Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Вместо Греции советские войска двинулись в Венгрию и Югославию. Однако Гитлер и не думал сдавать эти страны и терять венгро-австрийские нефтяные месторождения. И когда стоявший всего в 80 километрах от Будапешта Малиновский попросил у вождя всего пять дней на подготовку решающего штурма, Сталин с раздражением ответил: «Я категорически приказываю Вам завтра же перейти в наступление на Будапешт».
Как видно, раз и навсегда избавиться от привычек повелевать ходом истории, было не дано даже Сталину. И дело вовсе не в желании или нежелании Малиновского, а в том, что его войска крайне утомились. Немцы стояли насмерть, и, несмотря на категоричные приказы, советские войска освободили Будапешт только в конце апреля 1945 года.
Что же касается Югославии, то в этой
Но все это будет позже, а пока один из ближайших сподвижников югославского лидера Милован Джилас отправился в Москву во главе военной миссии. И именно его перу принадлежит один из самых интересных сталинских портретов, написанных, если так можно выразиться, с натуры: «Комната была небольшая, несколько продолговатая и лишенная какого бы то ни было ^богатства украшений. Но простотой все превосходил хозяин — в маршальской форме и сапогах, без каких-либо наград, кроме Золотой звезды Героя
Советского Союза... Это был вовсе не тот величественный Сталин с фотографий или из кинохроники — твердая неторопливая походка и осанка. Ни секунды он не был без движения. Он поигрывал своей трубкой, на которой можно было разглядеть белую точечку английской фирмы «Данхилл», или обводил синим карандашом слова, обозначавшие главные вопросы обсуждения, которые затем вычеркивал, и то и дело из стороны в сторону поводил головой и беспрестанно ерзал на стуле. Меня поразило еще кое-что: он был очень маленького роста и нескладен. Торс у него был коротким и узким, а ноги и руки чересчур длинные. Левая рука и плечо казались несколько скованными. У него был довольно большой живот и редкие волосы. Лицо у него было бледным с румяными щеками. Вид, характерный для тех, кто долго проживает в кабинетах, и известная всем «кремлевская комплекция».
У него были черные, неправильной формы, торчащие вовне зубы. Даже усы у него не были густыми или жесткими. И все же голова была недурна, что-то в ней было от простых людей, эти желтоватые глаза и смесь суровости и озорства. Меня также удивил его акцент. Можно было легко сказать, что он не русский. Но его русский словарный запас был богатым, а манера речи живая и подвижная, полная русских пословиц и поговорок. Как я понял позже, Сталин был хорошо знаком с русской литературой, впрочем, не только русской.
Одно поразило меня: у Сталина было чувство юмора, юмора грубого, самоуверенного, но не без утонченности и глубины. Его реакция была быстрой и острой — и безапелляционной, что не означало, что он не дослушал говорящего до конца, но было очевидно, что он не любитель длинных объяснений».
Интересны и наблюдения Джиласа, которые он сделал на даче Сталина в неформальной обстановке. И, конечно, его поразило то, что все эти застолья длились всю ночь, а разговоры на них шли практически обо всем, начиная с весьма скабрезных анекдотов и кончая философскими проблемами. Правда, философствовал только один Сталин. И не потому что Молотов и прочие «мыслители» из его окружения мало что понимали в философии. Отнюдь! Они просто боялись оказаться не так понятыми со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вот и поддакивали к месту и не к месту.
Изумило Джиласа и то, что «Сталин съедал такое количество пищи, которое было не под силу даже для крупного человека. Он пил умеренней других, однако мешал красное вино с водкой и никогда не казался пьяным». По его наблюдениям, Сталин обладал живым, почти неугомонным темпераментом. Он то и дело задавал себе и другим самые различные вопросы, и, как правило, сам же отвечал на них.
Подивился югослав и тому огромному различию, какое он увидел между Сталиным и вторым, как он считал, человеком в СССР, Молотовым, с его «замкнутым и непроницаемым умом». «Я не скажу, — вспоминал он, — что
Молотов не мог легко возбуждаться или что Сталин не умел сдерживаться и скрывать свои чувства, позже я видел и того и другого в этих ролях».Но в то же время, отмечал Джилас, «Сталин обладал расчетливостью не менее холодной, чем Молотов. Но натура у него была страстной и многосторонней, хотя все его стороны были в равной степени сильны и настолько убедительны, что, казалось, он никогда не скрывал, а всегда играл каждую из своих ролей».
Может показаться странным, что Джилас воспринял Сталина как человека с «неугомонным темпераментом». Особенно если вспомнить его поистине олимпийскую выдержку в Тегеране.
Впрочем, чего удивительного? По всей вероятности, было очень тяжело постоянно играть великого человека, которому чужды обычные человеческие слабости. Вот и «оттягивался» вождь на своих ночных вечерах по полной программе. Каждый мужчина знает, что такое разбавленная красным вином водка, и тем не менее Сталин предпочитал именно этот гремучий коктейль.
Но все это... лирика, что же касается дела, то Сталину очень не нравилось намерение югославских коммунистов иметь собственное правительство и довести до конца свою революцию. Положение осложнялось еще и тем, что и англичане, и американцы, пусть и с большим трудом, но все же согласились в Тегеране признать армию Тито, а не югославскую королевскую армию Михайловича в качестве основной силы движения Сопротивления. А вот провозглашенный единственным законным правительством в стране Комитет национального освобождения они не признали.
Если говорить откровенно, то для югославов не имело никакого значения, признают их правительство союзники или нет, но они испытали самый настоящий шок, когда вдруг выяснилось, что сам Сталин «сердит на них». А он и на самом деле опасался, что необдуманными действиями югославы возродят подозрения союзников относительно использования им войны для распространения коммунистических идей. И в одной из бесед с Джил асом Сталин с нескрываемым раздражением вдруг спросил: «Ну зачем вам красные звезды на головных уборах? Значение имеет не форма, а то, чего удалось достичь, а вы — красные звезды! Боже мой, кому нужны эти звезды?!»
Однако дело было, конечно же, не в «этих звездах». Сталину казалось нелепым, что руководители какой-то крестьянской страны претендуют на роль проводников коммунистической революции в Европе, на ту самую роль, которую он раз и навсегда отвел самому себе. Не нравилось ему и то, что лидеры этой не имевшей, по его глубокому убеждению, никакой истории крестьянской страны собирались строить свое государство собственными силами, а не поклонились ему, величайшему из величайших.
Наверное, именно по этой причине встреча Сталина с Тито осенью 1944 года была более чем прохладной. Несмотря на явное неудовольствие Тито, Сталин постоянно называл маршала и лидера целой страны Вальтером, именем, под которым тот был известен в свою бытность агентом Коминтерна. Однако Тито и не думал уступать и настоял на том, что гражданская администрация в районах, занятых советскими войсками, должна оставаться югославской. И партизаны обязаны подчиняться прежде всего ему, а не советскому командованию. Напряженность возросла особенно после того, как Сталин стал убеждать Тито о необходимости восстановления на троне короля Петра.
«Кровь бросилась мне в голову, — говорил позже Тито, — от того, что он мог мне предложить подобную вещь. Я взял себя в руки и сказал ему, что это невозможно, что народ восстанет, что в Югославии король олицетворял предательство. Сталин помолчал, а потом коротко бросил: «Вам нет нужды восстанавливать его навсегда. Верните его на время, а потом в подходящий момент можете воткнуть ему нож в спину». Что ж, коротко и ясно, по-сталински: нож в спину...
Но как бы там ни было, в Белград первыми вошли югославы. На параде Победы Тито приветствовал «Белградский батальон», который три с половиной года назад вышел воевать из своего родного города, прошел с боями всю Югославию и вернулся в него, сохранив всего двух человек из первоначального состава.