Сталин и заговор генералов

Во время следствия причастность Вацетиса к «заговору в Полевом штабе» установлена не была. Дело было передано во ВЦИК. После рассмотрения «дела Вацетиса» в Президиуме ВЦИК 7 октября 1919 г. было принято постановление. «Поведение бывшего главкома, — говорилось в нем, — как выяснилось на данных следствия, рисует его как крайне неуравновешенного, неразборчивого в своих связях, несмотря на свое положение. С несомненностью выясняется, что около главкома находились элементы, его компрометирующие. Но, принимал во внимание, что нет оснований подозревать бывшего главкома в непосредственной контрреволюционной деятельности, а также принимая во внимание бесспорно крупные заслуги его в прошлом, дело прекратить и передать Вацетиса в распоряжение Военного ведомства»⁵⁷⁵. Впрочем, в ноябре 1919 г. были амнистированы и все остальные арестованные участники «заговора в Полевом штабе»¹. Некоторые из них впоследствии вновь занимали весьма высокие должности в Красной Армии. В частности, Б. Кузнецов в 1923—1924 гг. являлся начальником штаба Отдельной Кавказской армии.

Как отмечалось выше, в том числе и в докладе Особого отдела ВЧК, связи с белыми армиями у «заговорщиков» не было. Вся же военно-политическая подоплека «заговора», военно-политический смысл поведения «заговорщиков» отчасти объясняют позицию представителей советской военной элиты и в 20-е гг. Офицеры-генштабисты, оказавшиеся в Красной Армии, как это следовало из их показаний на следствии, стремились восстановить «большой Генеральный штаб» путем выдвижения «своих людей на соответствующие должности во всех высших звеньях аппарата управления. Один из участников этой группы заявил, что они хотели создать «сильный Генеральный штаб, который влияет на все отрасли жизни страны в целях ее военной мощи, независимо от того, что стоит во главе правления»^{576 577}. В контексте такого рода военно-политических настроений они хотели установить контакты с выпускниками Академии Генерального штаба, служившими у А. Деникина и А. Колчака⁵⁷⁸.

Думается, нет необходимости в подтверждение распространенности таких настроений у генштабистов, служивших в РККА, вновь цитировать красноречивые в этом смысле (ранее уже цитированные) признания капитана М. Алафузо или информацию о намерениях части генштабистов врангелевской армии в 1920—1922 гг. Интересно другое — политическая модель, альтернативная и большевистской и белогвардейской, предлагавшаяся «заговорщиками-генштабистами». Они хотели, в сущности, подчинить властные политические структуры Генштабу, определяя в качестве приоритетных направлений в государственном строительстве и государственной организации «национальную оборону» и армию. В сущности, именно этой идеей руководствовался в августе 1917 г. генерал Л. Корнилов, и именно эта идея легла в основу идеологии Белого дела. Далее будет возможность убедиться в том, что эти аспекты и в 20-е гг. также характеризуют мотивы участия военной элиты в постановке и решении политических проблем.

Другой эпизод, весьма интересный в контексте рассматриваемого вопроса как своего рода «пролог», — это загадочные события, обозначившиеся осенью 1920 г.

...8 сентября 1920 г. член РВС Юго-Западного фронта

С. Гусев сообщил Ленину о предложениях «псевдонима», поручика Яковлева, перебежавшего из Русской армии генерала П. Врангеля и оказавшегося в штабе фронта со следующими предложениями. «Во врангелевской армии образовалась тайная офицерская организация, — сообщал поручик Яковлев, — с целью взорвать Врангеля, изнутри и передать всю его армию советской власти. В организацию входят 30 генштабистов, находящихся в главнейших штабах Врангеля. Организация намерена низвергнуть Врангеля и объявить его армию красной Крымской под командою Брусилова. От русского правительства требуются действительные гарантии полной амнистии всей армии без исключения, а также соответствующее обращение главкома. В качестве доказательства серьезности предложения Яковлев готов выдать главарей врангелевской организации, оперирующей в Советской России в целях... подготовки вооруженного восстания. Временно, впредь до прибытия Брусилова, командование красной Крымской армией поручается начальнику генштаба Соколовскому — главарю заговора против Врангеля»⁵⁷⁹.

В своих воспоминаниях А.Брусилов достаточно подробно останавливается на этом эпизоде. «Скдянский мне рассказал, — вспоминал генерал, — что в штабе и даже в войсках Врангеля происходит настоящее брожение. Что многие войска не хотят сражаться с красными, ни тем более бежать за границу, что их заставляют силою драться и покидать родную землю, что состав офицеров определенно настроен против распоряжений высшего начальства. Он задал мне вопрос, соглашусь ли я принять командование врангелевской армией, если она останется в России без высшего начальства. Я отвечал ему, что очень мало склонен теперь принимать какую-либо армию, что стар и болен. Но что, если будет необходимо, я приду на помощь русским офицерам, солдатам и казакам, постараюсь быть для них руководителем и согласовать их действия с планами Советской республики... Я думал: армия Врангеля в моих руках плюс все те, кто предан мне внутри страны и в рядах Красной Армии. Конечно, я поеду на Юг с пентаграммой (пятиконечной звездой. —

С.М.), а вернусь с крестом и свалю захватчиков или безумцев в лучшем случае. Я пригласил в тот же вечер нескольких людей, которым вполне верил, но с которыми очень редко виделся, чтобы распределить роли. Мы все обдумали. Не называю лиц, так как они все семейные и все там, в плену в Москве. Я пишу эту последнюю часть моих записок вне досягаемости чекистов и завещаю их напечатать после моей смерти или переворота в России, но все же подводить под какую-либо случайность их не имею права. Они сами себя назовут, если захотят и когда это для них будет возможно.

Итак, мы все обдумали, распределили должности... Мы ждали день, другой, третий. Склянский ничего не давал знать. А гораздо позднее он сообщил мне при случае, что сведения были неверные, бунта никакого не было и что все таким образом распалось...»¹.

Впрочем, действительно в это время начальник врангелевского штаба генерал-лейтенант П. Шатилов вел тайные переговоры с красным командованием об условиях перехода врангелевцев на сторону Красной Армии^{580 581}. Все «распалось», видимо, по иным причинам. ’

В связи с цитированными фрагментами имеет смысл обратить внимание на нижеследующую информацию агента ВЧК от 1 октября 1920 г. Он сообщал на основании утверждения А. Гучкова, «что имеется достаточная связь... с военной организацией в Красной Армии, с которой он в связи и на которую очень рассчитывает». Далее тот же агент пояснял: «По имеющимся сведениям, во главе военной организации в России стоят следующие генералы: Поливанов, Гутор, Клембовский, Сытин 1, Сытин 2. Гучков о давних времен еще до первой революции был в близких отношениях с генералом Поливановым, в бытность его товарищем военного министра, и вместе с ним составлял оппозицию правительству»¹. Не те ли это «главари врангелевской организации, оперирующей в Советской России в целях подготовки вооруженного восстания», о которой сообщал «поручик Яковлев» и которых он обещал выдать? Косвенным образом данная информация как бы подтверждается арестами А. Зайон-чковского, В. Клембовского, А. Гутора, П. Лечицкого и их исключением из состава Особого совещания при главкоме, а также ранее цитированными дневниковыми записями А. фон Лампе, свидетельствовавшими о связях А. Зайончковского и А. Цурико-ва с белыми. Кроме того, П. Фервак сообщает со слов британских журналистов, что после поражения под Варшавой Тухачевский будто бы «размышлял о государственном перевороте»^{582 583}. Возможно, эта информация возникла как результат «преображенных» слухов о действительно имевшем место конфликте между М. Тухачевским, РВС Западного фронАа, И. Смилгой, с одной стороны, и Политбюро ЦК ;— с другой по вопросу о мирных переговорах с Польшей.

Дело в том, что 20 августа 1920 г. войскам Западного фронта за подписью М. Тухачевского, начальника его штаба Н. Шварца и члена РВС фронта И. Смилги был отдан приказ, в которое, в частности, говорилось: «Польское правительство, недавнр так усиленно просившее о мире, теперь резко изменило политику. Польская мирная делегация в Минске самым подлым образом срывает мир. Сплошь состоящая из шпионов и контрразведчиков польская делегация пытается использовать свое положение для целей разведки... Очевидно, что только на развалинах белой Польши может быть заключен мир. Только окончательно разгромив дело бандитов, мы обеспечим России спокойный труд.

Победоносно начатое наступление должно быть победоносно закончено. Позор тому, кто думает о мире до Варшавы...»¹.

Политбюро ЦК отреагировало сразу же. За подписью Ленина в штаб Западного фронта вскоре поступило постановление: «Политбюро постановляет: выразить самое суровое осуждение поступку тт. Тухачевского и Смилги, которые издали, не имея на то никакого права, свой хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства»^{584 585}. Политбюро поручило РВСР отменить приказ РВС Западного фронта и «поставить на вид» неправильность его действий, а также поручило главе советской делегации на переговорах К. Данишевскому ознакомить польскую делегацию с этим постановлением⁵⁸⁶. Во всяком случае, некоторые делегаты 9-й партийной конференции, состоявшейся в сентябре 1920 г., предлагали Троцкому по этому поводу «следственную комиссию, чтобы обследовать поступки товарищей, которые совершили достаточную политическую и стратегическую безграмотность. В частности, я думаю о минском инциденте»^{587 588}. Очевидно, в связи с высказанным предложением и было начато следствие по «делу Тухачевского и Смилги». По этому поводу главком С. Каменев обращался к Э. Склян-скому с просьбой: «Опасаюсь, что на Западном фронте создается очень тяжелая атмосфера для гладкой работы. Быть может, вы найдете желательным ознакомиться с этим вопросом и внести некоторое, но совершенно необходимое спокойствие в работу чрезвычайной комиссии на Западном фронте»⁰.

Не исключено, что одним из поводов к цитированному приказу Тухачевского и Смилги послужил эпизод, о котором сам Тухачевский позднее рассказал своему приятелю. «Как-то Тухачевский рассказал мне, — вспоминал его однополчанин-семено-вец А. Типольт, — что во время мирных переговоров с Польшей ему в вагон передали визитную карточку Соллогуба, бывшего офицера нашего Семеновского полка. «Ты с ним виделся?» — спросил я. — «Нет, не счал нужным. Он в трудный момент покинул Родину, стал даже ее врагом», — ответил М. Тухачевский»¹.