Сталин и заговор генералов

М.Фрунзе, оказавшийся во главе Красной Армии, был, несомненно, менее яркой фигурой, чем М.Тухачевский или Л.Троцкий, но, столь sfte несомненно, более политической, чем первый, и более военной, чем второй, достаточно независимой и весьма способной. Однако Фрунзе по своей ментальной ориентации, определившейся на революционных баррикадах, в каторжных тюрьмах, «табуированной» революционно-партийной моралью, был все-таки прежде всего «революционером» и «партийцем», а не «офицером». Его по сей день кажущаяся загадочной, криминально-затененная скоропостижная смерть действительно открыла шлюзы для проталкивания на место «вождя Красной Армии» вполне заурядного «человека-плакат» — К.Ворошилова. Через него партийно-политическая элита и ее лидеры получали возможность пусть постепенно, но уверенно ввести военную элиту в жесткие номенклатурно-государственные нормы «повиновения и исполнения». «Вычищая» из нее «непокорных» и «самоуверенных в своем профессионализме» «генералов», власть вводила в ее состав «управляемых» и «партийно-дисциплинированных».

В политическом и социокультурном плане с 1923 и до 1931 г. наблюдалась явная тенденция к вытеснению из состава военной элиты людей «знаменитых» и к постепенной замене их людьми «неизвестными». «Меритарные» свойства элиты уступали место «номенклатурным». Своими подвигами и славой вознесшийся в военную элиту и потому «независимый»", склонный к «самостийности» и «умничанью» «генерал» постепенно вытеснялся «назначенцем». Нельзя сказать, чтобы этот процесс завершился к 1931 г. Однако ясно, что старая военная элита, вышедшая из Гражданской войны, к лету 1931 г. более чем на 80% была уже заменена «новыми людьми». С 1929—1931 гг. на изменение состава военной элиты начинает активно воздействовать, внося нравственное оправдание самому процессу, фактор модернизации армии, постепенно обретая определяющий смысл.

Советская военная элита 20-х гг., рожденная Гражданской войной, прошла несколько этапов в своем крушении. Рубежи двух из них определялись судьбами ее «лидеров»: арест и начато падения М.Тухачевского в марте 1924 г. и смерть М.Фрунзе в октябре 1925 г. Третий рубеж — «военная тревога» 1926— 1927 гг. — сомнение в соответствии военной элиты своему назначению. Оно способствовало ее скорому разрушению и формированию «новой элиты», возникавшей в обстановке начавшейся технической модернизации Красной Армии. Четвертый этап был предопределен военно-политическим и геостратегическим кризисом середины 30-х.

Это не была обычная ротация элит в пределах единой военной традиции. Это была, скажем так, эпохальная смена качества военной элиты. В Советской России и в СССР военная элита, выросшая из Гражданской войны, в общем сохраняла преемственность и профессионально- и ментально-генетическую связь со старой Русской армией — до 80% ее составляли «генштабисты» дореволюционной русской школы. «Генштабисты» — элита и «мозг армии», ее мысль, интеллект, часть русской интеллигенции — аккумулировали в своих социокультурных установках и ментальной направленности дворянское, военно-аристократическое самоощущение. Они продолжали мыслить военное дело привилегией гуманитарно-, а не только военно-образованной части элиты российского общества. Они были убеждены в своей особой военно-государственной, «имперски-культурной» миссии «хранителей» вековых традиций Русской армии и кодекса чести русского офицера — социокультурного стержня Империи и культуры. Этот ментальный ориентир в 20-е гг. притягивал нравственно-профессиональные настроения и «красных командиров», вышедших из разночинной, часто малообразованной среды скороспелых прапорщиков и унтеров «германской войны».

Однако с обнаружившейся несостоятельностью военной элиты перед лицом «военной тревоги» 1926—1927 гг., ответственность за неготовность армии к которой была возложена на нее, обозначилась явная тенденция не только к формированию «новой военной элиты». Складывалась такая «новая военная элита», чьи социокультурные привычки, устремленность и ментальная ориентация определялись уже не старинными, «священными» дворянско-аристократическими, преимущественно гуманитарными традициями, а техникой. Не аристократ-кавалерист, «благородный рыцарь» или интеллектуал-генштабист, «мозг армии» теперь были объектом уподобления в качестве элитарного образца, а «механик», грубоватый, но сноровистый «мастеровой». Военное дело спускалось с высот «одухотворенного свыше» военного искусства до прозы обычного ремесла и умелого, профессионального обслуживания боевой техники. Не «кентавр» из глубин веков, но механическое чудовище-танк с заводского конвейера претендовало на господствующее положение в будущей «войне моторов». Поэтому профессиональная деградация военной элиты по качественному составу с 1923 до 1931 г. оказывалась в определенной мере условной. В каком-то смысле она была объективно объяснимой и, можно сказать, морально оправданной: «генштабист» старой армии к концу 20-х чаще всего по многим причинам не соответствовал новому оружию. На поле сражения Человек уступал место смертоноеной Технике. Организм теперь считался слабее Механизма. Наступала эпоха «войны машин, ще дышит интеграл».

Отказ от услуг генштабистов старой армии, обнаружившаяся явная непригодность «доктрины революционной войны» обострили проблему профессиональной и боевой подготовки комсостава армии. Политическое руководство искало решение этой проблемы при помощи генштабистов рейхсвера, но в основном на старой парадигмалыюй основе подготовки армии вообще (на основе опыта 1 -й мировой войны). Это решение обусловило и курс на новую радикальную ротацию военной элиты. Предполагалась «чистка» как от «генштабистов», так и от «краскомов», отличившихся в Гражданскую войну. Новая элита должна была вырастать из лиц, получивших «генштабистское» образование в Германии. Она начала осуществляться с выдвижения на роль лидера «новой военной элиты» И.Уборевича. Использование Сталиным Уборевича как предполагаемого лидера новой военной элиты фактически стало началом новых реформ. Этот период был обозначен дискуссионным поиском модели модернизации Красной Армии. В ходе дискуссий столкнулись в основном две модели модернизации: И.Уборевича («германской») и М.Тухачевского.

Неудача модернизации «по Уборевичу» и на основе рекомендаций руководства рейхсвера в условиях обострения международного положения СССР и внутриполитической борьбы приводит к принятию программы модернизации М.Тухачевского. Во главу угла было положено радикальное и форсированное обеспечение современной боевой техникой советских Вооруженных сил, преимущественно на основе собственных ресурсов и на технологических принципах «двойного назначения». Этот период, особенно в 1931 г., ознаменовался окончательным устранением генштабистов старой армии не только из состава военной элиты (они уже не играли в ней сколько-нибудь существенной роли), но и из комсостава РККА. Определившийся в основном совершенно новый состав военной элиты, преимущественно из партийных командиров и отчасти креатур представителей правящей политической элиты, обозначился-с 1931 г. лидирующим положением И.Якира и Я.Гамарника. М.Тухачевский, сохранявший репутацию наиболее авторитетного советского военачальника, ценного организатора и проводника модернизации Красной Армии, утратил почти полностью свое политическое влияние.

В то же время новый курс развития Красной Армии по «модели Тухачевского» уже в 1931 г. предопределил скорое свертывание «дружбы» с рейхсвером, хотя долю стараний германского (гитлеровского) и советского (сталинского) политического руководства в этом направлении по сей день трудно определить и сопоставить. Во всяком случае, советско-германская военная «дружба»; несомненно, делала военные элиты СССР и Германии слишком сильными и политически влиятельными, чтобы к этому без опасений и настороженности могли отнестись советская и германская поли'Гические элиты и их лидеры. Отставка И.Убо-ревича с поста 1-го замнаркома в 1931 г., неофициального, но признанного лидера «германской партии» в советской военной элите, знаменовала начавшуюся утрату,«воспитанниками германской академии» в высшем комсоставе Красной Армии определяющего влияния на военное строительство и военную политику. Этот процесс завершился массовой «чисткой» советского генералитета в 1936—1938 гг.

Глубинной предпосылкой массовых репрессий 1936—1938 гт., в том числе в Вооруженных силах страны, было противоречие, порождение «социалистической модернизации», между количественными ее итогами и качеством производства.

Форсированная модернизация кардинально изменила структуру советской экономики, провоцируя быстрое увеличение городского (в том числе рабочего) населения за счет сельского. Для него было характерно маргинальное мировосприятие. Психологическая адаптация сотен тысяч молодых рабочих, инженеров и служащих, в том числе военнослужащих, к новым условиям жизни и профессиональной деятельности отставала от темпов модернизации. Несовершенство плановых методов руководства экономикой со стороны профессионально неподготовленных «партийцев», гонка за количественными показателями и недостаточное внимание к качеству производства, усугублялись ослабленным чувством индивидуальной ответственности за свой труд. Все указанные обстоятельства обусловливали низкое качество производства во всех отраслях советской экономики (включая оборонную), высокий процент брака и непроизводительных издержек. Это выражалось в порче оборудования, быстром износе произведенной техники, авариях, транспортных, авиационных, железнодорожных катастрофах и проч. Все это, объясняемое как вредительство, само по себе оказалось одной из предпосылок массовых репрессий 1936—1938 гт.

В сформировавшейся политической системе сложившаяся ситуация нашла свое выражение в противоречии между новой модернизированной экономикой, требующей для своего эффективного развития профессионально подготовленного «технократического'» управления, и старьш *партийным» руководством, преимущественно идеологическим. Это неизбежно вело к изменению системы и структуры политической власти, в частности — на персональном уровне. Модернизация повысила социально-политический авторитет лиц, ею руководивших, и выдвинула «новую, технократическую элиту», претендовавшую на руководящую роль в управлении страной, вместо «старой», партийной.

Хроническое кризисное состояние страны, социально-экономических и политических в ней отношений в условиях многоплановой модернизации обострилось в условиях «военной тревоги» 1936 г. Провал внешнеполитического курса на создание системы «коллективной безопасности», на скрытое возрождение антигерманской «Антанты» ввиду ожидаемой войны с Японией вынудил советское политическое руководство прибегнуть к последнему средству воздействия на Запад и на Германию — попытаться использовать авторитет, влияние и личные связи в европейской военной и политической элитах М.Тухачевского и И.Уборевича. Увы, безуспешно. Это было косвенным признаком бессилия советской политической элиты перед лицом надвигавшейся катастрофической для страны угрозы войны «на два фронта» и фактической уступкой главной роли в предотвращении этой угрозы лидерам военной элиты. Провал миссии Тухачевского и Уборевича в Европу зимой 1936 г. послужил предно-сылкой резкого обострения глухой, но смертельной политической борьбы. Это был признак неспособности сложившейся в 30-е гг. политической системы справиться с возникшими перед страной проблемами. В то же время это был признак и неудачи прежде всего в профессиональной подготовке армии, которую потерпела военная элита, сложившаяся в 1931 —1935 гг., возглавляемая К.Ворошиловым, военно-политический курс которой определялся, однако, в значительной мере Я.Гамарником и И.Якиром. «Военная тревога», обострившая оборонные проблемы (количества боевой техники, качества оборонной продукции, профессиональной подготовки личного состава), требовала изменения системы, структуры и персонального состава высшего руководства армией, усиления его роли в оборонной политике. Высшее политическое руководство, в частности К.Ворошилов, стремилось возложить ответственность за неудовлетворительную подготовку армии к надвигавшейся войне на Гамарника, Якира, Уборевича и др. «генералов»: они, в свою очередь, винили во всех бедах наркома Ворошилова и его окружение. Всем своим поведением военная элита, сложившаяся в 1931 г. и укрепившаяся к 1936 г., обнаруживала неповиновение, оказывала давление как на внутриполитические процессы, так, в особенности, на внешнеполитические, настаивая, по существу, на изменении политического курса. Так или иначе она пыталась заставить Сталина и его властное окружение пойти на кардинальное изменение системы и структуры высшего руководства страной: передать один из ключевых постов — наркома обороны — своему представителю, военному профессионалу (что он был вынужден сделать в 1940 г., заменив К.Ворошилова на С.Тимошенко).