Спящий ангел

– Наблюдать Вас надо, – сказал Стёпа серьёзно. – Внутренние кровотечения. Сотрясение мозга. Так можно и не проснуться.

– Что ты возишься с ней, – шикнул напарник. – Пусть пишет отказ и домой валит… отправляется.

– Мне правда домой лучше, – Ева смотрела в его серьёзные серые глаза. И чувствовала свет, тонкий, собранный в один лучик-нить, по которой нужно идти. Нить, по которой можешь выйти из лабиринта. Выйти с жемчужиной в руках.

– Родным позвонить можешь?

– Телефон украли.

Молодой доктор Стёпа покачал головой. Протянул Еве свой мобильник.

– Жемчужины… – Ева посмотрела ему в глаза. – Ты собираешь жемчужины.

Она признала в докторе посетителя библиотеки.

– Откуда… – Стёпа не успел договорить.

– Случайно услышала. В библиотеке. На днях…

Короткий разговор. Оказалось, что Стёпа закрывает смену в Евином районе. И сам живёт недалеко.

– Ладно, пусть едет с нами, – напарник нервничал. – Так даже быстрее получится, чем с госпитализацией. Нам машину сдавать нужно. Поехали, а?

В дороге Ева лежала на больничной кушетке. Поглядывала на затылок Стёпы. И думала, что нельзя его терять, такого хорошего. Нужно где-то найти место ему в своей жизни.

Из скорой пересели в такси. Уже вдвоём. Без фельдшера.

Стёпа помог Еве дойти до дома.

– Спасибо тебе, доктор Стёпа. Ты мне жизнь, наверное, спас. И ещё спасёшь, – Ева хотела сказать «и ещё много кому спасёшь», но заблудилась в словах.

– Надеюсь, больше не понадобится, – горько усмехнулся он.

Квартира встретила Еву вспыхнувшей при щелчке выключателя лампой. И оскалом тёмных комнат. Вечер сизыми пятнами заглядывал в окна. Еве захотелось спрятаться, и она, не включая свет, в темноте, прошла на балкон. Пальцы привычно мяли железную трубочку или разминались об неё, оттягивая боль. Ева распахнула балконную дверь: на полу её ждала раскорячившаяся чёрная птица. Ева вздрогнула. Дохлая птица, да ещё такая огромная – не к добру. Ева сильнее сжала трубочку. Но тут тени качнулись, и Ева отскочила, птица повернула к ней свою голову, мигнула светящимися зелёными глазами и прохрипела тихое, почти жалобное «кар-р-р».

Пока Ева прибывала в оцепенении, Тайра как ни в чём не бывало проследовала на балкон, по пути потёршись о хозяйскую ногу, понюхала птицу, та грозно и напряжённо следила за действиями кошки. А Тайра принялась нализывать лоб незваной гостьи.

Так птица и осталась в Евином доме.

Вот птица хищно смотрит на Тайру, клацкает клювом, телом пружинит, как будто подпрыгивая. Тайра приближается и виляет хвостом.

Тайра лежит в обнимку, вылизывает ворона. А тот косится на её жадно поблескивающие глаза, прицельно, вот-вот клюнет.

Тайра замечает, хмурится, отклоняясь, прикрывает глаза и мягко так, но настойчиво, лапой по клюву, по голове ворона, мол, что смотришь, противный, на благородную даму. Ворон отряхивается, теряет хищный вид.

Ворон скачет за Крысью. Тайра налетает, встревает между ними и передними лапами бьёт ворона по голове, без когтей, но с силой. Ворон отскакивает, прикрываясь крылом.

На следующий день Ева взяла выходной и провела его, прикладывая лёд к опухшему лицу.

Не помогло. На работе появилась с раскроенной скулой, налитым синяком под глазом и вспухшей половиной лица.

Чёрная птица устроилась в коробке в углу комнаты под столом.

…

Ева смотрела на Синицу. Синица смотрел на неё и крутил в руках карандаш.

– Жива, – Синица попытался улыбнуться.

Ева молча смотрела ему в глаза.

– Ну а что, а что ты на меня смотришь? То на тебя книги падают, то меч в тебя летит, теперь вот… Проклятие детского зала какое-то! Не человек, а магнит для всякого… – Синица отвёл взгляд.

Ева чувствовала за собой силу.

– Я работаю только по району, – сказала девушка.

– Работай, работай только по району, – забормотал Синица и отбросил карандаш, теперь он говорил, а руки взмахами сопровождали его слова. – Все люди как люди, а эта лицо готова раскроить, лишь бы доказать свою правоту. А если нет. То что, в лепёшку расшибёшься, лишь бы показать, что права? Всё. Другую работу только делай. Боже… Ева.

Ева не стала отвечать, Синица ещё бормотал, когда она вышла из кабинета и укрылась за стеллажом биографий.

Разбитое лицо помогло смириться: нет для неё жизни за пределами трёх дорог. И это не лечится. Простое правило существует как данность.

Желание перекроить этот принцип и что-то кому-то доказать… Глупость. Надежда на то, что новая жизнь поможет переступить черту собственных границ. Бедная Ева, наивная Ева, – убаюкивал внутренний голос, срываясь на самодовольное урчание.

В обед к Еве заглянула Маша:

– Слышала про твою беду… как ты? Я, если честно, боялась машин…

– Почему? – не поняла Ева.

Маша посмотрела внимательно:

– Да так, просто… Почему-то дороги пугали. У тебя всё хорошо?

Помолчали. Маша перебирала собственные пальцы, тревожно, не решаясь что-то спросить.

– А как ты нашла библиотеку? Вакансию имею в виду?

– Просто вакансия в интернете, – отмахнулась Ева.

– А… просто объявление. Ты же тут живёшь… А я здесь много лет работаю. Начинала как рядовой библиотекарь, как ты сейчас. И вот уже управленец.

– Старый хранитель библиотеки? – улыбнулась Ева, которая была на десяток лет старше Маши.

– Ладно… – Маша опять нахмурилась. – Если надумаешь поговорить о чём угодно… Приходи. Мы не просто коллеги – мы коллектив. Почти семья…

– О чем поговорить?

– О чём захочешь.

– Если есть тема… или я чего-то не понимаю…

– Я не давлю. Просто так. А то тут столько всего – и книги, и меч, и вот эта печальная история. Возможно, психосоматика такая… Магнит на неприятности. Или… желание быть наказанной за что-то. Ты ни в чём не виновата.

– Я знаю, – Еве стало почти смешно. Нелепая Маша со своим научпопом и верой в то, что словами можно лечить, что разговоры меняют мир. В то, что у слов есть вес.

– Я знаю, что утром вы общались с Синицей. Он на самом деле добрый. Просто в нём много сумбура и самоуверенности. Это тоже вроде защиты – иллюзия контроля. Я хочу, чтобы ты знала мне… нам… не всё равно.

Всё равно. Всё равно. Стучало в голове раскатами весь рабочий день. Убаюкивало. Успокаивало. Машиным голосом: всё равно, всё равно. Спокойно и мелодично. Мне всё равно – раскроенная щека. Нам всё равно – подбитый глаз. Никого не видит. Всё равно. Всё равно. Безразличие – эта маскировка лучше тонального крема. Всем всё равно. Не думать – лучшее лекарство.

Как ни странно, Крысь прогрызла ход в углу комнаты и всё меньше времени проводила дома. Тайра как часовой проверяла хозяйку утром и вечером, а в остальное время дома не появлялась – изредка сворачивалась клубком в ногах или под одеялом по ночам. Животные, которые в определённый момент сконцентрировались в доме Евы, потихоньку стали отдаляться. И их место занимали смешанные ощущения, раскрывающие карту района.