Сталин. Большая книга о нем

А затем с цветами и пакетами с продуктами приходила Светлана.

Мы с ней долгое время не виделись, у каждой была своя жизнь. Пока в один из дней возле

Боровицких ворот Кремля меня кто-то не окликнул. Это была Светлана Аллилуева. Это был,

наверное, самый откровенный наш разговор. Светлана призналась, что ее брак с Юрием на

грани развода.

Мы никогда не говорили об отце Светланы, даже не называли ее по отчеству. Но тут я

спросила, говорила ли она о грядущем разводе с отцом.

«Да, — ответила Светлана. — Отец сказал, что брак — это цепь компромиссов, и мы

должны сохранить отношения ради ребенка».

Но семья Светланы и Юрия все равно распалась.

В следующий раз мы увиделись много лет спустя, уже не было Сталина. Мы со

Светланой были соседи по Дому на Набережной. Встретились в гостях у Андрея Яковлевича

Свердлова. Жена Андрея тут же стала уговаривать Светлану сходить во МХАТ на спектакль

«Дом, где мы родились», где я играла одну из главных ролей. Но Светлана сухо ответила, что

ходит только в консерваторию. И откланялась. Больше мы с ней не виделись.

Мои собеседники, рассказывавшие о встречах со Светланой Аллилуевой, могли поведать

лишь об отдельных периодах жизни дочери вождя — отрезках, когда их судьбы соприкасались.

И только один человек — Марфа Пешкова — пронесла дружбу, а затем знакомство (как

правило, случается наоборот, но мы ведь и говорим о человеке необычном) со Светланой

Иосифовной через всю жизнь. Ей слово:

«Потом Светлана какая-то жестокая стала. Она уже в детстве была сломана как личность.

Как и Вася, который стал абсолютным алкоголиком.

Я была несколько раз у него на даче. Раза два со Светланой мы заезжали — ей надо было

что-то передать. Помню, обстановка была интересной — ее доставили из Германии из какого-то

охотничьего дома. То ли Геринга, то ли еще кого. Ножки у мебели были сделаны как лапы

животных, шкуры были всюду.

А еще запомнился эпизод, который случился в Куйбышеве.

Василий ведь почти все время был подвыпивший. Как-то пришел домой с двумя

летчиками. Мы сидели в это время, обедали. Василий с друзьями присоединились к нам и

попросили, чтобы принесли еще выпить.

А Галя, первая жена Василия, была в положении. Ждали, что скоро родит. И Василий

говорит ей: «Расскажи тот анекдот». Она стала отказываться: «Да ты что, как я могу вслух

рассказывать такой неприличный анекдот». «Нет — расскажи! Хочу, чтобы мои товарищи

услышали! Я его не помню, ты его помнишь, давай рассказывай». Она твердо ответила — нет.

Он тогда подошел к ней, схватил за плечи: «Расскажи!» Василий был уже заметно подшофе.

Она еще и еще раз говорит: «Нет, я не буду рассказывать такие вещи, рассказывай сам!» Тогда

он взял и сильно отшвырнул ее от себя.

Слава Богу, там диван стоял, и она упала прямо на этот диван. Если бы не он — все,

считай, что и ребенка бы не было. Ужас!

Близким другом Василия Сталина был его названый брат, Артем Сергеев. Он вспоминал:

«Как-то сидели с ним, выпили. Он еще наливает. Говорю ему: «Вася, хватит». Он

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

48

отвечает: «А что мне? У меня только два выхода: пуля или стакан. Ведь я жив, пока мой отец

жив. А отец глаза закроет, меня Берия на другой день на части порвет, а Хрущев с Маленковым

ему помогут, и Булганин туда же. Такого свидетеля они терпеть не будут. А ты знаешь, каково

жить под топором? Вот я и ухожу от этих мыслей».

И верно он предчувствовал: отец умер в марте, а в апреле он был арестован. Поначалу

Василия поместили в госпиталь, к нему можно было пройти, а он не мог выйти. Потом его

осудили по двум статьям, 58—10 — «Измена Родине»: отзывался плохо о Берии, Хрущеве —

вот и измена Родине. Судили и по статье 173 за злоупотребление служебным положением,

финансовые нарушения. В чем было злоупотребление? Он сделал из неиспользуемых ангаров

на центральном московском аэродроме манеж и конюшню. Создал конно-спортивную команду,

которая после его смерти стала союзной командой.

…Он любил кавказские блюда. Не потому что это вкусно, а потому что — кавказские. Он

все-таки считал себя грузином, хотя грузинский язык не знал, на грузина не был похож, в

Грузии бывал мало, но считал себя грузином. Потому и любил музыку грузинскую, ансамбли,

пляски.

…Детей он, конечно, любил. Пусть по-своему. Он был строг, иногда раздражителен. Его

посадили в тюрьму, когда детки были маленькие. Старший, Саша, родился в октябре 1941, а

Василия посадили в апреле 1953. Увидели они его уже в 1961 году, через 8 лет. Его как-то

отпускали и снова посадили. Полное беззаконие: он приговорен был с направлением в лагерь, а

держали-то его в тюрьме. Лагерь хоть какая-то воля. А тюрьма — клетка, там под контролем.

Выпустив, сразу сослали в Казань. В Казани поселили на 5 этаже в доме без лифта. А у

него ноги были больные: ранение и сосуды очень плохие. Его после тюрьмы смотрел Александр

Николаевич Бакулев и даже заплакал: «Васька, до чего тебя довели».

Прожил трагическую жизнь, и похоронили его не по-людски. Причина смерти не совсем

ясна. Посмотреть на него ни жене, ни дочери толком не дали. Дочь говорила, что на теле

заметили какие-то следы. Жена хотела китель поправить, так ее отогнали. И быстренько

похоронили в Казани. Слава Богу, перезахоронили в 2004 году на Троекуровском кладбище в

Москве. Но даже не под своей фамилией, которую носил отродясь — Сталин, а под прошлой

фамилией отца — Джугашвили.

Рассказывает Марфа Пешкова:

«Такой близкой подруги, как Светлана, у меня больше не было.