Среди красных вождей том 1

— Просите войти, — сказал я, все еще в раздражении из-за жалобы главного бухгалтера.

Дверь отворилась и вошла Александра Алексеевна. Бледная, изможденная, голодная и почти замороженная. Она подошла к моему письменному столу. Шла она, как то неуклюже ступая в громадных дворницких валенках, едва передвигая ноги. Она остановилась у стола против меня. Я взглянул на нее. Голова, обвязанная ка­кими то лохмотьями шерстяного платка. Рваный, весь то­же в лохмотьях полушубок… Из под платка видне­лось изможденное, измученное голодом милое лицо с прекрасными голубыми глазами… Слова, приготовленные слова начальнического внушения, сразу куда то улетели и вместо них во мне заговорило сложное чувство сты­да… Я усадил ее. Она дрожала и от холода и от страха, что ее вызвал сам комиссар. (По закону я имел право своей властью, в виде наказания, посадить каждого сотрудника на срок до двух недель в ВЧК… Излишне прибавлять, что я ни разу не воспользовался этим правом. — Автор.)

Я поспешил ее успокоить и стал расспрашивать. У нее на руках был разбитый параличом старик отец, полковник цар­ской службы, больная ревматизмом мать, ходившая с распухшими ногами, и племянница, девочка лет шести, note 222 дочь ее умершей сестры…. Голод, холод, тьма… Она сама в ревматизме. Я заставил ее показать мне свои валенки. Она сняла и показала: подошва была стерта и ее заменяла какая то сложная комбинация из лучинок, картона, тряпья, веревочек… ноги ее покрыты ранками… Мне удалось, с большим трудом удалось, благодаря моим связям в наркомпроде, получить для нее ботин­ки с галошами… И это все, что я мог для нее сделать… А другие?… эта масса других?…

Note222

227

Но перехожу к трудовой повинности. По возвращении домой «буржуи» должны были исполнять еще разные общественные работы. Дворников в реквизированных домах не было, и всю черную работу по очистке дворов и улиц, по сгребанию снега, грязи, мусора, по подметанию тротуаров и улиц должны были производить «буржуи». И кроме того, они же, в порядке трудовой повинности наряжались на работы по очистке скверов и разных публичных мест, на вокзалы для разгрузки, перегрузки и нагрузки вагонов, по очистке станционных путей, для рубки дров в пригородных лесах и пр. пр.,

Для работы вне дома советских, "свободных" граждан собирали в определенный пункт, откуда они под конвоем красноармейцев шли к местам рабо­ты и делали все, что их заставляли… В награду за тру­ды каждый по окончании работы (не всегда) получал один фунт черного хлеба. И вот, проходя в то вре­мя по улицам Москвы, вы могли видеть такие картины: группа женщин и мужчин, молодых и очень уже пожилых, под надзором здоровенных красноармейцев с винтовками в руках, разгребают или свозят на ручных тележках мусор, песок и пр. Все это «бур­жуи», т. е. интеллигенты, отощавшие от голода, с note 223 одутловатыми, землистого цвета лицами, часто едва державшиеся на ногах. Непривычная работа не спорится и едва-едва идет. Наблюдающие красноармейцы, по временам покрикивающие на «буржуев», насмешливо смотрят на неуклюже и неумело топчущихся на месте измученных людей, не имеющих сноровки, как поднимать тяжелую лопату с мусором, как вообще ею действовать… И посторонний наблюдатель невольно задался бы мыслью: к чему мучить этих совершенно неумелых и таких слабых людей, заставлять их надрываться над непо­сильной работой, которую тот же надзирающий за ними красноармеец легко и шутя сделал бы в час-два?…

Note223

228

Вообще в деле организации этой трудовой повин­ности часто наблюдались глубокий произвол и чисто че­ловеконенавистническое издевательство над беззащит­ными людьми… Вот два из массы лично мне известных случая.

Одна моя приятельница, женщина немолодая, стра­давшая многими женскими болезнями, честная до чисто юношеского ригоризма, хотя и могла, как коммунистка, а также и по болезни и по возрасту уклониться от тру­довой повинности, по принципу всегда шла на эти рабо­ты, как бы тяжелы они ни были. Как то, в одно из воскресений была назначена экстренная, "ударная" рабо­та, в порядке трудовой повинности, по нагрузке на плат­формы мусора и щебня на путях одной из московских товарных станций, тонувших в грязи и всякого рода отбросах. Явившимся на указанный сборный пункт гражданам особым специально командированным для этого коммунистом, была произнесена длинная, якобы "зажигательная" речь с крикливыми трафаретными ло­зунгами на тему о задачах трудовой повинности в социалистическом государстве. И, конечно, по note 224 установившемуся "хорошему тону", речь эта была полна выпадов по адресу «буржуев, этих акул и эксплуататоров» рабочего класса. В заключении своей речи оратор, по обычаю, обратился с крикливым призывом:

Note224

229

— Итак, товарищи, построимся в могучую трудо­вую колонну и тесно сомкнутыми рядами дружно, как один человек, двинемся на исполнение нашего высокого, гражданского трудового долга!.. И пролетариат, мо­гучими усилиями и бескорыстными жертвами кующий сво­боду и счастье ВСЕМУ МИРУ, изнемогая в нечеловече­ской борьбе с акулами капиталистического окружения, не останется перед вами в долгу! Я уполномочен за­явить, что все труженики, наряженные сегодня на рабо­ту по очистке железнодорожных путей, по окончании трудового дня получат по фунту хлеба!… Итак, по­строимся и ма-а-арш вперед!

Эти поистине горе - труженики состояли из «буржуев", служащих в советских учреждениях, почти поголовно больных, измученных тяжелой неделей ра­боты и лишений. Сборный пункт, к которому они долж­ны были дойти, находился где то в центре. Была лютая зима. Замерзшие, плохо одетые, голодные, они долго жда­ли, пока агитатор начал свою речь. Она тянулась дол­го эта речь… Они должны были ее слушать.. Наконец, непривычные к строю, они, кое как, путаясь, и сбива­ясь, построились в "трудовую колонну" и "тесно сомк­нутыми рядами", эти мученики, спотыкаясь на избитых, заполненных снегом и сугробами улицах, выворачи­вая ноги, пошли к товарной станции Рязанской ж.

– д., отстоявшей верст за пять. Дошли. Там им сказали, что у них нечего делать… маленькая ошибка… Долгие справки по телефону с разными центрами, штабами и пр. учреждениями. Выяснилось, что следовало идти на ту note 225 же работу на путях Брестской ж.
– д. Новая, дополнитель­ная речь агитатора, и снова "сомкнутые ряды", спотыка­ясь на своем крестном пути, пошли за восемь верст к месту работы.

Note225

230

Пришли. Много времени прошло, пока им выдали из пакгауза лопаты и кирки. Опять "сомкнутыми ряда­ми" двинулись к залежам мусора, представлявшим собою целые холмы. Платформ не было. Их стали по­давать. Наконец, приступили к работе. Я не буду опи­сывать ее и прошу читателя представить себе, что испы­тывали эти измученные люди, исполняя ее: нужно было набирать лопатами тесно слежавшийся и промерзший мусор и поднимать эти лопаты и сваливать мусор на вы­сокую платформу. А ведь «буржуи" не имели ни навыка, ни сноровки к этой работе и к тому же физически они были так слабы и голодны… И само собою результаты этого "трудового" воскресенья были совершенно ничтож­ны. Это мучительство продолжалось до позднего вечера. Изнемогающих порой до полной потери сил людей не­утомимый в служении «великой идее" агитатор "това­рищески" подбодрял "горячим словом убеждения"…

Поздно ночью моя приятельница еле-еле добралась домой в самом жалком состоянии, с вывороченной от наклонений и подниманий тяжелой лопаты поясницей, с распухшими и окровавленными ногами и ладонями рук и, что было самое ужасное в то время, с совершенно истерзанными ботинками, ибо мускулы, кости и нервы были свои некупленные, а обувь… Но зато она принесла фунт плохо испеченного, с соломой и песком хлеба…

Описываю все это со слов моей приятельницы.

Другой случай я наблюдал лично. Было лето. Я возвращался в "Метрополь". Я был утомлен, а пото­му, прежде чем подняться к себе в пятый этаж, note 226 присел передохнуть на одну из скамеек, стоявших в сквер против "Метрополя". Я обратил внимание на группу женщин, которые топтались и суетились неподалеку от меня с лопатами, мотыгами и граблями, подчи­щая дорожки, клумбы с цветами и пересаживая растения. Это была нетрудная и, в сущности даже приятная работа. Но тут же находился надсмотрщик - красноармеец с винтовкой и штыком, — здоровый и распоря­дительный парень. Он все время покрикивал на работавших… И вдруг он с ружьем наперевес бегом бросился к присевшей женщине. Это была молодая девушка в легком, заштопанном, но чистеньком белом платье…

Note226

231

— Ты что это, стерва, села? — накинулся он на нее. — А? Вставай, нечего тут!…

— Я, товарищ, устала, села передохнуть, — отвечала девушка.

— Устала! — грубо передразнил он ее. — Уу, шлюха (площадная ругань) небось… а тут устала!.. Марш работать, бл… окаянная, загребай, знай, траву, — грубо хватая ее за руку и сдергивая со скамьи, кричал солдат. — А в Чеку не хочешь, стерва?… это брат у нас недолго!..

Меня взорвало и, хотя это было неблагоразумно, ибо я мог повредить девушке, я вмешался. Но и вмешиваясь, я не должен был подрывать авторитет власти в глазах «буржуев". Я подозвал красноармейца и стал ему выговаривать так, чтобы не слыхали «бур­жуи". Мой начальнический тон сперва огорошил его, но вслед затем он яростно накинулся на меня:

— А ты, что за указчик, чего суешься куда не спрашивают?.. Я, брат, сам-с-усами.. Нечего, note 227 проходи, а то я тебя живым манером предоставлю в Чеку клопов кормить!..

Я вынул свой партийный билет, разные удостоверения, из которых видно было, что я заместитель народного комиссара и предъявил их ему. Он испугался и униженно стал просить меня "простить" его… Я пригрозил ему товарищем Склянским (помощник Троцкого), который жил в "Метрополе" и с которым я был знаком, потребовал от него его билет (удостоверение), записал его, ту часть, в которой он служил, и его имя. Пригрозив и настращав, сколько мог и умел, я поднялся к себе в "Метрополь" и из окна наблюдал за этим красноармейцем, и видел, как он стал услужлив в отношении «буржуев"… А меня взя­ло раздумье, хорошо ли я сделал, вмешавшись в дело? Ведь этот красноармеец имел тысячу возможностей выместить полученный им от меня нагоняй на беззащитных людях… Да, читатель, было страшно вмешиваться в защиту бесправных людей, не за себя страшно, а за них же…

Note227

232