Но спустя полвека эти несколько человек, свидетели ваших первых шагов в жизни, бесследно канули — и мне думается, кстати, что большинство из них вряд ли могли бы связать того, кем вы стали, с сохранившимся в их памяти расплывчатым образом юноши, которого даже не назовут теперь по имени.
Мое воспоминание о мадам Юберсен тоже расплывчато. Брюнетка лет тридцати с правильными чертами лица и короткой стрижкой. Она водила нас ужинать в ресторан недалеко от ее дома, на одной из улиц, перпендикулярных авеню Фош, — по левой стороне, если стоять спиной к Триумфальной арке. Ну вот, я больше не боюсь, приводя эти топографические подробности. Мне думается, что это столь далекое прошлое покрывается тем, что на юридическом языке называют амнистией. От ее дома до ресторана мы шли пешком, зимой того года, такой же суровой зимой, как и предыдущие, после которых нынешние зимы кажутся мне мягкими, такой зимой, какие я знавал в Верхней Савойе, где ночами вы вдыхаете ледяной и прозрачный воздух, пьянящий, как эфир. Мадам Юберсен носила меховое манто классического покроя. Жизнь ее прежде была, наверно, более буржуазной, чем нынешняя, если судить по беспорядку в ее квартире. Находилась она на последнем этаже современного многоэтажного дома, то ли две комнаты, то ли три, полные картин, масок из Африки и Океании, индийских тканей.
Об этой мадам Юберсен я мало знаю, лишь то немногое, что поведала нам о ней Мадлен Перо в первый вечер, когда мы были у нее в гостях. Она жила одна и была в разводе с каким-то американцем. Судя по всему, она многих знала в балетной среде. Однажды вечером она повела нас очень далеко, в район Басин-де-ла-Виллет, к одному человеку, который, по ее словам, устраивал ежегодно, в определенное число, вечеринку в честь танцовщиц и танцовщиков. Там, в крошечной квартирке, я диву давался при виде собравшихся звезд балета, которыми восхищался в ту пору, — среди них была молодая балерина из Опера, впоследствии ставшая кармелиткой. Она еще жива и, наверно, единственная сегодня могла бы мне сказать, кто был тот таинственный балетоман.
Я нашел в своих тетрадях запись, сделанную больше десяти лет назад, 1 мая 2006 года: «Человек с турецкой фамилией, который в шестидесятые ежегодно устраивал у себя вечеринку для танцовщиц и танцовщиков (Нуреев, Бежар, Бабиле, Иветт Шовире и др.). Жил где-то на набережной Басин-де-ла-Виллет или Уркского канала». И дабы убедиться, что это воспоминание не вымысел, я отыскал в справочнике имя и адрес этого человека, оно записано здесь же синей шариковой ручкой:
11, набережная Жиронд (19-й округ)