Спящий тигр
Шрифт:
— Ты не собираешься писать еще книги?
— Поверь мне, написал бы, если бы мог. Уже было начал, но получалось из рук вон плохо, так что я порвал написанное и устроил погребальный костер. Я был обескуражен — это еще мягко говоря. Пообещал старику, что попытаюсь еще раз, надо только поднакопить новых идей. Попросил год, но, конечно, ничего не написал. Недавно мне сказали, что это творческий кризис, иными словами, этакий писательский запор.
— А о чем ты хотел написать?
— О путешествии по Эгейскому морю — я совершил его прежде чем приплыть сюда.
— И в чем оказалась загвоздка?
— Рассказ получался ужасно
— Наверняка причина не в этом. Уж конечно, ты смог бы описать все под другим углом, найти новый подход. Разве не так работает писатель?
— Именно так. — Он улыбнулся. — А ты не такая простушка, какой кажешься на первый взгляд.
— У тебя чудовищный способ говорить комплименты.
— Знаю. Я испорченный и желчный. Ну, что там с личными местоимениями?
Селина снова заглянула в книгу.
— Usted.Вы. El.Он. Ella…
— После двойного «л» нужно произносить «я». Элья.
— Элья, — сказала Селина и опять посмотрела на него. — Ты когда-нибудь был женат?
Он ответил не сразу, но лицо у него напряглось, словно она включила лампу и направила свет ему в глаза. Затем Джордж ответил вполне спокойно:
— Женат я не был. Но однажды был помолвлен.
Селина подождала, и он, видимо ободренный ее молчанием, продолжил.
— Это случилось, когда я жил в Брэддерфорде. Ее родители были местные: очень богатая семья, добрые, сами выбились в люди. Настоящая соль земли. Отец ездил на «бентли», мать на «ягуаре», а у Дженни был охотничий гунтер десяти футов в холке и специальный фургон для перевозки лошадей. Они ездили в Сент-Мориц кататься на лыжах и в Форментор на летние каникулы, а еще на музыкальный фестиваль в Лидс, потому что так было принято в их кругу.
— Не пойму, жесток ты или добр.
— Я и сам не пойму.
— Почему же она порвала с тобой?
— Не она. Я порвал с ней. За две недели до самой роскошной свадьбы, когда-либо случавшейся в Брэддерфорде. Несколько месяцев я не мог пробиться к Дженни: вокруг всегда были подружки невесты, поставщики, повара, фотографы, прибывали свадебные подарки… Бог мой, сколько было подарков! И я вдруг почувствовал, что нас как будто разделяет стена и мне до нее не достучаться. А потом понял, что ей не мешает эта стена, что она ее даже не замечает… и пускай я не страдаю избытком самоуважения, мне не хотелось растерять то, что от него осталось.
— Ты сказал ей, что свадьба отменяется?
— Да. Я пришел к ней домой. Все сказал Дженни и ее родителям. Разговор происходил в комнате, полной подарков, среди ящиков и коробок, оберточной бумаги, серебряных подсвечников, салатниц, чайных сервизов и сотен подставок для тостов. Это было мерзко. Непростительно. — Джордж передернул плечами. — Я чувствовал себя убийцей.
Селина подумала о новой квартире, коврах и ситцах, белом платье и церковной церемонии, и мистере Артурстоуне в роли посаженного отца. Паника, которую она ощутила при этой мысли, была сродни ночному кошмару. Словно ты заблудился во сне и понимаешь, что тебе не выбраться. Знаешь, что где-то повернул не в ту сторону
и впереди тебя ждет неминуемая катастрофа — крутые обрывы и другие бесчисленные безымянные страхи. Ей захотелось вскочить на ноги и бежать, спасаться от того, к чему она сама себя приговорила.— Это тогда ты уехал из Брэддерфорда?
— Не смотри на меня так испуганно. Нет, не тогда. Мне пришлось остаться там еще на два года. Я стал персоной нон гратадля всех мамаш с дочерьми на выданье, от меня отвернулись те, от кого я меньше всего ожидал. Кстати, это было довольно любопытно — понять, кто твои настоящие друзья… — Он сделал шаг вперед и оперся локтями о крышу каюты. — Однако мой рассказ вряд ли поможет улучшить твой безупречный кастильский испанский. Посмотрим, справишься ли ты со спряжением глагола Hablar.В настоящем времени.
Селина начала:
— Hablo.Я говорю. Usted habla.Вы говорите… Ты был влюблен в нее?
Джордж кинул на нее короткий взгляд, но в его темных глазах не было злости — одна только боль. Потом положил загорелую ладонь поверх открытой страницы учебника и мягко произнес:
— Не подглядывай. Обманывать нехорошо.
«Ситроен» появился в Кала-Фуэрте в самое жаркое время дня. Солнце полыхало в безоблачной небесной синеве, тени были черные, а дома и пыль — ослепительно белые. На улице не было ни души, все ставни захлопнуты, а когда Фрэнсис подъехала к отелю Кала-Фуэрте и заглушила мотор своего мощного автомобиля, вокруг воцарилась тишина, нарушаемая разве что шепотом сосен, ветви которых колыхал загадочный неощутимый бриз.
Она вылезла из машины, захлопнула дверцу, поднялась по ступеням и сквозь занавес из цепочек вошла к Рудольфо в бар. После яркого солнца ее глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к полумраку; Рудольфо был там — дремал в тростниковой качалке, и когда она вошла, вскочил на ноги, заспанный и удивленный.
Она сказала:
— Хэлло, амиго!
Он протер глаза.
— Франческа! Что ты тут делаешь?
— Прикатила из Сан-Антонио. Нальешь мне выпить?
Он прошел за барную стойку.
— Что тебе налить?
— Есть холодное пиво?
Она вскарабкалась на табурет, вытащила из пачки сигарету и прикурила от спички из коробка, который Рудольфо подтолкнул к ней по стойке. Он открыл пиво и аккуратно, почти без пены, налил его в стакан.
— Не лучшее время для путешествий в открытой машине, — заметил Рудольфо.
— Только не для меня.
— Для весны сейчас слишком жарко.
— Самый жаркий день на моей памяти. Сан-Антонио напоминает банку с сардинами; так здорово было вырваться на природу.
— Ты за этим приехала?
— Вообще-то нет. Я приехала повидать Джорджа.
Рудольфо ответил на это своим традиционным способом, то есть пожал плечами и наморщил лоб. Казалось, он намекает на некие сложности, и Фрэнсис сразу нахмурилась.
— Его нет в городе?
— Да нет, он здесь.
В глазах Рудольфо мелькнул хитрый огонек.
— Ты знаешь, что к нему приехала гостья? Живет в Каса Барко.
— Гостья?
— Его дочь.
— Дочь! — После секунды гробового молчания Фрэнсис разразилась хохотом. — Ты с ума сошел?