Спят усталые игрушки

Я покорно сглотнула настойки. Через пару секунд в голове посветлело, и в спине появился позвоночник.

– Света тебе полную ложку небось напитка налила, – посетовала Катерина. – Уж сколько ей Отец говорил: новеньким чуть-чуть давать, никак не упомнит.

Я села и ощупала ноги – вроде на месте, а словно ампутированные.

– Не боись, – улыбнулась Катя, – щас побежишь.

В избе прохладно, и я почувствовала легкий, отрезвляющий озноб. Хорошо, что Света протянула мне пустую ложку. Но я ее облизала, и даже нескольких капель «угощения» хватило, чтобы слететь с катушек. Представляю, что произошло бы со мной после полной дозы!

– Где Нина?

– У Отца на благословении, – охотно пояснила Катя, – а я тебя стерегу, чтоб не испугалась, когда в себя придешь. Вот встанешь, и на ужин в трапезную пойдем.

Я пошевелила теплеющими ногами и поинтересовалась:

– Что вы делаете на моленьях?

Катерина не поразилась вопросу.

– Молимся. Поем псалмы, испытываем благодать, некоторым видения бывают.

– Сколько же длится служба?

Катя вздохнула.

– Как когда – может, два, может, три часа.

– Тяжело.

– Совсем нет, время незаметно бежит, прям не видишь как. А после молитвы так легко, душа счастьем переполнена, петь хочется. Погоди, тоже испытаешь, хотя вот я, например, с первого раза благодати удостоилась.

– Вы молитесь каждый день?

– Конечно, а раз в неделю все собираемся, и устраивается большое радение, как сегодня, настоящий праздник.

– Кто это все?

Катерина опять улыбнулась.

– В деревне живут только самые счастливые, просветленные, ушедшие из мира. У нас в той жизни ничего не осталось, все здесь. Но есть и несчастные, которые вынуждены обитать в городе, вот они к благодатным только раз в неделю присоединяются. Жаль их безумно, да у каждого свой крест.

– Можно, если захочу, в деревне поселиться?

– Учитель решает, кому какая судьба. Он наш Отец, мы его дети, – с жаром произнесла Катя, – все счастье от него. Ну сама рассуди. Вот я, например. Всю жизнь за парализованной матерью ухаживала да в булочной батонами торговала. А как мамонька померла, так чуть в петлю не полезла. Квартира у нас большая, целых три комнаты, вот хожу по ним одна и вою: «Добрый боженька, забери меня, одинокую, никому не нужную!»

– А семья?

Катя помотала головой:

– Все недосуг по танцулькам носиться было, мама болела, а после ее смерти стара стала, тридцать восемь стукнуло. Так что я, милая, девственница, мужика никогда не пробовала. Зато господь счастье послал, в семье живу, тут и помру.

– А квартира? – глупо спросила я.

– Нам имущество не положено, – сообщила Катя и обвела рукой комнату, – все общее: одежда, посуда. Да к чему вещи? Нагими приходим в этот мир, нагими и уходим. Коли лучше тебе, пошли поужинаем.

Я послушно поплелась за ней на другой конец деревни. В трапезной та же картина: большая комната с длинным столом, на лавках вплотную сидят люди. Полная женщина подала мне миску и кружку. Пристроившись на углу, я заглянула в посуду. Примерно три столовые ложки разваренного гороха без масла и какая-то темноватая жидкость, резко пахнущая лекарством. Нет, лучше остаться голодной, чем пробовать «угощение», скорей всего в него тоже подливают какой-нибудь наркотик.

Недавно бесновавшиеся голыми сектанты благоговейно вкушали яства. Ну не может быть, чтобы никто из них не помнил об оргии!

Но лица присутствующих были благостными, женщины целомудренно прятались в длинных юбках и глухих кофтах, мужчины тихо переговаривались, детей не видно.

Во главе стола восседал Николай. Я оказалась на другом конце и аккуратно, исподтишка принялась изучать «святого отца». Красивое, открытое, благородное лицо. Высокий, одухотворенный лоб, огромные сияющие глаза. Узкая ладонь с длинными тонкими пальцами изящно держала деревянную ложку. Ничего злобного, коварного или порочного в Учителе не заметно.

Сектанты начали потихоньку покидать столовую. Уходя, они подходили к мошеннику и преклоняли колени. Николай возлагал им на голову бледную руку и ласково, даже нежно, называя каждого по имени, говорил:

– Благословляю на сон, сестра Елена.

Или:

– Отдыхай от трудов, брат Владимир.

По правую руку от мошенника сидела Нина. Увидав меня, она что-то шепнула мужчине. Тот поднял на меня глубокие, угольно-черные глаза и проникновенно сказал:

– Дарья, подойди.

Вопреки своей воле я заулыбалась и приблизилась к Николаю. Он взял меня за руку и пропел:

– Хочу познакомиться с тобой, дочь моя.

Стоя прямо перед ним, я поняла, что испытывает кролик, оказавшись возле пасти удава. Из руки негодяя исходило ровное тепло, плавно перетекающее в мое тело.

Не отпуская меня, Николай повел в соседнее полутемное помещение и, подтолкнув, резко велел:

– Садись.

Я покорно плюхнулась и неожиданно оказалась в глубоком мягком кресле. Уютные подушки обволакивали тело, нос унюхал странный сладковатый запах. Бесконечное спокойствие овладело мной. Сначала руки, а потом следом все тело стало наполняться ощущением приятного тепла. Давно не испытывала такого блаженства, все бегу куда-то, суечусь, дергаюсь, а как хорошо просто отдохнуть, поспать, успокоиться…

– Как тебя зовут? – донесся громовой голос.

Перед глазами моментально возник директор школы, где прошло мое детство, грозный, строгий, но справедливый Семен Петрович. Разом превратившись в маленькую, испуганную первоклашку, я пролепетала:

– Даша Васильева.

– Где живешь?

– Поселок Ложкино, собственный дом.

– Кто еще с тобой проживает.

Только-только язык собрался перечислять многочисленных домашних, как в груди ощутилось жжение, словно чья-то неведомая рука приложила чуть пониже ключицы раскаленный уголь. Наваждение спало, включился разум. Бог мой, пытается меня загипнотизировать!

Чувствуя, как пылающий стержень поворачивается у самого сердца, я ответила:

– Одна-одинешенька в хоромах…

Допрос длился долго. Николая интересовало все, в особенности материальное положение. Он досконально выспрашивал о счете в банке, драгоценностях и сберкнижках. Несколько раз я снова проваливалась в теплое болото, но моментально в левую грудь вонзалась тлеющая сигарета и ум начинал работать.

Наконец «сеанс» завершился. Николай, добродушно улыбаясь, велел:

– Вставай, Даша, но, когда окажешься у двери, забудешь все, останется лишь ощущение радости, счастья. Запомни его и знай, без меня никогда более не испытаешь ничего подобного.

Неведомая сила подтолкнула меня к выходу. Еле-еле переставляя ноги, добралась до порога, толкнула дверь и моментально получила удар тока, кто-то подвел к ручке электричество.

Отдернув руку, я замерла в недоумении. Боль разливалась по телу.

– Что же ты, ступай, милая, – напутствовал «Учитель».

Я вывалилась в общий зал и столкнулась с Ниной.

– Как себя чувствуешь? – заботливо поинтересовалась Сундукян. – О чем с Отцом говорила?

Я посмотрела на ее безмятежное, спокойное лицо, ласковые глаза и вдохновенно соврала: