Сталин перед судом пигмеев

Американские авторы книг о Сталине охотно прибегали к крайне преувеличенным данным о жертвах репрессий. Большую роль в этом отношении сыграл работавший значительную часть времени в США в постоянном контакте с американскими советологами английский ученый Роберт Конквест. Пытаясь достичь наиболее впечатляющей цифры, Роберт Конквест в своей книге «Великий террор» использовал самые неожиданные метода, то приводя частный пример того, как сложилась жизнь арестованных за пособничество немецким оккупантам в Курске после отправки их в лагеря (утверждалось, что из 6000 осужденных в 1943 году к 1951 году остались в живых 60 человек), то ссылаясь на мысли героя рассказа А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», то на произвольные оценки числа жертв, сделанные А.П. Сахаровым («по крайней мере, от 10 до 15 миллионов погибло от пыток и казней, в лагерях для ссыльных кулаков… и в лагерях, где не было права переписки»). Все это позволило Р. Конквесту в своей книге «Великий террор» говорить о 20 миллионах, якобы погибших в лагерях и расстрелянных в годы правления Сталина, Впрочем, Конквест заявлял, что эту цифру «можно увеличить еще на 50 процентов».

Эти цифры жертв стали подобны количеству мощных пропагандистских боеприпасов, накопленных стратегами «холодной войны», перед началом активных боевых действий против Сталина. Очевидно, что появление книги «Архипелаг ГУЛАГ», в которой число жертв Сталина было доведено до 66 миллионов, позволило создать необходимый арсенал, который, Очевидно, удовлетворил руководителей операций «холодной войны». Объясняя суть своего метода, которым он пользовался при создании «Архипелага ГУЛАГа», Солженицын говорил: «Там, где научное исследование требовало бы сто фактов, двести — а у меня их два) три! И между ними бездна, прорыв. И вот этот мост, в которыйнужно бы уложить еще сто девяносто восемь фактов, — мы художественным прыжком делаем, образом, рассказом, иногда пословицей». Именно такими «прыжками» была преодолена пропасть между реальным весьма большим числом приговоренных за антисоветскую деятельность и неправдоподобно колоссальным числом жертв, названным А. И. Солженицыным. На самом деле за все годы советской власти по обвинению в «контрреволюционных государственных преступлениях» были вынесены приговоры 3 778 234 человекам; из них 789 098 человек были приговорены к расстрелу.

Преувеличенные сведения о числе репрессированных содержались и в книге Роя Медведем «К суду истории». Сын репрессированного комиссара РККА Рой Медведев, судя по названию своей книги, собирался возобновить суд над Сталиным, начатый Н.С. Хрущевым Целые главы этой книги представляли собой перечни партийных и советских руководителей, репрессированных в 30-х годах. Ответственность за их гибель Медведев целиком возлагал на Сталина. Книга Медведева была издана на Западе в 70-х годах и широко распространялась.

Значительно умножил количество жертв «сталинских репрессий» в широко публиковавшихся на Западе книгах A.B. Антонов-Овсеенко. Будучи сыном репрессированного в 1938 году бывшего члена первого Совегского правительства, а затем активного сторонника Троцкого, Антонов-Овсеенко в своих книгах («Портрет тирана», «Сталин без маски», «Театр Сталина») не скрывал своей жгучей ненависти к Сталину.

Подобные искажения фактических данных содержались и в других книгах о репрессиях сталинских лет, изданных в то время в США.

О том, что число репрессированных и казненных значительно преувеличивалось, свидетельствовали данные, приведенные в справке кандидата исторических наук А.Н. Дугина, представленной им для заседания Конституционного суда 7 июля 1992 года, на котором обсуждался вопрос о запрете Коммунистической партии в нашей стране. Справка Дугина была подготовлена на основе архивных материалов, включая архивы НКВД, МВД и ГУЛАГа. (Эту справку воспроизвел в своей книге «Поверженная держава» доктор социологических наук М.И. Кодин.)

Сопоставляя распространявшиеся в издававшихся в США книгах данные о репрессиях с подлинными, Дугин писал: «В 1930–1931 гг. раскулачены и выселены в спецпоселки 10–15 млн. крестьян (А. И. Солженицын, P.A. Медведев. Р. Конквест и др.)». На самом деле «в 1930–1931 гг., выселено в спецпоселки 1,6 млн. крестьян (ЦГАОР, фонд отдела спецпоселеиий, РЦХИНДИ — ф. 17 — документы Политбюро ЦК ВКП(б) и Комиссии А. А. Андреева)».

«В 1937–1938 гг. по политическим мотивам арестованы 5–7 млн. человек (С. Коэн, Р. Конквест, P.A. Медведев н др.)». На самом деле «за контрреволюционные преступления» в исправительно-трудовых лагерях находилось на 1.1. 1937–104 826 человек, на 1.1.1938–185 324 человека (ЦГАОР, фонд ГУЛАГа)».

«К высшей мере наказания (ВМН) приговорены 7–8 млн. человек (A.B. Антонов-Овсеенко, В.А. Чаликова и др.)». На самом деле «с 1921 по 1953 г., к ВМН приговорено (в т. ч. за воинские, общеуголовные преступления) 0,7 млн. человек (ЦГАОР, особая папка Н.С. Хрущева)».

«К концу 1939 года число заключенных увеличилось до 9–10 млн.». На самом деле «общее число заключенных в лагерях, колониях и тюрьмах на 1.1.1940 г. — 1 659 992 человека (ЦГАОР, фонд ГУЛАГа, фонд тюремного отдела (управления) НКВД)».

«В конце 30-х годов из мест заключения освобождались не более 1–2 % заключенных (А.И. Солженицын, P.A. Медведев и др.)». На самом деле «в 1937 г. из лагерей и колоний освобождено 32 % заключенных, в 1938–27 % (ЦГАОР, фонды ГУЛАГа и Верховного суда СССР)».

«В 1937–1950 гг. в лагерях ежегодно находилось 8–12 млн. человек. (Т… Клифф, Джувиллер, В.А. Чаликова и др.)». На самом деле «максимальное количество заключенных, в т. ч. и за общеуголовные преступления в лагерях, колониях находилось по состоянию на 1.1.1951—2 561 351 человек (ЦГАОР, фонд ГУЛАГа, фонд Прокуратуры СССР, фонд Верховного суда СССР)».

«Ежегодная смертность в лагерях достигала 10 %, общее количество погибших — 312 млн. человек (В.А. Чаликова и др.)», На самом деле «смертность в лагерях: 1939–3,29 %, 1945–0,46 %, 1946–0,16 %». (ЦГАОР, фонд НКВД — МВД)». «В 30-е — начале 50-х годов репрессиям подверглось 40–60 млн. советских людей (Р. Конквест, Т. Клифф, А.И. Солженицын и др.)». На самом деле «с 1921 по 1953 г. «за контрреволюционные преступления» (в т. ч. воинские) были осуждены 3,7 млн. человек (ЦГАОР, особая папка Н.С. Хрущева)».

Однако по всему миру распространялись искаженные данные о количестве репрессированных. Содержание «Архипелага ГУЛАГа» транслировалось западными радиостанциями на СССР по главам. Одновременно не прекращался поток радиопередач, посвященных бывшим заключенным в СССР. Книги и другие письменные материалы, в которых период пребывания Сталина у власти характеризовался исключительно как время массовых репрессий и казней, тайно переправлялись в СССР.

К концу 70-х годов американские советологи осознали, что «сталинский вопрос» может оказаться «ахиллесовой пятой» советского строя. Оценивая его значение, видный американский советолог Стивен Коэн писал: «Сталинский вопрос… имеет отношение ко всей советской и даже российской истории, пронизывает и заостряет современные политические вопросы… Сталинский вопрос запугивает как высшие, так и низшие слои общества, сеет распри среди руководителей, влияя на принимаемые ими политические решения, вызывает шумные споры в семьях, среди друзей, на общественных собраниях. Конфликт принимает самые разнообразные формы, от философской полемики до кулачного боя». Под влиянием таких оценок внешнеполитические стратеги США могли рассматривать историю сталинского времени как поле боя, на котором могли разыграться решающие сражения «холодной войны», а сфабрикованные ими образы Сталина в качестве эффективных орудий в этих сражениях. Эти сражения имели далеко идущие цели.

Советологи прекрасно сознавали, что, несмотря на хрущевские кампании по дискредитации Сталина, несмотря на ненависть к Сталину со стороны либеральной интеллигенции, уважение к нему сохраняется в советском народе. Они увидели в этом глубокие причины, объясняющие народные основы Советской страны. В своей книге Алекс де Джонг писал: «Сейчас среди водителей грузовых автомобилей и таксистов модно выставлять портреты Сталина в своих машинах…

Хотя «эксперты» объясняют их лишь протестом против слабости нынешнего руководства, на самом деле причина для этого проще: появление таких икон показывает наличие в великом русском народе устойчивой любви к «великому человеку» в их истории и возможно даже ностальгического желания возвращения к «старым добрым временам»… Сила сталинской иконы такова, что трудно себе представить, чтобы ее вновь не признали официальные власти. Эта икона воплощает самую суть советского представления о государстве».