Стаб

Я осмелел.

– То, что Рэймс стал ликтором иерарха, не его заслуга, а выбор самого Бэлара. Он мог взять кого угодно, любой был бы ему настолько же предан. В Рэймсе нет ничего особенного!

– Ты это с первого взгляда понял, да?
– Он цокнул языком, словно восхищался очередной моей способностью.
– Готов поспорить, тебя ежедневно колотили в этом твоем приюте.

Ладно... похоже, не я единственный умел здесь "читать мысли".

– В нём нет ничего особенного...
– повторил я.
– Когда-то он сам был ничуть не лучше меня.

– Ты ему до смерти завидуешь?
– гадал элиминатор, - или же это что-то более личное?

И тут я как на духу выложил ему то, о чем никому раньше не рассказывал.

Мой голос звучал хрипло и глухо, всё внутри сжималось от боли. Словно память была орлом, терзающим уже затянувшуюся рану Прометея (о котором я тоже теперь знаю). Я сам только тогда по-настоящему понял, насколько сильно пренебрежение человека, которого я видел всего несколько минут, задело меня. Нет, не пренебрежение... Убийство. Своим безразличием он приговорил меня к мучительной смерти. Сначала дал надежду, а потом столь же легко забрал ее. Протянул руку, а когда я поверил в своё спасение, столкнул в пропасть.

– Я ни во что не верил и ни от кого не ждал помощи. Зря он вмешался... Я знаю, что он сделал это специально. Он просто хотел показать своему хозяину, что стал подобен им во всём. Научился так же легко миловать и карать. Та же безжалостность, тот же расчёт... - Я не задумывался над тем, насколько жалко выгляжу, почему-то рассчитывая на темноту. Хотя она наоборот превращала мою исповедь в подобие ночной истерики.
– Это был урок, и я наконец его усвоил. Я понял... мне нужно стать таким же безжалостным и коварным.

Многорукий присвистнул, как если бы говорил: "лучшей причины убить кого-то я просто не встречал".

– Как ты и сказал, он уподобился энитам, а их трогать нельзя.

– Он обычный человек...
– повторил я, посмотрев туда, где, как мне казалось, стоял Многорукий.
– Но, конечно, ты с ним не справишься.

Не знаю, на что я надеялся.

Это было как второй раз за день выпрыгнуть из машины. И по закону логики на этот раз всё должно было закончиться моей смертью.

Но Многорукий начал смеяться.

Сначала тихо, словно пытаясь сдерживаться, а потом уже откровенно, в голос. И пройдёт не один год, прежде чем я пойму, что именно его так развеселило. И когда я вспомню этот момент, буду долго недоумевать, как он мог после этого общаться с таким кретином.

– Приятель, нельзя убивать людей просто за то, что ты им не понравился.

– А за что можно?

– За деньги.

– Я заплачу.
– Я всё ещё не был уверен, но похоже... он... вот-вот... должен был согласиться. Этот мужик был безумнее всех, кого я встречал. Безумнее меня. Его не сдерживали ни моральные, ни социальные барьеры, не пугала разница в положении и силе.
– Я всё сделаю.

– Неужели? Из тебя вышла бы отличная "кукла". Такой угодливый... Рэймс, определённо, просчитался.

Очевидно, он глумился надо мной, и по логике вещей я должен был желать ему смерти даже больше, чем Рэймсу. Но, в отличие от него, Многорукий не повернулся ко мне спиной. Он смотрел на меня. Он со мной разговаривал.

– Ну а сейчас подумай серьёзно, зачем тебе это нужно? Не с точки зрения морали. Чисто практически. Твоя жизнь станет лучше, если Рэймс умрет? Нет, она вообще не изменится. Ты будешь удовлетворен? Вряд ли. Ведь при всём при том, что ты пытаешься обставить всё как месть, ненависти ты к нему не испытываешь. Ты просто сопляк, который хочет самоутвердиться и не знает, как это сделать.

– Я хочу, чтобы хоть один раз... он завидовал мне.

– Мёртвому ему это будет сложновато сделать.

– Ты, правда, можешь убить его?
– спросил я, замирая.

Многорукий протяжно вздохнул.

– Только одно условие.
– Я не поверил своим ушам.
– Я сам решу, когда это случится.

И тут я потерял сознание от счастья.

Глава 5

Конечно, кроме счастья своё дело сделали кровопотеря и обезвоживание. Поэтому, когда я очнулся, от вчерашней эйфории не осталось ни следа: у меня раскалывалась голова, всё ныло тело, а плечо болело так, словно его набили колотым стеклом, пока я спал. Воспоминания работали на усиление эффекта: в общей сумме меня вчера назвали придурком раз двести. И обидно совсем не это, а то, что я оправдывал это прозвище.

Каким бы прекрасным ни бы этот мир, я не умел в нём жить, поэтому он постепенно превращался из рая в смертельную ловушку. Которая должна была захлопнуться вчера, если бы не...

Я приоткрыл глаза осторожно, словно не терял сознание, а зажмурился на мгновение, приготовившись к удару. Тишина. Знакомый запах, незнакомый свет... А я-то думал, тут темно независимо от времени суток.

Я вздохнул свободно, хотя не имел на это права. Не знаю, с чего я взял, что раз пережил одну ночь здесь, то и остальные переживу. Будто пообещав убить Рэймса, Многорукий тем самым поклялся не трогать меня. Одно другому не мешает, да?

И... неужели это серьезно произошло со мной? Я сбежал? Рэймс умрёт?

– Да, я собираюсь заняться им сегодня, - раздался голос, на который я обернулся так резко, что едва не свернул себе шею.

Я был в комнате не один. С длинной софы, на которой я лежал, открывался отличный обзор, и я, наконец, смог увидеть Многорукого со стороны. Он сидел на полу ко мне спиной, и то, что я принял за узор на одежде, на самом деле было рисунком на его коже.

Я такое встречал впервые. Татуировку, саму по себе. Да ещё такую кошмарную. С мужской спины на меня смотрело свирепое многорукое существо с высунутым языком.

Мои глаза расширились. Я представил, что будет, когда сам Многорукий повернётся ко мне. Если учесть, что у него на коленях лежал непомерно длинный изогнутый нож? Это закончится как минимум очередным обмороком.

А пока Многорукий смотрел вниз, на карту, которая лишь намекала на то, в каком огромном месте я оказался. Раньше мой мир имел четкие границы и был до безобразного однотипен и мал. Даже эта комната вмещала в себя больше историй, воспоминаний, вещей, чем весь приют и моя жизнь, в нём проведённая.

– Я помню про уговор.
– Его голос звучал тихо, но я опять вздрогнул. Что он там говорил про чтение мыслей?
– По этому поводу я подготовил кое-что особенное.

С этими словами он взял нож, разглядывая его так, словно приготовился признаться ему в любви. И, возможно, это не было лишено смысла, потому что он поднёс его к самому лицу. Чтобы разглядеть в зеркальной поверхности лезвия меня - пялящегося на него. Наши взгляды встретились.

– Хочешь знать, что именно?

– Э-э-э...
– протянул я нерешительно, оглядываясь, словно доказывая, что кроме как ко мне, он никому этот вопрос не мог адресовать.
– Да?