Спящие воспоминания
Шрифт:
— Что вас насмешило?
Я не знал, что ей ответить. Да и ждала ли она ответа? Свободной рукой она подняла воротник мехового манто, как будто ветер внезапно похолодал.
— У вас в квартире по-прежнему висят маски из Африки и Океании? — спросил я, чтобы нарушить затянувшееся молчание.
Она остановилась и посмотрела на меня удивленно:
— Ну и память у вас…
Да, память… Я ведь помню и детали моей жизни, помню людей, которых старался забыть. Я думал, что мне это удалось, но, когда я этого совсем не ожидаю, через десятки лет, они вдруг всплывают, как утопленники, на повороте улицы, в определенные часы дня.
Мы дошли до Порт-де-Шампере. Единственное такси ожидало на стоянке перед рядом домов с кирпичными фасадами.
Вы можете проводить меня? — спросила мадам Юберсен.
И снова я чуть было не сказал, что меня ждут дома. Но мне вдруг стало совестно ей лгать. И так уже было столько лжи, чтобы избавиться от
Я сел с ней в такси. Я думал, что до ее дома мы доедем быстро, и я вернусь к себе пешком.
— Версаль, бульвар Рен, — сказала она шоферу.
Я промолчал. Ждал, что она сама все объяснит.
— Я боюсь возвращаться домой. Все эти маски, о которых вы давеча упомянули… Они смотрят на меня и замышляют недоброе…
Она говорила так серьезно, что я опешил. Потом, обретя дар речи, сказал:
— По-моему, вы ошибаетесь. Эти маски не такие злые, как вам кажется…
Но я понял, что ей совсем не смешно. Такси вырулило на бульвар Гувьон-Сен-Сир и поехало в ту сторону, откуда мы только что пришли. Мы уже подъезжали к маленькой площади, где я жил.
— Мне надо домой, — сказал я. — Это здесь рядом, направо…
— Будьте добры, проводите меня в Версаль.
Тон был безапелляционный, как будто речь шла о неком моральном долге с моей стороны. Такси остановилось у светофора перед большой казармой пожарных. Я хотел было открыть дверцу и пробормотать какое-нибудь извинение. Но подумал, что еще успею это сделать, пока мы будем ехать до Версаля. Я вспомнил прочитанную однажды книгу, «Сны и как ими управлять», где говорилось, что сон можно прервать в любую минуту и даже изменить его ход. Так что мне достаточно чуть-чуть сосредоточиться, чтобы таксист высадил нас у дома мадам Юберсен, а что мы ехали в Версаль, забыл. И мадам Юберсен тоже.
— Вы уверены, что не хотите вернуться домой? — тихо спросил я.
Она приблизила свое лицо к моему и тоже заговорила очень тихо:
— Вы не можете себе представить, каково это — возвращаться каждый вечер в эту квартиру… и оставаться наедине с этими масками… И потом, с некоторых пор я боюсь подниматься в лифте…
Я был еще слишком молод, чтобы понять, как может страшить возвращение домой в одиночестве. Мне все было нипочем, я запросто поднимался в лифте, потом по маленькой лестнице и шел по длинному коридору в свою мансарду, где не мог встать во весь рост. И сегодня, когда мне почти на сорок лет больше, чем мадам Юберсен в ту пору, я думаю, что странно было в ее возрасте поддаться таким страхам. Но может быть, не стоит принимать на веру иные утверждения типа «молодость беззаботна».
Мы снова остановились у светофора, совсем рядом с рестораном «Свежий след». Путь неблизкий, сказал я себе, будут другие светофоры, я еще успею покинуть эту машину. Мне было не впервой: я дважды выпрыгивал из машины, которая отвозила меня в воскресенье вечером в коллеж, а позже, лет в двадцать, повторил опыт, оказавшись в компании нескольких человек в «шевроле», водитель которого был пьян. К счастью, я сидел рядом с дверцей.
— Вы действительно не хотите вернуться домой? — снова спросил я у мадам Юберсен.
— Не сейчас. Завтра, когда будет светло.
Мы подъехали к опушке Булонского леса, и мадам Юберсен закрыла глаза. Я проверил, не заблокирована ли дверца изнутри, как это бывает иногда в ночных такси. Нет. У меня еще было время, чтобы решиться.
У Порт-д’Отей голова мадам Юберсен упала на мое плечо. Она уснула. Если я выпрыгну из машины сейчас, надо сделать это без резких движений, тихонько скользнуть по сиденью и не хлопнуть дверцей. Ее голова, такая легкая на моем плече, казалась знаком доверия с ее стороны, и мне было совестно это доверие обмануть. Порт-де-Сен-Клу. Сейчас мы пересечем Сену, въедем в туннель и оттуда на Западную автостраду. Светофоров больше не будет.
В ту пору моей жизни и даже раньше, с одиннадцати лет, побеги играли в ней большую роль. Побеги из пансионов, бегство из Парижа ночным поездом накануне дня, когда я должен был явиться в казарму Рейи для прохождения военной службы, встречи, на которые я не приходил, ритуальные фразы, позволяющие улизнуть: «Минутку, я схожу за сигаретами…», и это обещание, которое я давал десятки и десятки раз, ни разу его не сдержав: «Я сейчас вернусь».
Сегодня меня мучит за это совесть. Хоть я и не слишком склонен к самоанализу, мне все же хочется понять, почему бегство было в каком-то смысле моим образом жизни. И довольно долго, пожалуй, до двадцати двух лет. Можно ли уподобить это детским болезням с такими забавными названиями: коклюш, ветрянка, скарлатина? Меня интересует не только мой личный случай, я всегда мечтал написать трактат о бегстве в манере французских моралистов и мемуаристов, чьим
стилем я так восхищаюсь с детства: кардинала де Реца, Лабрюйера, Ларошфуко, Вовенарга… Но единственное, в чем я могу отчитаться, это конкретные детали, точное время и место. Помню, в частности, тот день, летом 1965-го, когда я стоял у барной стойки тесного кафе на бульваре Сен-Мишель, непохожего на другие кафе квартала. Здесь не были завсегдатаями студенты. Длинный бар, как на Пигаль или Сен-Лазаре. В тот день я понял, что меня несет по течению и, если я немедленно что-то не предприму, затянет в стремнину. Вообще-то я был убежден, что ничем не рискую и пользуюсь своего рода неприкосновенностью как ночной зритель, — так назвал себя один писатель восемнадцатого века, исследуя тайны парижских ночей. Однако на сей раз любопытство завело меня слишком далеко. Я почуял опасность. Надо было исчезнуть как можно скорее, если я не хотел нажить неприятности. Этот побег был для меня важнее всех прочих. Я достиг дна, и оставалось только хорошенько оттолкнуться, чтобы всплыть на поверхность.Накануне произошло событие, на которое я намекнул двадцать лет спустя, в 1985-м, в главе одного романа. Так я избавлялся от бремени, написав черным по белому некое полупризнание. Но двадцать лет — слишком короткий срок, еще были живы свидетели, и я не знал, через какой промежуток времени правосудие прекращает преследовать виновных или сообщников, раз и навсегда предавая их амнистии и забвению.
Та, кого я встретил впервые несколькими неделями раньше и чье имя не решаюсь назвать, — и пятьдесят лет спустя я все еще опасаюсь подробностей, которые позволили бы опознать ее, — позвонила мне поздно ночью в том июне 1965-го и сообщила, что случилось «несчастье» в квартире Мартины Хейвард, по адресу 2, авеню Роден, где мы познакомились и где собиралась по воскресеньям разномастная публика, — эта Мартина Хейвард называла их всех «полуночниками». Она умоляла меня приехать.
В гостиной лежало на ковре тело Людо Ф., самого мутного персонажа в этой компании «полуночников». Она убила его «случайно» — по ее словам, — в ее руках выстрелил револьвер, который она «нашла в шкафу за книгами». Она протягивала мне это оружие, уже убранное в замшевую кобуру. Но почему она оказалась ночью одна с Людо Ф. в этой квартире? Она обещала мне все объяснить, «когда мы будем подальше отсюда, на свежем воздухе».
Не зажигая света, я взял ее под руку и помог спуститься по лестнице в полной темноте — лифтом пользоваться не стоило. На первом этаже горел свет за стеклянной дверью консьержа. Я потащил ее за руку к выходу, и, когда мы проходили мимо будки, оттуда вышел мужчина маленького роста со стрижкой ежиком. Он смотрел на нас в потемках, пока я пытался открыть входную дверь. Она была заперта. Через пару минут — показавшихся мне вечностью — я заметил на стене кнопку, открывающую кодовый замок. Услышал щелчок и толкнул дверь. Я все делал очень медленно, чтобы движения были как можно точнее, и не сводил глаз с мужчины со стрижкой ежиком, будто нарочно хотел позволить ему запомнить мое лицо. Она торопила меня, и я дал ей выйти первой, а сам, прежде чем последовать за ней, постоял еще несколько секунд в дверном проеме, уставившись на консьержа. Я ждал, что он подойдет ко мне, но он тоже стоял неподвижно и смотрел на меня. Время остановилось. Она ушла вперед метров на десять, и непонятно было, смогу ли я ее нагнать, так медленно, все медленнее я переставлял ноги со странным чувством, будто парю в невесомости и разбираю по частям каждое свое движение.
Мы вышли на площадь Трокадеро. Было около двух часов ночи. Кафе закрыты. Я все больше успокаивался и дышал все глубже, не пытаясь сконцентрироваться, что бывает необходимо, когда выполняешь упражнения йоги. Откуда взялось это спокойствие? От тишины и прозрачного воздуха площади Трокадеро? Этот воздух казался мне таким же ледяным и сладким, как на склонах Верхней Савойи. На меня наверняка повлияла книга, которую я читал в эти дни, «Сны и как ими управлять» Эрве де Сен-Дени, так и оставшуюся на все это время одной из моих настольных книг. Мне казалось, что я передал мое спокойствие и ей, теперь она шла со мной в ногу. Она спросила, куда мы, собственно, идем. Было слишком поздно, чтобы возвращаться ко мне на Монмартр в отель «Альсина» или к ней в Сен-Мор-де-Фоссе. Я заметил вывеску гостиницы в самом начале одного из проспектов, выходящих на площадь Трокадеро. Но в кармане моей куртки все еще лежал револьвер в замшевой кобуре. Я стал искать водосточный люк, чтобы выбросить его туда. Пока я держал его в руке, она испуганно поглядывала на меня. Я пытался ее успокоить. Мы были на площади одни. А если вдруг кто-то и наблюдал за нами из темного окна какого-нибудь дома, это не имело значения. Что он мог нам сделать? Достаточно изменить ход сна, как советовал Эрве де Сен-Дени, все равно что слегка повернуть руль. И машина покатит без сучка и без задоринки, американская машина той поры, из тех, что как будто скользят по воде в тишине.