Сталин перед судом пигмеев

Какими бы материальными благами ни пользовался представитель правящего слоя в СССР, они завершались с переходом на пенсию. Пользователь роскошной государственной дачи и персональной машины, прекрасных лечебных центров и санаториев, закрытых магазинов и ателье, человек, который мог совершать многочисленные бесплатные поездки за границу ежегодно, с переходом на пенсию лишался всего и мог довольствоваться лишь теми благами, которые имелись у рядового советского пенсионера, отчасти подкрепленными повышенными размерами пенсии. В то же время, находясь в высшем слое партийного руководства, он зачастую не имел права приобрести дачу, кооперативную квартиру и машину, что мог сделать рядовой советский человек, если, у него было достаточно денег.

Хотя представители верхов научились обходить многие из этих партийных правил, сложившихся еще в начале Советской власти, порой получалось, что они после своего ухода на пенсию оказывались в худшем положении по сравнению с рядовыми советскими людьми. Это обстоятельство во многом объясняло стремление высших государственных и партийных руководителей оставаться на своих постах после достижения пенсионного возраста до самой смерти. Однако в случае их смерти они не могли оставить своим наследникам ни государственных дач, ни государственных квартир, ни персональных машин, ни прав на пользование многими другими благами. Никто так остро не ощущал контраст между положением правящих слоев на Западе и в нашей стране, как представители верхов СССР, и никто так не стремился покончить с неудобствами такого положения.

В национальных же республиках Союза к этому добавлялось ощущение «униженности», когда местные партийные и государственные руководители сравнивали свое положение со статусом руководителей небольших, но независимых национальных государств. В своих поездках по миру они видели, что глава страны, население которой намного меньше советской автономной области, пользуется такими привилегиями, которые не снились советским руководителям областного и республиканского уровня. Секретари ЦК, обкомов и райкомов советских социалистических республик, министры многочисленных АССР, председатели исполкомов автономных областей и автономных округов не могли не сравнивать свое положение с положением правителей мелких стран «третьего мира», лишь слегка прикрывших свое всевластие фасадом демократических институтов. Военные комиссары из местных военкоматов мечтали о маршальских мундирах после провозглашения независимости их края. Заведующие отделами обкомов и райкомов видели себя министрами в будущих правительствах или послами своих суверенных государств. Эти заветные мечты о возможном будущем превращали многих представителей правящего слоя в лютых ненавистников существующего строя и его создателей. Сталин же, олицетворявший крайнюю непримиримость к малейшим отклонениям от советского порядка, не мог не представляться им исчадьем ада.

Эти настроения совпадали с намерениями постоянно усиливавшейся «теневой буржуазии» страны. Стремление сохранять сложившееся при Хрущеве отношение к Сталину, прежде всего, как к инициатору массовых репрессий, а к сталинскому времени исключительно как к периоду беззаконий способствовало сдерживанию деятельности правоохранительных органов, направленной против коррупции, проникновению криминалитета в систему управления. Многие попытки нанести удары по преступным организациям сдерживались обвинениями в стремлении возродить «сталинские времена». В криминальной среде вся деятельность советских правоохранительных органов в сталинское время объявлялась «репрессивной», а некоторые уголовные преступники, отсидевшие свои сроки в лагерях в 30–50-е годы, объявляли себя «жертвами сталинских репрессий». Преступный мир активно использовал жупел сталинизма для того, чтобы остановить меры по наведению законности и порядка. Прогрессирующий паралич правоохранительных органов способствовал коррумпированию партийных и государственных верхов и криминализации общества.

В этой атмосфере возрастала возможность того, что в правящий слой будут проникать люди, глубоко чуждые государственным идеям социального равенства и желавшие установить порядки, схожие с теми, что существовали в странах, враждебных СССР. А, стало быть, вероятность появления среди руководителей страны антипатриотов увеличивалась. Более того, можно предположить, что трудности, которые приходилось преодолевать амбициозным и энергичным молодым людям в ходе обретения необходимых документов для движения вперед (партбилет и диплом о наличии высшего образования) лишь усугубляли их глубокую внутреннюю неприязнь и к коммунистическим идеям, и к образованности, и к общей культуре, и к патриотизму. Ярким примером в этом отношении был сам М.С. Горбачев. Его приверженность к идеям коммунизма оказалась мнимой. Об этом свидетельствуют и дневниковые записи его секретаря Черняева, которые говорят о радости Горбачева в разгар распада СССР по поводу того, что он «раскачал такую страну». Об этом же свидетельствует и та поспешность, с которой он в 1991 году вышел из коммунистической партии, как только Советская власть стала рушиться. Не менее сомнительной была его образованность. Как-то в разгар заседания Съезда народных депутатов он откровенно признался: «Юрист-то я, по правде, никакой».

Его же умение сделать несколько ошибок в слове «Азербайджан», привычка говорить «лОжить», «нАчать», «углУбить» и делать многие другие ошибки в произношении заставляли усомниться и в его грамотности. Эти ошибки не были следствием умственной ущербности Горбачева. Нет сомнения в том, что человек, сумевший так долго обманывать советских людей обладал недюжинным интеллектом, но его внутреннее, возможно подсознательное, сопротивление знаниям и культуре проявлялось в его нежелании говорить грамотно. Однако речевые ошибки Горбачева были лишь частным проявлением несоответствия впечатлению о нем как об образованном, компетентном и патриотично настроенном государственном деятеле, которое он умело создавал.

Хотя Джерри Хаф видел в приходе Горбачева к власти свидетельство закономерной и позитивной эволюции советского общества, вероятно, далеко не все было так просто в выдвижении Горбачева и ряда других руководителей местного уровня на высшие посты в государстве. В начале 80-х годов я участвовал на общественных началах в деятельности различных комиссий по молодежи в обществе «Знание», на заседаниях которых с беспокойством говорили о растущем влиянии различных маргинальных группировок на молодежь. Однажды после очередного такого заседания, на котором, как обычно, возмущались поведением наиболее агрессивных «неформалов», но никто не мог предложить действенных рецептов по преодолению их влияния, один участник дискуссии продолжил со мной разговор наедине. Он сказал, что по имеющимся у него сведениям за спиной многих «неформалов» стоят лица из оппозиционной интеллигенции. По его словам, «интеллигенты» направляют буйные выходки «неформалов», но сами остаются в стороне.

Однако, продолжал мой собеседник, за этими «интеллигентами» стоит высший эшелон людей, направляющий их активность. Это — видные руководители обкомов и республиканских ЦК, рвущиеся к власти. Они управляют этой группой интеллигенции для того, чтобы прикрыть красивыми словами о демократии, свободе и правах человека свое стремление установить свою власть, возможно, при этом разделив СССР на свои «уделы». В ту пору такое описание заговора внутри СССР показалось мне фантастическим.

Лишь в ноябре 1991 года в своем выступлении в Хьюстоне Маргарет Тэтчер объяснила, какие надежды возлагала она и другие руководители Запада на внутриполитические интриги в СССР и лично на Горбачева. Она говорила: «Поступила информация о ближайшей смерти советского лидера и возможности прихода к власти с нашей помощью человека, благодаря которому мы сможем реализовать наши намерения. Это была оценка моих экспертов (а я всегда формировала очень квалифицированную группу экспертов по Советскому Союзу и по мере необходимости способствовала дополнительной эмиграции из СССР нужных специалистов). Этим человеком был М. Горбачев, который характеризовался экспертами как человек неосторожный, внушаемый и весьма честолюбивый. Он имел хорошие взаимоотношения с большинством советской политической элиты и поэтому приход его к власти с нашей помощью был возможен».

Однако в Советской стране мало кто знал о таких расчетах западных руководителей, и поэтому избрание на пост Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева не вызывало беспокойства. Напротив, новый руководитель партии пользовался бесспорной поддержкой большинства советских людей. Он олицетворял энергию, призывая к «ускорению» производства, а каждый свой визит в крупный город страны он превращал в откровенные беседы с обычными людьми, стоявшими на улице. При этом в отличие от Л.И. Брежнева, он не пользовался заготовленным текстом, и люди были готовы прощать ему некоторые неточности в ударениях и произношении ряда слов.

Представлялось, что новый руководитель партии продолжит те инициативы по наведению порядка в стране и борьбе с коррупцией, которые были предприняты во время недолгого пребывания у власти Ю.В. Андропова и приторможены во время еще более недолгого пребывания у власти К.У. Черненко. Впечатление о том, что новый руководитель страны стремится возродить динамизм и требовательность, характерные для сталинских времен, усилилось после того, как в своем докладе по случаю 40-летия Победы Горбачев упомянул фамилию Сталина, как одного из организаторов торжества над нацистской Германией.

Ко дню Победы по телевидению был показан многосерийный документальный телефильм «Стратегия Победы», в котором отдавалось должное роли Сталина в руководстве страной в годы войны. Правда, фильм был подготовлен еще во время пребывания у власти К.У. Черненко, который, восстановив В.М. Молотова в партии, дал понять, что он готов пересмотреть сложившееся отношение к И.В. Сталину и его соратникам. Новое руководство во главе с Горбачевым не помешало показу сериала Председатель Государственного комитета по телевидению и радио С. Г. Лапин уже дал указания подготовить к концу мая 1985 года концерт, посвященный 40-летию приема в Кремле командующих фронтами Великой Отечественной войны. Концерт должен был повторить программу, составленную Сталиным для этого приема, и сопровождаться воспоминаниями участников этого события. Однако в последнюю минуту указания Лапина были отменены, а вскоре и он сам был отправлен в отставку.