США после второй мировой войны: 1945 – 1971

На улицы вышли низы, простые люди. Это насмерть перепугало белых и весь их правительственный аппарат в Вашингтоне; я там был и знаю это. Когда им стало известно, что эта черная масса движется на столицу, они вызвали Роя Уилкинса (лидера НАСПЦН), Филипа Рэндолфа (вице-президента АФТ — КПП) и других самых известных в стране негритянских лидеров, сказав им: «Прекратите это!» Кеннеди заявил: «Ну, знаете, вы им позволяете заходить слишком далеко». И тогда один из них, этакий старый «дядя Том», ответил: «Босс, я не могу это прекратить, потому что не я это начал». Передаю вам его слова. Он сказал: «Мы даже в этом не участвуем, не то чтобы возглавлять… Эти негры действуют по собственной инициативе, они оставляют нас позади». А потом он, эта старая хитрая лиса, обратившись к другим негритянским руководителям, сказал: «Если вы не участвуете, так я попрошу вас участвовать. И возглавить поход. Я тоже его поддержу и буду его приветствовать. Я ему помогу и сам к нему присоединюсь».

Вот что они сделали с походом на Вашингтон. Они к нему присоединились. Они не вошли, они пробрались в него. Пробрались, чтобы подчинить его себе. И как только они это сделали, поход утратил свой боевой дух. Не стало в нем злости, огня, бескомпромиссности.

Поход предали и заставили капитулировать еще до того, как он начался. Когда из Парижа приехал Джеймс Болдуин [7] , ему не дали выступить, так как его нельзя было заставить говорить по бумажке… Они уже так жестко контролировали начавшееся движение, что просто-напросто продиктовали неграм, когда им прибыть в столицу, на каком транспорте и где остановиться, какие нести плакаты и какие петь песни, какие произносить и какие не произносить речи, после чего сказали, чтобы к заходу солнца они все убрались из города. И действительно, к вечеру ни одного «дяди Тома» уже не было в городе. Я знаю, вам не нравится, что я это говорю. Но я говорю правду…».

7

Джеймс Болдуин — известный негритянский писатель. — Прим. ред.

Прошел год после этого похода, и вот в ряде городов страны гнев людей вновь закипел и стал выливаться через край. Любопытно, что именно в те годы, когда были приняты новые законы о гражданских правах, — в 1964 и 1965 гг. — волна бунтарских выступлений негров прокатилась по всем Соединенным Штатам, из конца в конец. Это потрясло страну настолько, что она до сих пор не может окончательно успокоиться. В Джексонвилле убийство одной негритянки, а потом угроза взорвать бомбу в негритянской средней школе толкнули ее учеников пустить в ход булыжники и бутылки с горючей смесью. В Кливленде трагический случай с белым священником, которого задавил бульдозер, когда он сидел на мостовой, протестуя против дискриминации черных на строительных работах, вызвал бурную реакцию негров. В Нью-Йорке роковой выстрел, которым был убит 15-летний юноша, ввязавшийся в драку с полицейским, не находившимся при исполнении служебных обязанностей, привел к насилию, продолжавшемуся много дней. Стихийные выступления негров были отмечены также в Рочестере, Джерси-Сити, Чикаго, Филадельфии. Но это были еще небольшие волнения. Президент Джонсон твердо пообещал установить в стране расовое равенство, что было вполне созвучно, кажется, массовому кличу черных: «Мы своего добьемся!» Но как раз в августе 1965 г., когда Джонсон подписал многообещающий закон об избирательных правах, черное население Уоттса, негритянского гетто Лос-Анджелеса, как будто желая прямо высказать свое мнение о либералах, которые так слепо верили в законы о гражданских правах, поднялось на восстание — самое кровопролитное со времен расовых беспорядков в Детройте в 1943 г.

Почти каждое восстание негров в городских гетто вспыхивало от малейшей искры, от какого-нибудь насильственного акта полиции против мужчины, женщины или подростка с черной кожей. В Уоттсе, где списки бедняков, живущих на благотворительные пособия, все росли, жилищные условия становились все хуже, а полиция, как и везде, не отличалась вежливым обращением с людьми, поводом для восстания явился случай, когда полицейский арестовал, применив силу, молодого негра — водителя машины, избил дубинкой свидетеля этого происшествия и задержал молодую негритянку, ложно обвинив ее в том, будто она плюнула ему в лицо. В гетто начались грабежи, полетели бутылки с горючей смесью. Для подавления мятежа были вызваны национальные гвардейцы, которые, как и полицейские, широко применяли огнестрельное оружие. В итоге 34 человека, в большинстве негры, были убиты, сотни ранены и около 4 тыс. арестовано. Материальный ущерб исчислялся почти в 40 млн. долл. Роберт Конот, журналист с Западного побережья, в своей книге «Реки крови, годы тьмы», характеризуя значение событий в Уотсе, писал: «Восстание в Лос-Анджелесе символизировало конец эры негритянской пассивности — пассивности, возведенной в доктрину ненасильственных действий, — и ориентировки негров на белое руководство в своей борьбе за гражданские права. В Лос-Анджелесе негр заявил, что подставлять другую щеку он больше не будет и что, доведенный до отчаяния, он станет отвечать ударом на удар, не слишком раздумывая о том, принесет пользу такая реакция или нет».

Летом 1966 г. произошли новые бунты. В Чикаго, куда была вызвана национальная гвардия после того, как негры стали бросать в полицейских камни, а потом начались грабежи и поджоги, под пулями погибли трое негров, в том числе 13-летний мальчик и 14-летняя беременная негритянка. В Кливленде, где тоже действовали отряды национальной гвардии, было застрелено четверо негров: двое — полицейскими, один — каким-то белым, стрелявшим из автомашины, и четвертый — группой белых.

Однако самая мощная за всю историю страны волна расовых волнений в городах захлестнула Соединенные Штаты в 1967 г., причем самые сильные мятежи бушевали в Детройте и Ньюарке. Национальная консультативная комиссия по изучению гражданских беспорядков, которой президент Джонсон поручил расследовать причины волнений и внести свои рекомендации, в том же году сообщила о беспорядках в 128 городах. В 39 из них, по словам комиссии, они были «крупными или серьезными».

За всеми этими беспорядками крылась одна общая причина — давно накапливавшееся в негритянских гетто недовольство, вызванное нищетой, безработицей, невыносимыми жилищными условиями, непрекращающимся грубым произволом полиции. В Ньюарке, например, за два года до этого полицейский застрелил 18-летнего негритянского юношу, заявив, что тот напал на другого полицейского, после чего хотел скрыться. Суд вынес заключение, что этот полицейский «не злоупотребил силой», и его даже не уволили со службы. В апреле 1967 г. 15 негров были арестованы, когда пикетировали магазин, который, по их словам, торговал испорченным мясом. В июле, как сообщалось в докладе названной комиссии, один черный водитель такси был ранен при задержании будто бы за нарушение правил уличного движения, на месте происшествия собралась толпа негров, было разбито несколько окон и начались грабежи.

Но то, о чем говорилось в докладе консультативной комиссии, резко контрастировало с рассказом водителя Джона Смита. Он был остановлен двумя полицейскими в форме, которые обвинили его в том, что он ехал слишком близко к шедшей впереди машине и не там, где положено ехать на улице с односторонним движением. Позже полицейские заявили, что Смит при задержании ругался и набросился на них с кулаками, так что им пришлось «применить силу», чтобы его утихомирить. Когда суд, прежде чем отпустить Смита под залог, решил заслушать его, тот рассказал следующее: «Никакого сопротивления я не оказывал. Все это выдумали полицейские в свое оправдание. Они сломали мне ребра, наградили меня грыжей и продырявили череп… Когда меня привели в участок, еще шесть или семь полицейских вместе с теми двумя, что меня арестовали, стали пинать меня ногами, повалили и плясали на мне. Потом отвели в камеру и велели держать голову над унитазом. Когда я стоял в такой позе, меня сзади ударили револьвером по затылку. Побои сопровождались руганью. В тюремном помещении один из арестовавших меня полицейских сказал: «Этот малый от меня не ушел».

Во время столкновений в Ньюарке, куда бросили отряды национальной гвардии, было убито 23 человека, из них 21 негр. В Детройте погибло 43 человека — 33 из них негры. Большинство убитых во время беспорядков 1967 г., охвативших всю страну, были черные, застреленные полицейскими или солдатами национальной гвардии. Сенатская комиссия, расследовавшая беспорядки в 67 городах, насчитала 83 убитых и 1897 раненых. По данным консультативной комиссии, около 10 % убитых и раненых принадлежали к должностном лицам (полицейским и военнослужащим), но подавляющее большинство погибших и получивших ранения из гражданского населения составляли негры.

Обуревавшее негров чувство горечи и злости — а оно всегда скрывалось за внешним оптимизмом участников борьбы за гражданские права — стало прорываться наружу еще в 1965 г. В том году был убит Малколм Икс, который как раз именно тогда стал превращаться в лидера нового, воинствующего националистического движения черного населения США. Вскоре после гибели Малколма молодой негритянский писатель Джулиус Лестер в очерке, озаглавленном «Разгневанные дети Малколма Икса», выразил нараставшее в неграх разочарование в либерализме следующим образом:

«Теперь все в прошлом. У Америки было много шансов доказать, что она действительно верит в то, что «все люди… одарены… некоторыми неотчуждаемыми правами», как было сказано в Декларации независимости. В последнее десятилетие у Америки были прекрасные возможности для претворения в жизнь этого принципа. Теперь все позади. Прошло время, когда мы распевали песни о свободе и думали, что наша любовь преодолеет пули и дубинки полицейских. Песня «Мы преодолеем все!» (а преодолеть надо вначале собственную слепоту) устарела, она стала несовременной, и ее можно поместить в музей… Что же касается любви, то ею лучше заниматься в постели, чем проповедовать ее в пикетах и походах. Любовь — вещь хрупкая, нежная, и она требует взаимности. Раньше мы пели: «Мы любим всех!», уклоняясь от летящих в нас кирпичей и бутылок. Теперь мы поем:

Слишком много любви, Слишком много любви, Ничто так не губит чернокожих, Как обилие любви.

Мало того, что к 1965 г. горечь и злость черных стали проявляться в открытую, сделалось очевидным и то, что одним традиционным либерализмом расизм не искоренить. Заявляя, что прошло время, когда негры думали, будто их «любовь преодолеет пули и дубинки полицейских», Лестер тем самым констатировал следующий ставший наконец очевидным реальный факт: черный в Соединенных Штатах не мог рассчитывать на защиту правительства — будь оно либеральным или консервативным, республиканским или демократическим, — если ему грозило физическое насилие или убийство. Верховный суд мог выносить решения в самом что ни на есть эгалитарном духе, конгресс — принимать все новые и новые законы о гражданских правах, президент — произносить зажигательные речи о достоинстве человека, однако черный, идя по улице своего гетто или по какой-нибудь дороге в сельской местности, по-прежнему оставался во власти белого — в полицейской форме или без нее, — и правительство было бессильно его защитить. То, что характеризовало времена рабства, когда черный был физически беспомощен перед белым, осталось и после отмены рабства. В XX в. — «веке реформ» — одной из американских традиций стало принимать за «либеральные реформы» что угодно: установление контроля за качеством мяса, антитрестовские законы, законопроекты о социальном обеспечении и т. п. — и в то же время не видеть того, что для улучшения положения негритянского народа фактически ничего не делается.