Стабилизатор. Минск 2041

Парень являл собой более колоритное зрелище. На здоровяке была некогда голубая, а теперь безнадежно выцветшая майка. Синие тренировочные штаны с белыми лампасами были слишком маленькими и доходили до щиколоток, открывая волосатые ноги. Подходящей обуви для великана тоже не нашлось – ему пришлось довольствоваться потрепанными шлепанцами. Носки у них были аккуратно срезаны, чтобы выпустить наружу пальцы, но пятки все равно нависали над подошвами.

Атлетическое сложение богатыря портила слишком маленькая голова и почти полное отсутствие шеи, отчего массивный, квадратной формы подбородок покоился на широкой груди. Низкий лоб козырьком нависал над черными глазами. Подернутые синевой тонкие губы беспрестанно шевелись. Казалось, парень хочет сообщить что-то важное, но никак не может найти нужных слов.

– Вы здесь живете? – поинтересовался Талаш, входя во двор.

– Живем помаленьку, – отвечал старик, усаживаясь на колоду для колки дров и кладя руку на рукоятку топора. – А чему удивляться? Податься нам все равно некуда, а тут – хозяйство. Коровенка, огородишко…

– Понятно.

– А вот мне не все понятно. С чем вы сюда пожаловали? Если с миром, то встретим честь по чести, а ежели лихие люди, то задерживаться тута не советую. Эдик чужаков не любит. Правда, внучок?

– И стал я на песке морском, – пропел великан густым басом. – И увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами. На рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные! Убью. Душу выну!

Выдав смесь из «Откровения» Иоанна Богослова и угроз, Эдик замолчал. И з уголка его рта вытек ручеек слюны и скатился по подбородку на грудь.

– Не обращайте внимания, – махнул рукой старик. – Он с детства такой. Мать, дочка моя, сразу после родов померла от лучевой, чтоб ее, болезни. А батю мутанты на глазах у Эдика сожрали. Пареньку тогда пять годиков только минуло. С тех пор он и заговаривается. Любит, когда ему Евангелие читают. А я что? Я – не против. Жисть такая. Нам без веры никак нельзя. Только на Бога и уповаем…

– Зверь, которого я видел, был подобен барсу! – подтвердил Эдик, размахивая мускулистыми руками. – Ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела! От оно как. Истинно, истинно говорю вам: сожрет этот зверь всех вас. Сожрет и не поперхнется!

– А ну-ка, хватит! – рявкнул старик. – Марш в хату! Мне с гостями поговорить надо.

Эдик прикрылся лопатообразной ладонью, словно боялся, что дед ударит его по лицу. Пятясь, поднялся на крыльцо и проскользнул за дверь.

– Кхе-кхе. Вот я и интересуюсь, – продолжал старик. – Кто вы такие будете и на кой ляд сюда приперлись?

– Не беспокойтесь, дедушка, – Вера приблизилась к старику и положила руку ему на плечо. – Мы – люди мирные. А вооружены потому, что опасно здесь без оружия. Идем по своим делам. Если вам мешаем, то, извините. Сейчас же уйдем и больше нас не увидите.

– Тебя как звать, девонька?

– Вера.

– А меня Парфенычем кличут. Разные люди сюда приходят, Верочка. Оттого с подозрением к чужакам и относимся. К примеру, в прошлом годе бандюганы нагрянули. Старуху мою покалечили. Кабы не Эдик, может и меня до смерти забили бы.

– Не-а, батя. Мы – не бандюганы, – включился в разговор Антидот. – Передохнем малость, если разрешишь и потопаем своей дорогой.

– Отчего ж не разрешить, коль добрые люди, – старик встал с колоды, подошел к окну и постучал согнутым пальцем в стекло. – Эй, Мария, подь-ка сюды!

Окно распахнулось. Во двор выглянула старуха, при виде которой Вербицкий испытал сильное желание поскорее покинуть гостеприимный дом Парфеныча. Таких красоток Марат видел на жутких гравюрах Гойи, изображавшего картинки из жизни ведьм. Седые волосы жены Парфеныча были собраны в тугой узел на затылке. Изрезанная глубокими морщинами, желтая, как древний пергамент кожа висела на лице, как на вешалке. Маленькие, прищуренные глазки бегали, а крючковатый нос, почти касался похожих на сырые котлеты губ.

– Чаво? – прошамкала Мария.

Говорить нормально она не могла по причине полного отсутствия зубов. Глядя на ее розово-белые десны Вербицкий испытал такой приступ отвращения, что с трудом подавил желание сплюнуть.

– Чаво-чаво! – пробурчал Парфеныч. – Гости у нас – вот чаво. Собирай на стол. Сливяночку мою фирменную не забудь. Да Эдьке скажи, каб корову на луг выгонял.

Старуха исчезла. Скрипнула дверь и на крыльце появился Эдик. Под мышкой у него была зажата книжка в засаленном переплете. Скорее всего, то самое Евангелие, о котором толковал старик. Не удостоив пришельцев даже взглядом, великан прошел к сараю в углу двора и распахнул ворота. Когда во двор величавой поступью вышла корова, все замерли в ужасе. Несчастное животное сохранило лишь форму, присущую своему роду. С содержанием дело обстояло значительно хуже. Шерсти у этой буренки не было. Голую розовую кожу прорезали синие прожилки вздувшихся вен. Непомерно большое вымя билось о задние ноги с влажными шлепками. Ко всему прочему корова была слепой – из пустых глазниц на землю капала зеленоватая слизь. Один рог был то ли спилен, то ли отвалился сам.

– Ни себе хрена! – выдохнул Бельский. – Это еще что такое?

– Нинка, – прокомментировал Парфеныч. – Нинкой мы ее кличем. Это она только на вид страшная, а так – очень даже ничего. Молочко у нее отменное. Счас сами попробуете – за уши не оттянешь. Милости прошу в хату.

Вербицкий мысленно поклялся себе, что скорее глотнет цианистого калия, чем попробует молоко радиоактивной коровы. Он поднялся на крыльцо вслед за Верой, вошел в коридор. Ничего особенного. Все, как в обычном деревенском доме. Некрашеный пол, развешанная на стенах хозяйственная утварь, ведро с водой и кружка с облупившейся эмалью на табурете в углу.

Следующая комната тоже выглядела классически деревенской. На полу лежали вязаные круглые половички. Светлые ситцевые занавески на окнах, цветочные горшки на подоконниках. Перед небольшой картонной иконкой с изображением неизвестного святого теплилась лампадка. Посередине стоял деревянный стол без скатерти и разнокалиберные, по всей видимости, принесенные из соседних домов стулья. На столе стояла керосиновая лампа с закопченным стеклом и укрытый полотенцем глиняный кувшин.

В комнате царил полумрак и Вербицкий не сразу заметил хозяйку, которая возилась у печи. Вооружившись ухватом, Мария вытащила чугунок. Почему-то пританцовывая, поставило его на стол. Марату наконец-то удалось рассмотреть старуху как следует. Она не пританцовывала, а хромала. Одна нога Марии была повернута под неестественным углом. Скорее всего, была сломана и срослась неправильно. Наверное, это увечье имел в виду Парфеныч, рассказывая о визите бандитов. На старухе было бесформенное платье, которое делало ее нескладную фигуру еще уродливей. Обувью она не пользовалась.

Марат решил, что если бы Баба-Яга существовала бы в реальности, то в выглядела бы она именно так. Для полного сходства со сказочным персонажем жене Парфеныча не хватало только ступы и метлы.

Все расселись за столом. Мария юркнула в низенькую дверь. Вернулась со стопкой алюминиевых тарелок и десятком деревянных ложек.

– Накладывайте бульбочки, гости дорогие, – прошамкала она. – Молочком запивайте, а я счас из кладовки сливяночку принесу.

Когда старуха ушла, Талаш полез в рюкзак и вытащил банку тушенки.